Александр Иликаев. Прикованный к батарее (18+) (закрытый доступ)

ПРИКОВАННЫЙ К БАТАРЕЕ

сатирико-эротический триллер

 

Любовь как принцип,

порядок как основание,

прогресс как цель.

Огюст Конт

 

KI. Числа

 

Учение пифагорейцев прославилось тем, что подозрительно относилось к едокам бобов, и во всем видело число. Пифагорейцы верили, что познав какие-то пропорции, можно не только приблизиться к богам, но даже учить их тому, как надо правильно конструировать миры. Особой оригинальностью отличились авторы постмодернистских романов. Так в романе Пелевина «Числа» главный герой Степа решает обратить на себя внимание счастливой семерки. Начитавшись древних греков, он сжигает на костре соответствующее количество банок говяжьей тушенки, свершая, таким образом, ритуальное жертвоприношение.

И действительно, наша жизнь начинается с бирки под номером. В школе мы получаем оценки, в налоговой – социальный номер, в загсе четырехзначный код, на кладбище… ну, в общем, не будем о грустном.

Числа окружают нас, но только в школе они начинают приобретать то роковое значение, которое преследует человека уже до самой могилы. Даже стены дурдома не могут служить надежной оградой от их власти. Вспомните новостные ленты: ученик подкараулил в подъезде горячо любимую Марью Ивановну и нанес ей три ножевых удара в бок из-за двойки с плюсом за четверть. Если продолжить фантазии дальше, то можно даже приписать соответствующие цвета промежуточным отметкам – «4» и «5». Первая окрашена неизменно в синие успокаивающие тона, вторая так и светится бодро-красным румянцем.

 

I. Раздельный купальник

 

В школе Даша Уральцева и Артур Латыпов хватали пятерки как горячие пирожки. Дашу сравнивали с занудой Машей Старцевой из «Приключений Петрова и Васечкина», а Артура, увы, совсем не с отличником Электроником. Уральцеву растил отец-одиночка, редкая птица на русской равнине, Артура – мать, гордившаяся своим происхождением от потомственного татарского мурзы. Отец очень хотел сделать из Даши настоящего мальчика. Он таскал ее всюду за собой: на рыбалку, пляж, в турпоходы. Он разработал свою систему практически спартанского воспитания. Однако, в отличие от жителей древней Лаконии, как географ и интеллигент во втором поколении, отец Даши не считал знания злом. Уроки подлежали обязательному выполнению. Капризы пресекались на корню.

На свежем воздухе девочка развивалась гармонически. В восемь лет, в синем закрытом купальнике, она плавала как дельфин. Даша была заводилой компании нескладных горластых ребят. Отец иногда уезжал в срочные командировки, оставляя Дашу на попечении соседки. Но девочка совсем не унывала. Командировки случались летом, и она преспокойно торчала целыми днями с пацанами на берегу Манески [Ручей, впадающий в Затонку (старицу реки Белой, на которой расположен уфимский микрорайон «Затон»)]. Неприятности начались, когда Даша появилась в раздельном купальнике. Это сразу возвело невидимый барьер между ней и мальчишками. Потом наступили месячные.

Автор просит прощения за то, что отец Даши только промелькнет в первых главках, а потом – канет в Лету. Такова, увы, участь родителей, вопреки социальной рекламе про птенцов, которые забыли свою мать-кукушку. Но кратковременная роль не значит – не важная! Как иногда какой-то мелкий человек, которого мы презираем, потом вдруг отзывается во всей нашей последующей жизни. И гремит, будто пустой горшок, в который колотят палкой. И захочешь – не забудешь.

Но отец Даши не был пустым горшком. Он был, как уже выше отмечено, Наполеоном стандартной жилплощади. Он был добр, строг, но при этом чистая домохозяйка. Даша не знала ужаса валяющихся по квартире носков, грязного белья и вечных макарон с яишней. Отец требовал, но и четко варил по вывешенному в кухне меню, расписанному шариковой ручкой. В нем говорила привычка настоящего первопроходца. Каждый выход на улицу сей муж сверял по показаниям барометра и смоченному в слюне пальцу.

Это неизбежным образом оставляло для Даши массу свободного времени. Как способная ученица она очень быстро справлялась с уроками. В результате у нее оставалось свободное время, которое до поры до времени тупо нечем было занять…

Теперь следует рассказать об одном происшествии, кардинальным образом повлиявшим на дальнейшее развитие нашей истории.

Однажды, когда тринадцатилетняя Даша рылась в отцовском книжном шкафу, случилась катастрофа. Огромный том физического описания Зарубежной Азии, свалившись с верхней полки, в буквальном смысле огорошил девочку. Еще толком не придя в себя, она, как хватающийся за борта бассейна оглушенный пловец, стала лазить по полкам. Руки сами собой нащупали кожаный корешок «Декамерона» (издательство Академии наук СССР)».

Кто скажет, что в СССР не было секса? Невинная отроковица раскрыла роковые страницы…

Вскоре после этого с Уральцевой начали происходить разные странности. Она вдруг разом позабыла о своих комплексах, сделалась непредсказуемой и язвительной. Пригласила в кино двух друзей – начинающих каратистов, а потом внезапно влюбилась в изобретателя вечного двигателя из соседнего подъезда. Каратисты, выяснив, что их жестоко обманули, вызвали юную динамщицу на стрелку. Даша явилась с соседом-боксером, призером республиканской сборной. Конфликт был быстро исчерпан, и все четверо отправились на кино до шестнадцати.

Уральцева очень быстро перестала краснеть от мата, но раздававшийся из ее уст он звучал настоящей музыкой: «Хой, бледновитые! Это что за блондинство, Ибатуллин с Набиуллиной?». Кроме того, вопреки негласному девчачьему закону не обсуждать мальчиков в разнополой компании, Даша спокойно отпускала шуточки насчет школьного вратаря, у которого, «мозги между ног, а яйца на спине». При других обстоятельствах Уральцеву можно было записать в обычные хамки. На беду Даша росла красавицей. Вы только представьте себе пышные русые волосы, не нуждающиеся в завивке, зеленые глаза-озера, гордо вскинутые брови и точеный прямой нос!

А что Латыпов? Он остался тем же домашним мальчиком, который предпочитал закрывать окно, чтобы дождаться маминых плюшек, когда ребята со двора звали его покупаться. И в четырнадцать Артур больше напоминал маленького округлившегося слоника. Ручка в его руках казалась естественным продолжением носа, так, что издали ее можно было принять за хобот.

Еще в младших классах он сразу как-то уловил формальную сторону жизни: надо быть аккуратным, делать все по пунктам. Незнание математики, ошибки в простейших вычислениях, тупоумие, ужасную дикцию он компенсировал этой мелочной способностью следовать кондовым правилам. Учителя, в конце концов, раскусили его конек и вызывали к доске, чтобы красиво и правильно записать условия задачи. Задачи же решали другие мальчики и девочки.

В выпускном цветок Дашиной красоты окончательно распустился. Девушка не стала с ним церемониться. Как-то в женской компании зашла речь о том, что у школьного сторожа «эта штука, как у коня». Сторож не отличался интеллектом и, вечно облаченный в спортивный костюм, как физкультурник, бегал за угол, отлавливать курильщиков из кружка юных астрономов. Однако Дашу, как типичную любознайку, это ничуть не смущало.

Вечером она явилась в школу в красном плаще, якобы под предлогом оставленного в классе пакета с учебниками. Провокационный наряд и слой яркой косметики, конечно, были не случайны. С их помощью Уральцева предполагала визуально определить хозяйство сторожа. Результат эксперимента превзошел самые смелые ожидания, и Даша решилась.

– Ой, а я вспомнила! – воскликнула девушка. – У нас же физра была.

Сторож, не сводя с Уральцевой плотоядного взгляда, прохрипел.

– Меня физруки повесят, если я спортзал открою.

– Мм… а я от подруг слышала, что вы раньше секцию по легкой атлетике вели и были гораздо круче наших физруков. Можно я еще немного потренируюсь? Я как раз спортивный костюм захватила.

Сомнения сторожа испарились. Через полчаса Даша отрабатывала прыжки на батуте. Сторож, конечно, недолго мог делать вид, что проверяет состояние кранов в столовой.

 

Войдя в спортзал, он сперва робко, а потом, поощряемый улыбкой Уральцевой, принялся жадно пожирать девушку глазами. Даша была особенно хороша: раскрасневшаяся, в черном закрытом купальнике и, мотающимся вверх-вниз, хвостом золотистых волос.

Через какое-то время, сторож покачал головой.

– Нет, так не пойдет. На твоем месте я бы снял этот древний спортивный костюм.

Даша, остановившись, смутилась.

– Извините конечно… но у меня под ним ничего нет.

Сторож судорожно сглотнул подступивший к горлу комок.

– Все греческие гимнасты занимались обнаженными.

– Ну… я даже не знаю. А вдруг кто-нибудь войдет?

– Я закрыл дверь. Нас никто не потревожит.

Даша нерешительно протянула.

– Хорошо. Но только вы не смотрите.

Сторож сложил руки на груди.

– Не беспокойся, я отвернусь.

 

Стоит ли расписывать, чем закончились прыжки абсолютно голой выпускницы на батуте? Ну, разве что стоит добавить, что после активной тренировки душевая кабинка (сверхновинка в первой половине 90-х, запиравшаяся на ключ) в женской раздевалке оказалась очень кстати.

Приключение с обладателем внушительного достоинства ненадолго удовлетворило любопытство Уральцевой.

С благословения отца она поступила на исторический факультет местного университета, чуть ли не на первом курсе выбрав кафедру культурного наследия, проще говоря, этнографии. Отец, сам по сути вечный бродяга, готовый в любое время дня и ночи разбить палаточный лагерь по всем правилам, поворчав для вида, что дочь растет и от него отдаляется, только был доволен тем, что вырастил второго первопроходца.

Как вековечный Вяйнямёйнен, как Гайавата, он готовился отчалить с возрастом куда подальше от людей. Говорил, что не нуждается ни в какой ласке-таске и пойдет вообще странником, путем Александра I, Лыковых. Даша Уральцева, как истинная дочь своего отца, не возражала. Она была настолько же эротически чувственна снаружи, сколь строга внутри.

В универе Даша прослыла старательной студенткой. Профессор Руальд Рогнедович Кобылко не мог ей нахвалиться. Пока Дашины сверстницы стремительно экспериментировали на сексуальной почве (кто в общаге, кто, встречаясь с интересными парнями, не теми, что «наши лохи на курсе»), героиня нашей истории сидела в библиотеках, обложившись пожелтелыми томами с текстами указов Анны Иоановны, касательно Великой Северной Экспедиции к вотякам, самоедам, гуннам и гилякам за номерами 6023, 6041, 6042 и даже 6291!

Неудивительно, что профессор Кобылко прочил Уральцеву в аспирантки и даже был готов подписать ходатайство о приеме Даши в московскую аспирантуру. Но после окончания универа, Даша, к недоумению Руальда Рогнедовича и ужасу всего подъезда, отправилась не в Москву, а за Урал.

 

Там, на зеленых просторах Сибири, она без малейших колебаний вторично рассталась с девственностью с неустрашимым российским рейнджером нулевых годов Глебом Нарбутом. Их деяния, целью которых было искоренение затаившегося по поселкам и городкам зла, походы по самым дикими местам Северной Азии, даже попали на страницы мировой печати. Заголовки вроде: «Новый Соломон Кейн и его неустрашимая подруга карают зло в самом сердце замороженного русского Дальнего Востока!» «Поиски Биармии привели к лесной даче главы Вернесысойского района, в подвале которой томились омичанки и даже одна несовершеннолетняя томичка!» Неудивительно, что дуэт Даши и Глеба продержался до тех пор, пока девушке не надоело спать где придется и завтракать рожками с двойной порцией тушенки.

К тому же, Нарбут, этот искатель приключений, автостопщик, хиппарь, бард, каратист и ушуист в одном лице, хотя и высоко ценил свою боевую подругу, был не прочь иной раз гульнуть с какой-нибудь приглянувшейся туристочкой, вырванной из лап медведя или снежного человека, а то и просто симпатичной скуластой аборигенкой. В отместку, Даша тоже была не прочь скоротать время в обществе каких-нибудь хантов. К тому же некоторые из них обладали навыками горлового пения и не боялись укусов гнуса. Разрыв стал неизбежен. И все же потомок гордых литвинов оставил долгий и незаживающий шрам в сердце уфимской девы.

Артур тем временем делал карьеру. Отрастил пузо, начал преждевременно лысеть. Поступил, защитился, допек своей мелочностью и, в конце концов, возглавил методический совет факультета – грозу ассистентов и, даже, профессоров. Даша вернулась из путешествия физически и морально закаленной, как сейчас говорят, эрудированной во всех отношениях тридцатилетней девушкой.

Но, увы, работы на большой земле не предвиделось, подружки повыскакивали замуж, нарожали детишек и теперь только говорили о том, что «им с Димкой, Тимкой или Алинкой надо успеть в сороковой кружок до без пяти десять вечера. И, когда ты, Дашунечка, наконец решишься? Дети – это такая прелесть!» В общем, противно Даше было выслушивать все это.

 

II. Карьера путаны и приглашение на кафедру

 

Вернувшись в Уфу, Даша конечно подумывала о том, чтобы как-то вписаться в мещанскую реальность. Вспомнила о несостоявшейся научной карьере. В Сибири она истосковалась по комфорту и теперь желала хорошо зарабатывать. Сидя в интернете, Уральцева всерьез подумывала о карьере порноактрисы.

Впрочем, подумав, Даша решила, что широкая известность ей ни к чему. Порывшись в социальных сетях, девушка нашла телефончик подруги, на вопрос о своем трудоустройстве всякий раз отвечавшей уклончиво: «работа с клиентами в сфере культурного досуга». Никого, впрочем, не удивляло, что трудиться приходится в черных чулках в крупную ячеистую сетку и лаковых ботфортах.

Переговоры не заняли много времени. Отпросившись у отца под благовидным предолгом работы в московских и питерских библиотеках, с их ветхим и неоцифрованным фондом, Даша устремилась навстречу заработкам.

Уральцева начала покорение столиц не с Москвы, а с Северной Пальмиры. Но Даша не показала себя неопытной провинциалкой. Она сразу отвергла варианты с отрывными телефончиками на Невском. Высокая, золотоволосая, она знала себе цену.

Подруга дала нужные телефоны, и вот уже Даша блистала в элитном салоне для VIP-клиентов, среди которых были даже помощники мэра и работники прокуратуры.

 

За несколько месяцев Уральцева заработала на неплохой вклад в банке. Работа была легкой. С большинством клиентов даже до секса не доходило, ограничиваясь совместным шатаниям по подпольным казино. Распалившийся депутат местной думы даже предложил Даше выход на подмостки Парижа с последующим трудоустройством в роли жены престарелого английского лорда. Но девушку вдруг охватила тоска по этнографии. Она поняла, что приемы и вечеринки – не ее стезя. Голос зеленых урало-алтайских лесов оказался сильнее золотой пены.

Впрочем, неизвестно, чем бы закончилось Дашино искушение, если бы у бандерши салона не произошел конфликт с одним чином из ФСБ. Уральцевой еле удалось выцепить кое-какую наличку и бежать в Уфу. Теперь путь в модели, в любом случае, был заказан.

Даша вернулась изменившейся. Теперь ее обе ягодицы покрывали тату в виде советского знака качества с надписью «100% удовольствие». В проколотом языке, как жемчужина, сверкал металлический шарик, с пупка свисала небольшая цепочка. Соски украшали довольно массивные колечки.

И вот теперь легко представить, в какую глухую яму после бурной питерской жизни угодила Даша. Идти в местные путаны ей точно не хотелось. Даша целыми днями сидела с томами из папиной библиотеки, перебирала свои сибирские коллекции, временами вспоминая особо щедрых клиентов...

Но однажды, в черный, как креп ритуального салона, ноябрьский вечер профессор Руальд Рогнедович Кобылко, толстый, в очках, вылитый участник пивного путча, позвонил Даше. Когда-то он с восторгом принял ее дипломную работу по айнам. Начал профессор как всегда музыкальным, тянущим голоском:

– Дашуля, как ты посмотришь на то, чтобы поработать у нас на кафедре историко-культурного наследия?

Девушка удивилась.

– Но я никогда не преподавала и даже диссертацию не защитила!

Кобылко с налета отмел сомнения.

– Да тысячу баксов каких-нибудь найдешь и мы твою работу продвинем и на работу сразу устроим.

Дашу обуяла гордость.

– Нет, я сама работу напишу. У меня материала полевого столько, что вашим кабинетным профессорам не снилось!

Кобылко вздохнул.

– Дашуля, ты в какой стране живешь? А как насчет того чтобы рецензентам заплатить? Председателю ученого совета? Секретарю? Да и в ВАКе тоже люди сидят с маленькой зарплатой. Будь моя воля, я бы тебе по совокупности заслуг дал сразу академика, да я же простой профессор.

Даше стало стыдно.

– Если только у папы занять…

– У папы займи, у спонсоров займи. Повторюсь, главное заплатить, и это не потому, что я сомневаюсь в твоем материале. Просто так делается, чтобы в ВАКе работа прошла. Понимаешь, читать твою писанину никто просто так не будет.

Даша хотела сказать, что вообще-то она не напрашивается в университет. Но вместо этого ответила уклончиво-женским «я подумаю». Однако думать не пришлось. Спустя полчаса, когда она уже натягивала на голову коричневую вязаную шапочку, готовясь отправиться в библиотеку, из комнаты показался постаревший отец.

– Даша, нам давно надо было поговорить. Я сильно виноват перед тобой, – сказал он. – Хватит тебе по тайге лазить. Тебе никто не нужен? Зато мне внуки нужны.

Уральцева покачала головой.

– Папа, мне в университете предлагают преподавателем. А там – какие женихи? Женихов в банках надо искать.

В глазах отца загорелся гордый огонек интеллигента во втором поколении.

– А мне новый русский или, как его там, твой очередной автостопщик, не нужен! Лучше найди себе скромного аспиранта или доцента. А деньги на защиту изыщем.

Девушка, взмахнув пустым пакетом, возмутилась.

– Не надо мне никаких женихов. Да я лучше пойду поперебираю твою коллекцию алтайских камней! Ты не знаешь, современные парни или козлы, или мудаки. А тут вот мне один в интернете написал. Сорок лет ему, дважды разведен, женат, весь в наколках. Двух слов связать не умеет, ничем не интересуется кроме сортов пива. Предложил сперва стать его любовницей, а потом, когда разведется, женой.

А если ты про аспирантов, то каждый второй сексуальный маньяк. Это мне профессор Кобылко сказал по секрету. Так что покорнейше благодарю! Лучше одной остаться. А на счет работы не беспокойся. У меня еще не разорван контракт с этнографическим обществом. Если в Уфе не устроюсь, поеду в Глазовский район Удмуртии изучать реликты местного язычества.

При этом Даша чуточку покраснела. В глубине души она устала от женского одиночества. Хотелось не только дикого и необузданного секса, но и того, чтобы мужчина не сматывался затемно в предрассветный туман с намерением добыть к ужину кабана размером с теленка или двадцать килограммов рыбы.

– А сейчас ты куда-то собралась? – спросил, неожиданно вкрадчиво, отец.

Даша не могла удержаться от того, чтобы не поделиться искренней радостью.

– Папа, представляешь, в «Академ-книге» издание ханты-мансийского фольклора видела. Между прочим, в комплект входит диск с восемьсот восемьдесятью восьми записями шаманских заклинаний!

– Ну, тогда – со щитом или на щите!

 

III. Сгорающая в огнедышащей лаве науки

 

Даша не успела опомниться, как отец чуть не насильно вытолкнул ее в коридор и почти прокричал за закрываемой изнутри на засов дверью: – И без жениха можешь не возвращаться!

Неизвестно, какого именно результата хотел добиться отец, но итогом столь радикальной попытки устроить дочкину личную жизнь стало согласие Даши на предложение профессора Кобылко. Она просто поняла, что отец так просто от нее не отстанет и, повздыхав о негостеприимности отчих пенатов, взялась вести спецкурс по традиционным культурам малых народов России.

 

Преподавание увлекло ее. Даша, благодаря ненасытному аппетиту Глеба Нарбута и местных оленеводов успевшая еще до всяких элитных салонов познать практически все виды секса и способов охоты, предположить не могла, что педагогика и теоретическая наука ее стихия.

Впрочем, не надо думать, что Дашу переоценили в плане диссертации. Как всякая записная любознайка Уральцева вела дневник. Читатель сразу представит том с золотым обрезом. И будет не прав. Дневник Даши представлял собой небольшую записную книжку, которая очень легко умещалась в сумочке. Эта записная книжка стоила сразу десяток диссертаций.

На кафедре на Уральцеву смотрели как на сумасшедшую, когда она в короткой юбке шла в отдел редкой и рукописной литературы. Даше не хотелось ощущать на себе косые взгляды отца, да и возможности домашнего интернета были куда скромнее по части поиска полнотекстовых статей о гипотезе родства кетского языка в Сибири с языками на-дене в Северной Америке.

Кафедра историко-культурного наследия, кстати, оказалась преколоритной. Даша сразу почувствовала разлитую в преподавательской атмосфере сексуальную озабоченность, усугубленную трусостью, никчемностью и бюрократией.

Профессор Кобылко сыпал афоризмами: «один английский ученый, между прочим, обезьяну научил говорить. Я бы вторично женился на ней, в целях подтверждения чистоты эксперимента, но вот жена, наверное, не одобрит». Доцент Ипатов целыми днями причитал о том, что воспринимает маленький размер своей зарплаты как личное оскорбление. Мишель Лупанков, низкорослый, кудлатый, в грязно-красном свитере, подрабатывал лаборантом. Глаза Лупанкова были узкие, как лезвия бритвы. Большей частью дня Мишель мирно дремал за компьютером, пробуждаясь только в двух случаях – при виде корешка с зарплатой из бухгалтерии и голых женских конечностей. Что касается аспирантов, то среди них безусловно блистал эрудицией Павел Базановский.

Базановский, рыхлая квашня лет тридцати, ходил неизменно обросший густой щетиной, как император Юлиан Отступник. В ней разве что вши не водились. Базановский появлялся на семинарах Кобылко, когда речь заходила о праязыке. Говорил он много, зачитывая длинные выписки из «Википедии» или, что случалось чаще, статистику браков между русскими и бушменами с таким выражением наивного восторга в глазах, что даже у язвительных татарочек-аспиранток не хватало духу задать провокационный вопрос.

При этом один вид Базановского вызывал невольную улыбку. Габаритный, вечно залитый потом, аспирант неизменно входил в аудиторию с пакетом, в котором лежала сменная рубашка и ядовито-зеленый термос с гречневой кашей и отварной курицей. Базановский предпочитал выступать опираясь одной пухлой, белой ручкой о кафедру. В самом апогее доклада, с тяжелым лбом и детской челюстью, он отчасти напоминал статую римлянина эпохи упадка: «Я считаю себя представителем прогрессивного человечества. Вот если бы я жил в некой общине, где каждая красивая девушка отдавалась бы мне с полуслова, то был бы готов оправдать любой политический режим. Но почему я должен быть единственным разумным и добрым человеком в нашем реально существующем обществе, состоящем преимущественно из моральных уродов?»

Но торжественность картины неизменно разрушалась рефлекторным движением: Базановский ловко оттягивал пальцем резинку спортивных штанов. Раздавался выстрел как из рогатки. Девицы повергались в густую краску и начинали пыхтеть, словно тепловозы на сортировочной станции.

Вообще, портки аспиранта доставляли немало хлопот и огорчений профессору Кобылко. Однажды он не выдержал и при Даше резко поговорил со своим питомцем.

– Паша, а вот брюки у тебя есть?

Ответ Базановского разбудил даже Лупанкова.

– Есть.

– А вот ты не мог бы прийти завтра на семинар в брюках?

– Ну, это же общеизвестно! В них, гы-гы, неудобно. Они жмут!

– А ты, все-таки, Паша постарайся.

 

IV. История со штанами

 

На следующий день разразился скандал. Даша замешкалась на входе. Проклятый пропуск никак не хотел находиться на дне сумочки. Базановский, чуть не сбив ее с ног, пролетел мимо. Охранники подняли тревогу, увидев, как по мраморной лестнице университета несутся вверх пресловутые спортивные штаны, да еще без белых лампасов.

Такое явное, бессовестное нарушение неделю назад установленного ректором дресс-кода, погрузило главный корпус учебного заведения в состояние первобытного хаоса. Почти полчаса три мордоворота методично прочесывали аудитории. Базановский, поняв какую кашу заварил, укрылся на родной кафедре. В конце концов, роковая минута наступила…

Однако Кобылко попало совсем не за брюки Базановского. Вскоре выяснилось, что Паша даже не приступил к работе.

– За четыре года ни строчки! – восклицал профессор. – Эх, Юра Савенко меня подвел: рекомендовал Базановского, а у Паши абулия – отсутствие воли.

Неудачу научной карьеры Базановский компенсировал бесцельными шатаниями по уфимским улицам. Заходил в книжные магазины, нагло читал, пока его не прогоняли.

Венцом бродяжнической деятельности аспиранта-недоучки стал импровизированный опрос. Базановский подходил исключительно к девушкам, особенно к тем, что посимпатичнее и, пытливо заглядывая в глаза, как изголодавшийся по свежей крови вампир, бормотал:

– Вы знаете, что такое собачьи дни?

Застигнутые врасплох барышни ничего непонимающими глазами смотрели на подскочившего к ним небритого малого.

– Не знаем…

Только тридцать вторая девушка догадалась, что речь идет о названии самых жарких и влажных дней в северном полушарии, получивших свое название по имени звезды Сириус в созвездии Большого Пса. Тридцать третья оказалась находчивее.

– Собачьи дни – это когда такие кобели, как вы, все время подкатывают! – прозвучал чеканный ответ.

Что касается Юры Савенко… так и быть, скажем и о нем пару слов. В среде уфимских пролетариев от науки Юра был известен как председатель так называемой Черниковской республики. Образованная в декабре 2005 года за пьяным столом, она имела свой герб, флаг и даже водочно-пивные купоны.

Собрания президиума происходили в однокомнатной квартире Савенко на улице Ульяновых. Юра полностью оправдывал свою фамилию, имел вид рассерженного совенка, стригся коротко, почти до пуха на голове, упирая на то, что в детстве его дразнили рыжим.

Даша познакомилась с Савенко на одном из заседаний Кобылковского семинара. Юра был в темно-синем костюмчике. Из раздувшегося портфельчика торчала рукопись диссертации и горлышко пива «Шихан».

Сразу после семинара Савенко появился на крыльце с сигаретой петрухи, галантно предложил девушке закурить.

– Одни идеалисты, недоделки кругом. Тошно слушать! – поделился он с Дашей наблюдением.

– А вы, простите, материалист? – осведомилась девушка, вежливо отказываясь от протянутой сигареты. Спасибо Глебу Нарбуту, тот вел здоровый образ жизни.

– С прекрасным полом я всегда романтик!

 

V. О некоторых особенностях брачных игр черниковских пролетариев

 

Слово за слово и Даша не заметила, как согласилась на предложение Савенко сходить в ресторан «Берлога» на Свердлова. Тем более что она ни разу там не была. Уставшая от прямолинейной напористости питерцев, предвкушая приятное романтическое приключение, она надела свое столичное вечернее платье с поясом, усыпанным стразами от Swarovski.

Ресторан оказался средних размеров погребом, переделанным в подобие трактира, описанного в романе Достоевского «Преступление и наказание». Его главной достопримечательностью, помимо заоблачных цен и наличия дюжины кандидатов в Мармеладовы, являлся туалет на втором этаже этого же здания.

Юра явился в костюмчике с нашитыми на локти заплатками. Но что поразительнее всего, с Базановским (о чудо, в черных джинсах!), Лупанковым и профессором Кобылко. Впрочем, в появлении профессора не было ничего необычного. Он принадлежал к новой формации ученых работников и не только выпивал с аспирантами на частных квартирах, но и переписывался с ними «ВКонтакте» и ЖЖ.

Даша была приятно заинтригована перекрестным вниманием двух мужчин. Савенко начал охмурение с того, что почти полчаса изучал карту меню, потом заказал графин водки и по две тарелки печеного картофеля с тонкими, как чешуя, селедочными пластинками.

Профессор Кобылко до половины графина сохранял остатки субординации. Потом его, как всякого русского ученого гуманитария, потянуло на политические заявления:

– Я вот что думаю, если возьмет власть пролетариат – будет толк от научных открытий и антиалкогольной пропаганды, не возьмет – всякое достижение человеческих рук и ума будет либо забываться, либо обращаться во вред человечеству, и вся работа тех, кто хочет улучшить жизнь человечества, пойдет насмарку. К примеру, пролетарской партии вовсе не нужно специально заниматься антиалкогольной пропагандой.

Базановский захохотал, как мужеподобная великанша из чукотских преданий.

– Уга-га, уга-га! Да вы серьезно что ли надеетесь на социальную инженерию? В нее же сейчас никто не верит!

Лупанков, уже пьяный, вместо ответа тихонько напевал на мотив советской идеологической песни: «И мощный профессор Кобылко впереди!»

За время странствий Даша успела привыкнуть и не к таким ужинам и формам любовных ухаживаний. Поэтому происходящее коллективное свидание воспринимала с оптимистическим любопытством: что будет дальше. Профессор, подбадриваемый Савенко, продолжал:

– Предполагается ли, что черниковские коллективисты впадают в ложное сознание лишь потому, что, постоянно наблюдая за людьми на вечеринках, где распивают шерри, они думают о том, как бы эти люди смотрелись прикованными к батарее в какой-нибудь квартире на Ульяновых? Помните, в бурных 90-х типичный газетный заголовок? Рэкетиры ворвались в квартиру предпринимателя, обездвижили членов семьи. Сначала изнасиловали жену, потом дочь. Самого патер фамилиас, приковав к батарее отопления наручниками, жестоко пытали утюгом.

Хлебнув пива, Савенко возопил:

– Почему филистеры самодовольно отвергают право на существование подобной практики?! Почему они так высокомерно пытаются игнорировать нас, считая «мистифицированными личностями» лишь за то, что по выходным мы надеваем буденовки и маршируем по аллее перед дворцом имени Серго Орджоникидзе?!

Базановский фривольно взвизгивал, по своему обыкновению густо уснащая речь наукообразными словесами:

– Вы что это, правда, насчет индивида, лишенного права влиять на текущие свои акты?

Юра кивал.

– А ты, думал, Паша, мы в бирюльки с тобой будем играть. Вот, между прочим, сейчас нам надо решить, как встречаться с Дашей. Я предлагаю у меня, с алкоголем. То есть, встречаться буду я, а оплачивать встречи будем вместе, на началах коллективизма.

Уральцева, решив не обижать профессора, подыграла пьяному кавалеру:

– Между прочим, многие народы в прошлом использовали вино для расширения сознания.

Профессор Кобылко горячо поддержал ее:

– Совершенно верно! В грядущем коллективистском обществе употребление алкогольных напитков будет возведено в ранг нормы. Да что нормы… Обязанности! Да, святой обязанности каждого пролетария! Это позволит полностью раскрепостить мораль. Молодые девушки будут не стесняться своих желаний.

В глазах Базановского сверкнул похотливый огонек.

– А что будут с насильниками делать в будущем обществе?

– Расстреливать, – уткнулся в рюмку профессор Кобылко.

– Тогда я пока в капитализме поживу, – пробормотал обросший щетиной детина.

Юра принюхался. От Базановского шел густой запах перебродившего кумыса.

– Ты бы что ли, друг, помылся, или в баню сходил…

 

VI. Карл Маркс и пидаразы

 

Вечер, как полагается, завершился скандалом. Даша давно, с опаской, смотрела на наливающихся водкой научных работников. Трезвенник Базановский малодушно смылся, сославшись на необходимость переодеть пропитавшуюся потом рубашку. Лупанков отключился ближе к концу аперитива и теперь сонно вытягивал шею, норовя вздремнуть на Дашиных коленях. Когда профессор и аспирант заказали второй графин водки, Даша робко спросила:

– Может чай?

Кобылко грузно отмахнулся.

– Все нормально, на меня такой стих сейчас нашел, что я сколько хочешь выпью и не опьянею.

Даше очень скоро наскучило тыкать вилкой в картофель с селедкой. Тем более что селедка давно закончилась. Если поначалу выходки Юры Савенко смешили ее, то теперь девушка не находила в них ничего кроме выше среднего эпатажа.

Наконец, в самый разгар гнусного веселья, когда хлипкие и без того условные барьеры между сотрудниками кафедры пали, Юра вдруг насторожился. За соседним столиком два хлыщеобразных и ничуть не более трезвых доцента с кафедры философии горячо признавались в любви то ли друг к другу, то ли к Карлу Марксу.

Вся мощь аспирантского кулака Савенко обрушилась на бедный столик, так что тот, зашатавшись, завалился на бок, с хрустальным грохотом увлекая на пол недопитый графин, тарелки с остатками печеного картофеля и храпящего Мишеля Лупанкова.

– Как коллективист не могу допустить! Карл Маркс не пидараз! Гарсон, счет. Ха-ммы! Пидаразы! Недоделки! Как президент Черниковской республики, заявляю: у каждого коллективиста в будущем обществе будет по два пидараза! Мишель, карету мне, карету! Ха-ммы! – прорезало своды погребка.

Дальше последовал вызов полиции, объяснения, звонки в секретариат местного этнографического общества, плата за бой посуды, вызов таксомоторов за безумные деньги… но не будем продолжать. Опустим занавес жалости над этой историей.

Последним в чреде претендентов на Дашино сердце оказался доцент Ипатов. К несчастью, и он оказался заражен бациллой злостного политиканства. О ком бы ни заходила речь, Ипатов принимал таинственно-испуганный вид и шептал как в лихорадке: «Ты что, Дашуля, он же антисоветчик! Раньше, представляешь, чтобы с ним сделали?! Да… ты не знаешь, там такие люди работают!» Даша вяло соглашалась, пока ей, наконец, не надоело играть с Ипатовым в карты на раздевание.

 

 

VII. Несколько слов о кочевниковедении

 

После крахов матримониальных авантюр (известно, что любая феминистка, особенно поработавшая какое-то время в секс-индустрии, в тайне мечтает покориться суровой мужской длани), Даше ни до кого и не до чего не стало дела. Повздыхав о несостоявшихся принцах, она решила присоединиться к многочисленному отряду одиноких стерв.

Студенты-юноши обожали молодую преподавательницу. Особенно ее наряды. Диссертация складывалась сама собой. Кобылко, хотя без прежнего энтузиазма, испытывая жгучий стыд за скандал в ресторане, намекал на этнографическую практику летом в Хайбуллинский район и солидные гранты. Будущее казалось безоблачным.

И в этот самый момент разразилась катастрофа. Нельзя сказать, что Даша по простоте душевной и неопытности сама не поспособствовала ей. Когда коллеги горячо поздравили ее с назначением на должность заместителя заведующего кафедрой по учебной части, она не придала значения этому факту. Даша никак не могла предположить, что станет козлом отпущения.

Первый визит в кабинет Артура Магруфовича Латыпова больше походил на начало романтического приключения. Девушка вспомнила, что они не только учились в параллельных классах, но и жили во дворах по соседству. Начальник методического совета, странно напомнивший Уральцевой укрупненную копию Лупанкова, поморщился, как будто речь зашла о плохой работе его желудка, и просипел гнусавым голосом:

– Вот и славно, значит сработаемся. Ваш предшественник, Ипатов, такой завал после себя оставил. Его послушать, так дело учителя учить. Хм, а что в служебной инструкции написано? Про методическую работу забывать не следует. Порядок – синоним слова прогресс!

Даша согласилась. Она как раз заканчивала в голове одну преинтересную статью об отличиях любовных ухаживаний пумпоколов и югов. Возмечтав, девушка чуть не прослушала окончание латыповской фразы:

– Мы посмотрели по вашему расписанию: вы ведь свободны в среду и четверьг? – Дашино ухо особенно резануло это «четверьг».

– Хоть какая-то компенсация зарплаты ассистента, – отшутилась она.

Однако лицо председателя методического совета осталось бесстрастным.

– В 14.00 по этим дням у нас оперативка. Заседание методического совета для представителей кафедр два раза в месяц, тоже в это время. Прошу не опаздывать.

Первый раз оперативка даже понравилась Даше. Она с любопытством изучала убранство конференц-зала: шкафы, набитые отсутствующими в библиотеке книгами, коллекцию кактусов, геморроидальные лица. Латыпов, сверкая очками на блинообразной степной физиономии, в костюме цвета брони крейсера «Варяг», пришел за пять минут до начала, долго раскладывал папки.

Розовый, довольный, он контрастировал на фоне измученных коллег. Даша с удовольствием отметила обстоятельность председателя комиссии. Слова о новых образовательных технологиях, интерактивных формах обучения, электронных досках и компьютерных классах, уносили воображение в эмпиреи. Латыпов, намекнув, что возможно создание лаборатории по обработке этнографических данных, предложил составить заявку на новое оборудование и книги. Даша, захваченная перспективами, тут же принялась заполнять розданные бланки.

– Этим успеете заняться дома, – сухо заметил Артур Магруфович.

Оставшиеся три часа до конца оперативки были убиты на отчеты преподавателей. Каждый старался похвастаться и излить душу. Академик Верминский с восторгом рассуждал о том, что Уральцева молодец и ее надо дополнительно нагрузить, потому что в молодости любую работу как орех расщелкать. Историк-медиевист Луков, обладатель кривого парика, напирал на то, что авторитет профессуры упал ниже плинтуса и молодые работники должны поддержать старших товарищей.

Придя домой, Даша, не снимая туфель, рухнула на диван и как мертвая проспала до вечера. Отчет пришлось заполнять ночью, наскоро перекусывая рисовой кашей с тушенкой отцовского производства. При этом краешком глаза Даша видела, что с лица отца, отчего-то потерявшего сон, не сходит довольная улыбка. В какой-то момент он не выдержал и спросил:

– Как дела на личном фронте? Эх, молодежь-молодежь!

Даша, чтобы не разочаровывать отца и, отчасти, выжать хоть каплю пользы из нелепой ситуации, подыграла.

– Он председатель методической комиссии. Между прочим, крупнейший специалист по статистике скотоводства у башкир.

Отец сперва искренне удивился, а потом одобрил.

– Никогда не думал, что тебя интересует жизненный уклад номадов. Впрочем, в увлечении кочевниковедением нет ничего предосудительного. Еще Трубецкой указывал на значительную роль туранского элемента в русской культуре. Да и твоя сводная бабушка, между прочим, была казашкой. Помню, когда твой дед только поехал на целину…

– Пап, мне завтра с утра на работу!

 

VIII. Трудовые будни

 

Будильник на сотовом прозвенел бодрым соловьем. Даша долго стояла под горячим душем. Постепенно удовлетворение от проделанной накануне работы охватывало ее. Уральцева, по свежему снегу, присыпавшему сонный город, прилетела на заседание комиссии как на крыльях. Она не была завистливой, но не могла удержаться от снисходительных насмешек над коллегами, которые и одного бланка не заполнили.

Однако меньше чем через полчаса выяснилось, что бланки оказались не той формы и вообще заявка на литературу откладывалась на неопределенное время. Даша ощутила себя бессовестно обманутой. Энтузиазм улетучился в одно мгновение. Малахитовый блеск в глазах девушки померк. Золото волос потускнело. Снег на крыше университетского общежития больше не казался ослепительным.

В середине ноября от былого снежного великолепия осталась грязь. Потом зарядили дожди. Уфимские парки бесстыдно обнажались. Работа методического совета приняла вселенский размах. Латыпов суетливо носился по коридорам, без предупреждения врывался на кафедры с кипами статистических таблиц, подлежащих заполнению. Он взял у преподавателей электронные адреса и теперь каждое утро засыпал отсканированными приказами, приглашениями на платные конференции и прочей лабудой. Действие следовало впереди мысли.

Каждый день Даши превратился в кошмар. Сначала ей пришлось забыть о подготовке к лекциям, потом отменить давно запланированную этнографическую поездку в деревни. Уральцева превратилась в подобие секретаря-референта. С утра до ночи, вместе с Мишелем Лупанковым она сидела над рейтингами, планами, отчетами. Иногда все назначение серого мозгового вещества сводилось к тому, чтобы увеличить или уменьшить отступ, заменить кегль шрифта, поставить линию для подписи справа или слева, написать вместо «университет» «учреждение высшего образования» и т. п.

У Даши, конечно, время от времени возникали соблазны воспользоваться тупоумием Лупанкова, чтобы сунуть ему фигню вместо подсчитанных на калькуляторе цифр. Но известно, что скудный мозг тороват на изобретения. Словно чувствуя за собой известную слабость в математике, Лупанков всякий раз посылал Дашу к усачу-программисту.

Усач-программист – плюгавенький и занудный мужичонка с крысьими круглыми глазками, имевший в качестве постоянной дислокации расположенный у черта на куличках физмат, принимал посетителей по четвергам в главном корпусе. Этот почти пустой кабинет с единственным компьютером, сейфом и калькулятором – дружно проклинали преподаватели от ассистента до профессора. Усач не знал жалости, усталости, личной жизни. Он скрупулезно проверял каждую циферку, а потом возвращал отчет, весь перечеркнутый красными чернилами.

Писать статьи, даже элементарно готовиться к занятиям не было никакой возможности. Дашу спасало только то, что она не только лучше иных сибирских стариков знала шаманские обычаи, но свободно разговаривала на удмуртском, коми-пермяцком, ханты-мансийском и даже на вымирающем языке одной кетской группы. Латыпов подсказал выход: менять названия и публиковать в разных сборниках. «Работать вы не умеете по-новому, по-капиталистически! – журил он замученную девушку. – Ваша учебная работа, поймите, никому не нужна. Нужны бумажки. Приедут из министерства, что мы делать будем? Нет, господа-товарищи, порядок, еще раз порядок и прогресс, прежде всего! Что хотите говорите на занятиях студентам. Хоть анекдоты рассказывайте, хоть джигу танцуйте! Главное – отчеты! Демократия это вам не вседозволенность!»

Венцом абсурда являлись заседания методического совета. Когда Даша впервые попала туда, он подумала, что угодила в паноптикум. Каждый член уважаемого структурного подразделения представлял собой интерес для психиатра и физиолога. Академик Верминский напряженно следил за стрелками часов, чтобы сразу после окончания заседания сорваться в сад (из-за своего пристрастия к грядкам он заработал прозвище садиста). На все вопросы Верминский отвечал всего несколькими фразами: «Мне больше ничего не нужно», «Кто здесь младший по возрасту?» Историк-медиевист Луков любую речь заканчивал призывом устроить международную конференцию по научному наследию Балды-Эфенди-Абдул-Оглы. Археолог Кульдебаев бредил пятитысячелетней историей Уфимского кремля. Шутили, что он нашел на территории Демского района башкирской столицы древний космодром.

Но пальма первенства по кретинизму несомненно принадлежала Латыпову. Только он мог мучиться вопросом вроде того, как читать список фамилий, в порядке должностей или по алфавиту, с именами отчествами или без оных. Когда преподаватель просил ускорить очередную, чисто формальную процедуру, Латыпов смотрел на него с искренним выражением изумления. «Нет, вы не толкайте нас на подлог, пожалуйста!» – наконец говорил он и опять продолжал заседание мерным, вводящим в сон голосом. Неудивительно, что члены совета чувствовали себя вареными овощами.

Когда обсуждения слишком затягивались, первым терял терпение Верминский: «У меня в саду воду по пятницам дают, все, больше не могу», следом – член-корреспондент Чурканов: «Копчик уже болит!» Историк-медиевист Луков вскрикивал: «Ой, я ничего не понял! У меня занятия». И убегал. Латыпов, всегда робевший перед званиями, наконец догадывался, что в аудитории давно дышать нечем, как на поверхности Марса, и, скомкав заключительную повестку дня, в мгновенье ока завершал мучительную процедуру.

Даша скоро убедилась, что университет прогнил как стены подточенного грибком и плесенью дома. На одной из кафедр брали взятки все, кроме одного престарелого профессора, да и тот бы участвовал в мздоимстве, если бы периодически не забывал дорогу в учебный корпус. Декан по утрам оказывался необыкновенно весел и говорлив, причем от него пахло шоколадом и дорогим коньяком. Аудитории стояли разгромленные, похожие на конюшни. Практики, трудоустройство, хозяйственные договора, иностранные студенты, стажировки в ведущих вузах мира, все существовало на бумаге и представляло изощренную фикцию.

Бально-рейтинговая система превратила существование ученого сословия в окончательный и полный абсурд. Стараниями Латыпова по кафедрам пошла гулять брошюрка из трехсот страниц убористым шрифтом «О методике исчисления контрольных показателей индивидуальной работы профессорско-преподавательского состава университета». Легионы докторов и кандидатов наук засели за сложение часов отчитанных лекций и баллов за участие в уборке газона перед вторым общежитием.

В результате математических манипуляций цифры превращались в проценты, проценты в цифры, цифры в кредиты, кредиты в условные единицы, условные единицы в баллы и так до полной потери смысла. В конце каждого месяца подводился итог. Счастливчики, набравшие максимальное количество баллов, получали солидные надбавки к зарплатам. Их вполне хватало, чтобы лишний раз заказать в университетском буфете два пирожка с червивой хурмой.

 

IX. Питекантроп Яфай

 

Единственным человеком, к которому не липла зараза бюрократии, был охранник Яфай. Его умственных способностей едва хватало на то, чтобы нажать кнопку на пульте, чтобы пропустить забывшего электронную карточку сотрудника или записать фамилии первашей, которым еще не выдали студенческие билеты.

По слухам, Яфай иногда заменял преподавателей кафедры безопасности жизнедеятельности и физической культуры. Он был настоящим питекантропом ниже среднего ростом, кривоногий, волосатый, с низким лбом и чуть не надбровными дугами.

Как ни странно, но Яфай пользовался успехом не только у находящихся во втором разводе доценток кафедры этики и эстетики, но даже у фигуристых первокурсниц. По слухам, добровольной жертвой домогательств стала даже мисс факультета юриспруденции, которой прочили великое будущее.

Даша, как профессиональный этнограф и антрополог не могла пройти мимо этого любопытного экземпляра. Скоро она выяснила много любопытных деталей.

Яфай, этот чудом уцелевший неандерталец, этот архантроп, своим существованием оскорблявший самое имя хомо сапиенс, меньше всего церемонился с женщинами. Яфай не признавал общепит. Представительницы прекрасного пола сами несли ему завтрак в постель. Обедал Яфай обычно в комнатушке какой-нибудь первокурсницы из деревни, а то и сразу двух подруг. Яфай обожал деревенские яйца, сметану, шматок сала с прослойкой из укропа и чеснока, колбасу-кызы. Если девушки были марийками или удмуртками, то Яфай снисходил до свинины и кровяной колбасы. Неудивительно, что богатая белковая диета превращала университетского охранника в настоящего сексуального монстра.

Как представительница нордической белой расы Даша не осталась без внимания Яфая. Тем не менее, Даша до последнего выдерживала дистанцию. Однако введение системы рейтинга преподавателей стало последней каплей, переполнившей чашу терпения, страдающей в огнедышащей лаве бумагопорнографии.

Суть системы заключалась в том, что теперь преподаватель, прежде чем поставить зачет или экзамен, должен был скрупулезно подсчитать количество баллов за пропуски студента, за его ответы на семинарах. Разумеется, выставить баллы с домашнего компьютера было никак нельзя. Но даже через кафедральный компьютер не так просто было подключиться к базе учебных ведомостей. Следовало сначала взять пароль в аудитории физмата, находящегося в Черниковке, в сторону Бирского тракта. Причем, пароли выдавались раз в месяц по предварительной записи в очередь. Стоило одному оболтусу не прийти на зачет, как ради него Даше приходилось ездить в другой конец города, пробираясь между гаражами, полными наркоманов и алкоголиков. Неудивительно, что наименее стойкие доценты уволились. Деканат торжествовал. Освободились ставки.

И тут услуги предложил Яфай. Нет, не личного автотранспорта. С этим у Даши не было проблем. Дорогу к корпусу физмата была не в силах одолеть даже новейшая разработка российских военных. Но с Яфаем Даша была как за каменной стеной. От одного вида университетского питекантропа разбегались черниковские хулиганы.

Яфай не стал церемониться. Как только слезли на остановке и завернули в безлюдную местность – протянул лапы. По гнусной ухмылке кавалера Даша поняла: это инициация, испытание-посвящение. Однако тут пришел черед Яфаю уронить челюсть. Даша не только не отвела с талии загребущую ладонь, но и заметно спустила ниже на свои продолговатые сексуальные ягодицы.

– Извините... вы меня, что, на провокацию толкаете? – буркнул Яфай, явно сбитый с толку тем, что у него перехватили инициативу. – Учтите, я один на пятерых качков выходил. Такого любой возьмет охранником. А на нимфоманок я не запрыгиваю. У меня и так в среднем в день по мазовой целке выходит.

Даше вдруг очень захотелось предстать перед Яфаем девочкой-нимфеточкой, но она уже успела дать понять, что не страдает комплексами. От одной мысли о ключах к тестам, заседаниях в душной комнате, отчетах со столбцами, у нее свело скулы. Страшно захотелось тут же забыть о звании ассистента кафедры и предаться самому безудержному, тупому, очищающему мозги блуду в духе порнорассказов на «стульчик.ру».

Однако Даша не была безбашенной. Одно дело промискуитет с аборигенами Сибири, не знающими СПИДа, гепатита, триппера (от сифилиса аборигенов пролечили в советское, суровое на антибиотики время, еще на сто лет вперед) и прочих прелестей цивилизации, другое дело даже защищенный презервативами секс в большом городе. Тут приходилось довольствоваться порнороликами и написанием откровенных историй (Даша не планировала, по крайней мере в ближайшее время, заводить «постоянных отношений»). Самым лучшим своим перлом Даша считала миниатюру под названием «Искательница приключений».

По сюжету молодая нимфоманка выходит на улицу, идет в метро, садится в поезд. Героиня (далее просто Главная Героиня или ГГ) едет в другой конец города. Главное – выйти к старым хрущевкам, где во дворах «нет ни души, свет горит лишь в паре окон». Люди из элитных кварталов обходят такие места стороной, проходят по ним быстрым шагом. Но для нимфоманки – это идеальное место. ГГ находит кирпичную стену между трансформаторной будкой и ржавым гаражом. Осматривается. Да, место подходит идеально, потому что давно присмотрено: к стене прикреплена пожарная лестница, еще помнящая Якупова и братьев Кадомцевых. Если она расположится здесь, то ее обязательно заметят. Пора готовиться.

Нимфа снимает с себя всю скудную одежду – короткую юбку, футболку – откладывает в сторону. Потом достает из спортивной сумки металлическую перекладину для фиксации ног, кляп, повязку для глаз и наручники. Сначала одевает на шею цепочку с ключами от наручников. Холодный металл приятно прикасается к покрывающейся пупырышками коже. Теперь кляп – резиновый шарик на веревке. ГГ раздвигает ноги и приковывает свои щиколотки к концам перекладины. Кое-как подходит к стене. Берет наручники, одевает на глаза повязку, туго завязывает, потом поднимает руки и на ощупь приковывает себя к лестнице. Спасительный ключ от наручников с трудом привешивает к цепочке. Теперь все готово.

«Вид со стороны. У старого дома лицом к стене стоит молодая обнаженная девушка. Ее руки подняты вверх, наручники связывают тонкие запястья с металлической трубой, а ключ от них – у девушки на шее – так близко и далеко одновременно. Ноги жертвы раздвинуты, она не может соединить их. За счет этого сзади видны все ее достоинства. На лобке нет ни единого волоска, это придает девушке еще большую беззащитность. На глазах девушки повязка, во рту – кляп из пошлого розового латекса, так что она полностью беззащитна».

Дальше – самая сладкая часть порно, психология (на два абзаца). «Психология» была обязана одному семинару по методике заполнения отчетных бланков № 666 бис.

«Эти мысли доводят ГГ (фактически альтер-эго Даши) почти до оргазма, до писанья кипятком. ГГ чувствует, как горячие струйки текут по бедрам, но ничего не может с собой поделать. Она начинает тереться о железную трубу, но движения слишком ограничены, чтобы от этого кончить. Холодный металл касается живота, каждое такое прикосновение вызывает волну удовольствия». (При написании этого абзаца Даша вдохновлялась содержанием пункта 5.1. «Рабочая учебная программа».)

В этом месте Даша буквально истекала соками и хвалила себя за находчивость. Прокладки годились не только на критические дни!

«Вот шанс – ГГ слышит, как приближается пара не совсем трезвых мужиков. Она может только их слышать, ведь глаза завязаны. Кажется – попала в поле зрения сексуальных оглоедов. Те на мгновение смолкли, потом искательница приключений услышала несколько слов шепотом, которых не разобрала. Приближающиеся шаги. Они либо освободят жертву, либо вызовут полицию, либо изнасилуют.

Нимфа хочит последнего, она здесь только ради этого. Вот они уже за ее спиной. ГГ слышит, как они обсуждают ее, называя грубыми словами.

Один из мужиков решается дотронуться. Она чувствует его грубые пальцы на своем хребте. Пальцы медленно опускаются вниз. «Насильник» проводит рукой по выпуклой попе, сжимает поочередно ягодицы, потом просовывает руку между ног».

 

X. Окончание эротического рассказа «Искательница приключений»

 

Тут Даша никогда не сдерживалась. Выходила нахер из ворда, дабы не завис, запускала браузер. В поисковой строке липкие от смазки пальчики набивали ноготком «одна для троих», «генг-бенг», «анальные пытки в подвале», «продал пилотку подруги за рэ», «школьница в плену негров» и прочее.

Случались курьезы в виде звонка из деканата в тот момент, когда Даша запускала всю пятерню в нижнюю чакру. У Уральцевой промежность как застывшим воском схватывало. Одно дело, когда в роликах секс на работе с подготовленными актрисами и совсем – когда тебя просят быть через час на заседании методического совета.

Даша, как подобает девушке, точнее молодой женщине, опаздывала еще на час. Но ее просто добивали косые взгляды Артура Магруфовича. Как будто он сам залазил шаловливыми ручонками в женские трусы.

И вот начиналась обычная бодяга, а Даша... Ау, уже витала в порномечтаниях!

«Мужик не на шутку расходится. Уже, наверное полчаса без передышки насилует в бешенном темпе. Вот он навалился на ГГ своей тушей, прижимая к трубе, о которую та терлась раньше. Теперь шершавая труба не доставляет удовольствия, мужик сильно упирался в ее лобок, жертва дергается из-за движений мужика, который почти отрывает ее от покрытой кусками бетона земли, из-за этого труба царапает кожу добровольной садомазо-рабыни в самых нежных местах.

 

Насильник хвастает друзьям, что времени у них – вся ночь, чтобы они не волновались, не спешили занять его место. Это означает, что ГГ еще минимум пять часов так трахать будут».

Тут Даша совершенно сходила с ума. Но ей всего лишь не требовалось быть горбатой анорексичкой, чтобы озаботиться романтическим приключением. В таких случаях она делала долгий башкирских «уфф...аа» (согласно некоторым топонимическим преданиям, именно он послужил источником названия столицы суверенного Башкортостана) и... шла на промысел по широким улицам Уфы.

Даша, как Натали Хэнстридж из голливудского фильма, сыгравшая инопланетянку, навострилась определять надежных партнеров. Чаще всего она шла вопреки гласу физиологии – выбирала очкастых худых и скромных. Они, впрочем, мало того что оказывались чуть ли не девственниками, так прямо кроликами, бившими без перебоя своими зингер-орудиями.

 

XI. Секс в гаражах

 

Однако одно дело предполагать, другое – располагать. Поняв, что Даша еще та штучка, Яфай взбодрился и проявил настоящие чудеса эволюции.

Не успели они войти в корпус физмата, как Яфай, попросив немного подождать в холле, бросился вверх по лестнице.

Даша озадаченно стала разглядывать план эвакуации при пожаре, заверенной десятками подписей и мокрых печатей. В голове пронеслось: «Боже, даже электрики какие-то и завхозы и те не свободны от писанины!» Дашу снова стала искушать мысль послать все к черту и немедленно отдаться животной страсти. Останавливала только мысль, что тут и киоска с дешевыми китайскими презиками не найдешь!

Наконец послышался шум и пред очи преподавательницы явились Яфай и... тот самый усатый тип.

Произошло короткое объяснение. Усач, сально поблескивая глазками-пуговками, тут же признался, что по просьбе своего друга Яфая скинул Даше на почту все пароли, позволяющие одним нажатием клавиши фальсифицировать какие угодно результаты формально-бюрократической деятельности. Даша нахмурилась, она не привыкла доверять мужчинам.

– А вы через телефон проверьте свой! – нагло заявил усач.

Даша проверила. И тут же, в течение пяти минут, закрыла вопрос с хождениями и нервотрепками на целый учебный год.

Усач, до сих пор пожиравший Дашу глазами, вдруг смутился. Опустил взгляд. Толкнул локтем Яфая, как будто призывая того в помощь.

– Э-э... Вы сами понимаете... это дело такое, если будет известно – уволят обоих. Хотя, может вас-то, еще оставят. А тут Яфай сказал... почему бы нам сегодня не провести культурный досуг?

Даша задумалась. Кавалер из усача был хреновый. Но, с другой стороны, возможность реализовать фантазии на практике придавала всей затее перчинку. Только, разумеется, Даша считала себя как минимум VIP-шлюхой.

– Мое условие: пятизвездочный номер в «Хилтоне».

Усач даже не моргнул. Как хороший компьютерщик-ловкач он греб деньги лопатой в неизбалованной еще интернет-специалистами России.

Однако все закончилось не так, как планировала Даша.

Конечно, во всем был виноват Яфай. Как на грех решили скостить путь через гаражи. Яфай пошел к выросшему как сказочный грибок комку за сигаретами, а вернулся – с презиками.

Даша поморщилась.

– Нет уж, любезные. Собрались проводить время по высшему классу, так будем брать проверенные вакуумным методом в аптеке. Мне от вас сюрпризов не нужно!

Тут конечно Уральцева малость слукавила. Как истинная отличница – она регулярно принимала противозачаточные. Дело было, скорее, в известной брезгливости, помноженной на чисто женскую осторожность.

Яфай, однако, не смутился. Вдруг схватил Дашу за запястье и... поволок к гаражам.

Этот его поступок настолько был идиотским, что Даша приготовилась закричать. Однако, уже раскрывая рот, почувствовала, как вся покрывается пупырышками...

К счастью, избранный закуток оказался относительно чистым. Никакого стекла, грязи. Только травка, лысая покрышка, да пара разбитых кирпичей.

Даша вырвалась только за тем, чтобы самой снять с себя одежду. Фантазии фантазиями, а плестись через весь город в сомнительном виде – не хотелось.

Яфай не стал тратить времени на прелюдия. Едва натянув резинку на ползущий прямо из штанов елдак, развернул Дашу, шлепнул по татуированным ягодицам для сугрева и... тут вмешалась полиция!

 

XII. Стражи нравственного порядка

 

Первым, что вывело Дашу из порно-рая, был суровый протокольный голос.

– Граждане, немедленно прекратить безобразие!

Даша, посверкивая к восторгу стражей правопорядка татуированными ягодицами, вспорхнула аки голубица.

Заливаясь краскою, искательница гаражных приключений поспешно натянула на себя юбку, блузку и потом только завлекательное нижнее белье в виде зеленых круженных трусиков...

Яфай отнесся к задержанию совершенно тупо. Как ни в чем ни бывало стал деловито одеваться. Усатый же просто струхнул, задергался. Стал даже предлагать расплатиться и замять дело. Но капитан сурово остановил его.

– Ты это, уважаемый, штаны надень! Не баба, че нам на твое хозяйство глядеть! А деньги предлагать – это факт взятки.

– Но вы не понимаете, у меня работа общественно значимая.

– Ничего страшного. Оформим штраф за нарушение порядка как безработным.

Задержанных препроводили в «стакан». Даша скоро поняла, что бюрократическая мерзость проникла и в стройные ряды полиции. По правде сказать, для нее это было не первое задержание. Но Уральцева могла поклясться, что раньше менты столько бумаги не изводили на протоколы.

Проверив Дашин телефон, один из молодых полицейских осведомился:

– Значит, проституцией занимались?

Девушка не стала отрицать.

Усатый, не выдержав, прошипел:

– Шмара, все из-за тебя!

Но тут бравые полицейские дружной грудью встали на защиту нарушительницы и пригрозили неблагодарному программисту задержанием на пятнадцать суток.

Впрочем, когда Дашу попросили остаться, выпроводив мужчин, девушка быстро сообразила о причинах внезапной вежливости полицейских...

О том, что дальше произошло в «стакане», история умалчивает. Но Даше все-таки пришлось съездить в сауну с капитаном.

 

XIII. Знакомство с Принцем

 

Мечтам Дашиного отца суждено было исполниться. Настоящий жених, то есть не козел и не мудак, а самый настоящий парень объявился в жизни нашей героини внезапно. Но, прежде чем дать истории двигаться дальше, спросим себя, кто он, гроза современных девушек?

И тут мы будем вынуждены признать, что все шаблоны безнадежно устарели. Мечтательные юноши с женственными чертами лица, равно как и отличники ГТО, стали достоянием архивов. Нынешний герой-любовник, если он только подобно Глебу Нарбуту не действует на просторах Сибири (города портят странствующих искателей приключений и бардов), существо почти эфемерное. Его внешность, благодаря годовому абонементу в тренажерный зал, безукоризненна. Поездки за границу и использование Wi-Fi питают его эрудицию. Наконец, самое важное, материальное положение нынешних рыцарей городских джунглей никак не назовешь плачевным: квартира оригинальной планировки, машина, а то и небольшое загородное родовое поместье в качестве фамильного замка.

Знакомство состоялось просто и современно. Во дворах еще лежал глубокий снег, а на улице Ленина, на ярком апрельском солнце (при минус двадцати), сверкала тротуарная плитка. Цокот шпилек мешался с воробьиным чириканьем. Девушки ходили распахнутые, простоволосые. Даша, как всегда, шла, ничего не видя вокруг. На ней было коричневое, жутко приталенное, пальто и вязаная шапочка с белыми пушистыми наушниками. Прям, сама невинность! Одним словом, она больше походила на студентку. Когда слева от Даши возник футуристический «Сален Турбо», она даже не подняла головы. Хлопнула торопливо закрываемая дверца и приятный мужской голос произнес:

– Барышня, извините, не будете так любезны подсказать, как добраться до «Социнвестбанка»?

Старорежимность фразы заставила Дашу обернуться. Перед ней стоял настоящий принц. У него был горящий черный взгляд и, затянутая в горловину свитера из шерсти ламы, могучая шея. Под полураскрытой шубой из меха барса торчали джинсы из черного качественного денима и берцы из кожи бразильского радужного питона.

Даша еще подумала, какой выискался, нувориш проклятый. Врешь, не возьмешь! Но предательская улыбка уже ползла на лицо.

– Там, – молвила девушка, махнув затянутой в варежку ручкой.

Принц рассмеялся.

– Выходит, мне назад ехать. А я думал, нам по пути.

Даша скосила взгляд на авто. Она, как истый гуманитарий, вечно путалась в марках машин, но именно эту знала по фотографиям из Интернета.

– Вы что, миллионер?

Из широкой, затянутой в куртку из итальянской кожи, богатырской груди вырвался судорожный вздох.

– Всего лишь пленник черной колдуньи.

– Вот как? – вскинула брови Даша, совсем не удивившись. – Это самый оригинальный подкат в моей жизни.

Нестерпимый блеск прекрасных черных глаз сделался не таким резким.

– Это длинная и печальная история. Хотите услышать? Предлагаю в качестве аперитива легкий ланч в гостинице на первом этаже «Президент Отеля». Шикарная забегаловка.

Против последнего аргумента предательски заурчавший Дашин желудок оказался бессилен.

 

XIV. Пленник черной колдуньи

 

Несколько минут в душе девушки шла нешуточная борьба. Даша была наслышана о том, как неизвестные заталкивают симпатичных уфимок в авто (сибирские аборигены одно дело, а городские, родные, – другое; кто поймет, чего они хотят?) Но, во-первых, принц не проявлял ясного намерения затащить в кусты, во-вторых, Уральцева не зря провела несколько месяцев в обществе хантов и эвенков. Наконец, в-третьих, чтобы читатель не усомнился в моральной стойкости нашей героини, в безобидной на вид дамской сумочке лежал электрошокер.

Принц не стал мелочиться, и, когда они прошли к столику мимо приложившего руку к фуражке швейцара, под видом ланча заказал решительный обед. Себе – морепродукты, вино. Даше, по ее настоятельной просьбе, Sedani Rigati, то есть, попросту говоря, рожки с томатным соусом и клюквенный морс.

Ресторан поразил девушку. Это, возможно, было даже лучше несостоявшегося рандеву с Яфаем и усатым в «Хилтоне». Контраст с харчевней на Пушкина был разителен. Вдоль хрустальных стен, вместо кадок с искусственными пальмами стояли официанты в белых костюмах с черными бабочками. Накрахмаленная скатерть на столике испускала молочный свет.

– Год назад я совершил три (снова магия чисел, читатель!) непростительные ошибки: кинул своих товарищей, связался с компаньоном-мошенником и женился. Хотя, ради справедливости, надо сказать, что компаньон, прежде чем сбежать с деньгами фирмы, закрутил роман с моей женой. Ну а затем мне пришлось развестись с супругой по причинам полного несовпадения взглядов на текстуальную значимость песен российских поп-исполнителей. Это стоило мне половины бизнеса, – признался принц.

Девушка усмехнулась.

– А я думала, что все миллионеры разыгрывают из себя Гарунов-аль-Рашидов. Ходят по улицам в затрапезных пиджаках с подшитыми локтями и мечтают, чтобы их полюбила какая-нибудь простая девушка, не за деньги. Я читала в Интернете, что английский олигарх опозорился, когда снял обувь в стамбульской Голубой Мечети. Оказалось, у него носки с дырками!

Принц элегантно приступил к средней величине омару.

– Увы, с момента развода я перестал верить в бескорыстность женской любви.

– Но вы совсем не похожи на пленника черной колдуньи!

Панцирь омара аппетитно треснул. Принц взялся за него обеими руками.

– Будете? Отличное мясо.

– Спасибо, я не люблю раков. Предпочитаю сырую оленину. – Даша не могла скрыть своего разочарования. – Так выходит, вы снова женились? И на этот раз, наверное, на даме пик?

– Хм, «уж полночь близится, а Германа все нет?» Нет-нет, моя история совсем из другой оперы. Так случилось, что моя бывшая подала заявление в полицию о привороте. Оказывается, бедняжка недавно увидела меня во сне и отправилась к патентованной гадалке. Та ей сообщила, что я в плену черной колдуньи и прошу о помощи.

Мы встретились. Бывшая сказала, что подаст на меня в суд за испытанный стресс. Я поднял ее на смех. Тогда она вытащила записи, из которых следовало, что я уклонялся от уплаты налогов. В конце концов, чтобы уладить дело миром, я переписал на нее акций Криворожского сталелитейного комбината на триста тысяч карбованцев и…

– И остались практически без ничего, – догадалась с радостным облегчением Даша.

Принц усмехнулся.

– Ну, не совсем так. Все-таки, на двухкомнатную хрущевку у меня хватит денег. Но не будем о грустном. Сегодня я еще гуляю.

Случайное столкновение с разорившимся миллионером быстро переросло в настоящую страсть. Принц остался принцем даже без королевства. Вопреки клише допотопной советской пропаганды, он не был ни агентом мирового империализма, ни тупым благоприобретателем. Принц, волей случая вознесенный на пирамиду материального благополучия в лихие 90-е, снова стал скромным служащим. Ничто не разделяло Дашу и ее возлюбленного.

Отец нашей героини ликовал. Наконец-то у дочери появился кто-то серьезный, а не очередная творческая личность. Правда, еще подозревая, что Даша может взбрыкнуть, он предпочитал пока не заводить речь о внуках. С него было достаточно, что молодые жили душа в душу. Идиллию не могли испортить даже сосиски уфимского мясоконсервного комбината. Каждый вечер влюбленные усаживались у телевизора, но очень скоро забывали о нем в объятьях друг друга.

Даша рассказывала о своем полудетском увлечении шумерами, с блеском в глазах рассуждая о возможности их родства с аборигенами Центральной Азии. Принц, полузакрыв прекрасные очи, слушал ее с легкой усмешкой. Его тщеславию льстила образованность подруги, а еще больше ее упругая попка. Уступая настойчивым просьбам Даши, Принц повествовал о разборках, ночных клубах и лазурных берегах под пурпурным небом.

Примирение с профессором Кобылко и его аспирантами из Черниковской республики стало неизбежным. Даша быстро простила им нелепые ухаживания. Тем более что однажды Базановский дал ей в займы три штуки, а потом еще нахаляву свозил на месяц в Красноусольский санаторий. А Юра Савенко в порыве нежных чувств поделился полным собранием сочинений Ленина. Мишель Лупанков намекнул на поездку в Асы по профсоюзной путевке. Даша наслаждалась воцарившейся в мире всеобщей любовью. Если раньше при виде грозы профессоров и доцентов Артура Магруфовича ее охватывали мысль вроде: «Ага, тебе хорошо, прокомпостировал нам мозги на работе и домой к жене, щец горячих с потрошками хлебать!», то теперь Даша, заполняя очередную таблицу согласно приказу АБ 696 БИС ДЖ/2, скорее сочувствовала: «Бедный, наверное, устал от жениной болтовни!» Однако таким настроениям суждено было продлиться недолго. Даша еще не успела отойти от защиты своей диссертации, как с профессором Кобылко стряслась беда.

 

XV. Крушение любовной лодки о рифы быта

 

На одно из заседаний Кобылковского семинара неожиданно нагрянула методическая комиссия во главе с Латыповым. Комиссия нашла в речах профессора призывы к разжиганию социальной розни и свержению конституционного строя. История дошла до ректора. Возможно в любое другое время профессор бы отделался строгим выговором, но предстояла государственная аттестация.

Кроме того, не было секретом, что между Артуром Магруфовичем и Кобылко давно кипела вражда. Этих людей разделяло главное – политические убеждения. Латыпов был филистер, поддерживал любое мероприятие властей, считал что «начальству оно всегда виднее».

Кобылко слыл оппозиционером и, вместе с аспирантами, день и ночь разрабатывал прожекты грядущего переустройства мира на началах коллективизма. Свое вдохновение он черпал из исследований жизни самых примитивных племен, еще сохраняющихся в дебрях Борнео. Разумеется, при столь различных взглядах на жизнь, открытый конфликт между гегельянцем и марксистом был неизбежным.

О том, что произошло с профессором дальше, наша героиня, разумеется, узнала не из выпуска университетской газеты «Гаудеамус», а благодаря вездесущему сарафанному радио.

Кобылко собирался уходить из аудитории, когда в дверь просунулось виноватое лицо хронической прогульщицы и мисс факультет-2005. Поговаривали, что когда-то у нее был роман с Латыповым.

– Ой, извините, вы уже уходите?

Профессор недовольно нахмурился.

– Уже ухожу, Петрова… Вот вы думаете, что так легко можно взять и сдать… – начал было Кобылко, как соблазнительное виденье предстало его глазам.

Перед ним стояла Петрова в еле доходящей до пупка блузке и белых шортах.

– Я на все готовая! – прошептала Петрова. – Меня не включают в группу по обмену из-за экзамена по вашему предмету. Вы понимаете?

Сначала Кобылко ошалел от такой наглости.

– Петрова, что вы себе позволяете! Это антипедагогично.

Добродушный толстяк почувствовал, как у него запотевают стекла очков, когда студентка, облизнув ярко-накрашенные губы, оперлась руками об стол. Кобылко не успел сообразить, как девица схватила его ладонь и по-хозяйски пристроила ее к своей филейной части.

В этот щекотливый момент в аудиторию вошла комиссия во главе с торжествующим Латыповым…

Для кафедры наступили черные дни. После увольнения Кобылко, Даша обнаружила, что круг ее обязанностей расширился почти вдвое. Она стала приползать домой в десятом часу, когда ее Принц, отужинав пельменями из морозильника, храпел перед телевизором.

Неприглядная действительность представилась нашей героине во всей пугающей наготе. А Латыпов, вместо того, чтобы смягчить горечь разгрома, делал все, чтобы отравить жизнь Даше. Артур Магруфович плел явные интриги, этот бесстрастный робот в костюме стального цвета. Даша начинала чувствовать, что ненавидит его всеми фибрами души.

Между тем Принц стал чаще задерживаться на работе. А однажды пришел пьяный, с зацелованным жирной помадой галстуком. Утром возлюбленный не стал таиться, делать виноватое лицо. С холодным лицом он выложил изумленной, сбитой с толку девушке, что между ними все кончено, потому что ему надоело обедать фастфудом.

Глаза Даши застлал гнев. Но она не подала виду и с уничтожающей язвительностью прошлась по обрюзгшей за время сожительства харе своего дружка.

Принц не остался в долгу и назвал ее истерической трудоголичкой.

Не прошло пятнадцати минут, как они стали злейшими врагами. Даша, кипя от негодования, быстро собрала вещи и покинула опостылевшее любовное гнездышко.

 

XVI. Кошмарный паук

 

Чтобы не выслушивать отцовские нравоучения, Уральцева отправилась на дачу к своей подруге. К счастью, подруга укатила на море, и поэтому у нашей героини было время, чтобы поразмыслить.

Прошло еще какое-то время. Шаг за шагом припоминая свою не сложившуюся жизнь, Даша проникалась все большей ненавистью к Артуру Магруфовичу. А тот, словно не догадываясь о зреющих гроздьях гнева, заваливал молодую преподавательницу новыми тоннами макулатуры. Уральцеву выворачивало от бессмысленности бумаг.

Но Латыпов как будто поставил целью довести именно ее до белого каления. Теперь Даша больше не жалела Латыпова. Она со смешанным чувством ненависти, презрения и еще чего-то, чему не было названия в человеческом языке, смотрела на склонившуюся над бумагами блестящую лысину.

– У вас заголовок недостаточно с краю расположен! – придирался к Дашиному отчету председатель методического совета. – И вот здесь шрифт какой-то нестандартный, и буковка эта, видите, не пропечаталась, и уголок титульного листа, если приглядеться, помят…

Девушка, сжимая костяшки пальцев, обреченно хрипела:

– Я уже все подписи собрала, и если вы сейчас не подпишете, тогда мне опять заново придется пять кабинетов обходить.

Латыпов вскидывал холодные, как стекла в дверях морга, очечки.

– Нет, надо переделать. Это же документ!

Тут он делался сама любезность.

– Ничего страшного. Придете в воскресенье.

Даша смотрела на него, пытаясь сообразить, шутит бюрократ или говорит серьезно. Она мысленно прикидывала расстояние от дачи подруги до университета и понимала, что половину выходного дня придется потратить только на одну дорогу.

– Но в воскресенье университет не работает.

– Ничего страшного. Покажете пропуск на вахте, я как раз с утречка заскочу к себе в кабинет.

Даша понимала, что всякие объяснения бесполезны.

Последней каплей, переполнившей чашу терпения страдалицы, стали звонки Латыпова ей на сотовый. Артур Магруфович отчего-то решил, что Уральцева до выборов нового заведующего кафедры, должна выполнять функции профессора Кобылко. Теперь бедной девушке не было покоя с утра до позднего вечера. От обилия бумажек и мелких поручений у нее шла кругом голова.

Даша попыталась было взвалить часть обязанностей на оставшуюся без патрона гвардию черниковских коллективистов. Однако Базановский не стал дожидаться, когда его выпинут из стен университета и отбыл продолжать терроризировать каверзными вопросами женское население Уфы. Юра Савенко прочитал Даше лекцию о пагубности перехода России на Болонскую модель образования, заодно конспективно осветив краткое содержание переписки Ленина с Каутским. Лупанков залег в спячку. Теперь его мог растормошить разве что жесткий стриптиз.

Девушка потеряла сон. По ночам ее мучили кошмары. Гигантский паук с головой Артура Магруфовича крался из двери кабинета, чтобы опутать ее липкой сетью распоряжений, докладных записок и особо ненавистных контрольно-рейтинговых баллов. На высчитывание последних уходила почти половина воскресенья.

Но, видно, не зря Даше пришло в голову напоследок обратиться за помощью к президенту Черниковской республики. Разговор с Юрой Савенко оживил в ее памяти пьяную реплику профессора Кобылко о прикованной к батарее жертве. Но теперь Даша находила ее не забавным экспромтом, а руководством к действию.

 

XVII. Ordem e Progresso

 

Артур Магруфович Латыпов не был инфернальным злодеем. По правде говоря, он сам страдал больше всех от собственной пунктуальности. Гроза доцентов и профессоров жил в роскошной трехкомнатной квартире в Сипайлово. После смерти деспотической матери, когда-то казавшаяся и без того огромной, квартира опустела. Избавившись от старинной мебели, Латыпов обнаружил себя как будто в одиночной камере.

Долгие годы тепличного воспитания привели к тому, что Артур Магруфович путался в именах своих соседей по лестничной площадке. Немудрено, что работа была для него отдушиной. Только там он отдыхал от гнетущей тишины холостяцкого жилища, которую не могли заглушить ни вопли из колонок телевизора, ни крики делящих место для парковки граждан во дворе дома.

Тем не менее, Латыпову приходилось сталкиваться с разнообразными аферистками и соблазнительницами. Однако, как правило, они курили отвратительные ароматические сигареты и не блистали интеллектом…

Поскольку история эта не сказка (пока), а самая что ни на есть прозаическая проза, автор считает нужным заметить, что только в книгах люди, обладающие властью и положением, становятся непременной жертвой умных, красивых, молодых девушек.

К счастью или не к счастью, но, особенно в провинции, буржуазная порча нравов еще не дошла до такой степени, чтобы девушки вроде Даши могли хоть на секунду подумать о том, что Артур Магруфович такой же мужчина, как другие. Для лаборанток, не говоря уже о студентках, председатель методического совета был только должностным лицом, вызывающим трепет и смертную скуку.

Латыпов однако не страдал. Одинокий, погруженный в суету сует, он сам не осознавая того, как грузное бревно, плыл по течению жизни. За годы одиночества у него выработался целый ряд приемов, защитных механизмов, которые позволяли не чувствовать пульса быстротекущей современности, всего того, что творилось за стенами работы и дома.

Прежде всего, Артур Магруфович вставал в одно и то же время. Старомодный будильник с двумя металлическими ушами-колоколами (вылитый Чебурашка), начинал звонить первым. Через пять минут принимался пищать тонким комаром электронный, на батарейках. Была еще третья полоса безопасности. А именно, сигнал сотового. Врожденная аккуратность спасала Латыпова от треволнений.

Приняв горячий душ, Артур Магруфович завтракал горячими тостами и, прихлебывая компот из сухофруктов, просматривал почту в электронном ящике. Удовлетворенный по минутам расписанным началом дня, председатель методического совета не спеша собирался: чистил до пугающего блеска ботинки, прокручивал в уме список неотложных дел.

Больше всего Латыпову нравилось ехать в утреннем автобусе. Горделиво восседая в кресле, он с торжеством наблюдал за осунувшимися серыми лицами пассажиров. Молодые студенточки, с темными от недосыпу кругами под глазами, лихорадочно повторяли конспекты. Граждане, не обремененные получением образования, впрочем, тоже не спешили радоваться жизни. Больше всего они напоминали тех юношей и девушек, которых, согласно греческому преданию, отправляли на съедение Минотавру.

Утренний вал посетителей достигал своего пика к обеду. Латыпов испытывал мстительное удовольствие, ровно в 13.00 поднимаясь из-за письменного стола. Как заведенный он шел в ближайшее кафе, оформленное в спортивном стеле, заказывал уральской ухи, макароны с двумя, политыми мучным соусом, тефтелями. Он почти не чувствовал вкуса пищи, продолжая мысленно уточнять, замечать, поправлять.

Только к концу обеда, когда приходила очередь пирожка с зеленым луком и яйцом, он ненадолго возвращался к действительности. Однако она не спешила радовать разнообразием. С правой стены на Латыпова глядело африканское лицо Э́дсона Ара́нтиса ду Насиме́нту, больше известного как Пеле, а с левой – флаг Бразилии, с идущей по звездному небу зеленой надписью Ordem e Progresso – Порядок и Прогресс.

После обеда Артура Магруфовича охватывал зуд мелкого бюрократического стяжательства. Он ходил по кафедрам, сыпал информацией, поручениями, в которых сам запутывался так, что только окончание рабочего дня приводило его в чувство. Но, даже выходя из кабинета, Латыпов сожалел о том, что не сделал пары нужных звонков и слишком легко пропустил десять раз уже исправленный отчет о показателях работы университета. Как лунатик он ехал домой, охваченный неясными мыслями. По дороге Артур заскакивал в «Пятерочку» (еще один яркий пример числовой магии!), брал сметану и банку буздякских консервированных щей.

Очутившись, наконец, дома, он сварганивал кое-какое варево и, достав черновики, садился «немного поработать». Иногда щи разнообразили дешевые салаты из «Паттерсона» или вареники с салом и картофелем. Но как бы там ни было, ужин скорее был такой же строчкой в распорядке дня, как и обед. Своей железобетонной неизбежностью он создавал иллюзию продолжения трудового дня. Не боясь запачкать черновиков, Латыпов живо чиркал остро отточенным карандашом по сомнительным, с его точки зрения, цифрам и выискивал «других блох».

В какой-то момент Артур Магруфович понимал, что карандаш бегает по клеенчатой скатерти и, допив остатки супа из тарелки, отправлялся на диван. Ночь его протекала как миг, без подсчета овец, без снов.

 

XVIII. Соблазнение

 

Тот злополучный день не заладился с самого начала. То ли от съеденных накануне пирожков в «футбольном кафе», то ли от двух заседаний методического совета подряд, Латыпов проснулся на десять минут позже с бурлением в животе. Механический будильник отчитывал обратное время, на табло электронных часов, вместо привычных цифр, высвечивалась какая-то абракадабра.

Проторчав в туалете дольше, чем обычно, Артур Магруфович стал поспешно собираться. Когда настала очередь ботинок, в кармане завибрировал сотовый. Латыпов выругался и так сильно дернул шнурок, что тот лопнул. Пришлось потратить драгоценные пять минут на поиск замены.

Председатель методического совета, весь в мыле, заскочил в первую попавшуюся маршрутку. Бодро доехав до Сельхоза, она, как ни в чем не бывало, повернула на Айскую. Артуру Магруфовичу пришлось высаживаться на остановке и бежать по подземному переходу на другую сторону улицы. В первый раз Латыпов ехал, совершенно не обращая внимания на понурых пассажиров.

В университете на него накатила внезапная апатия. Сбитый с привычного ритма, он начисто позабыл о запланированных срочных делах. Но, как ни странно, ни единая живая душа не напомнила ему о них. Артур Магруфович как потерянный ходил по коридорам, автоматически отвечал на приветствия. Ему все казалось, что стены учебного заведения рухнут, что обнаружатся какие-то нарушения в бумагах, что из учебного совета выбегут с расширившимися от ужаса глазами и прокричат: «У нас этот, из комиссии московской сидит как пономарь, проверяет!» Но никакой комиссии не было, студенты учились, доценты и профессора преподавали, деканат выписывал экзаменационные ведомости, бухгалтерия начисляла зарплату, отдел кадров принимал и увольнял сотрудников. Огромная масса бумаг, отчетов вдруг оказалась никому не нужной. Артур Магруфович чувствовал, что теряет смысл жизни…

Но тут сама судьба в лице Даши пришла ему на помощь. Латыпов увидел девушку и глаза его разгорелись как у кота. Один вид беззаботной, нагло ухмыляющейся молодой особы, напомнил Артуру Магруфовичу о сводной таблице бально-рейтинговых показателях работы преподавателей кафедры историко-культурного наследия. Впрочем, был в интересе Латыпова и тщательно скрываемый секрет.

Уральцева еще со школьных лет манила его. В одно время она даже была принцессой в глазах будущей грозы доцентов и профессоров. Но потом между ними пролегла пропасть времени. Пока Даша пятнадцать лет моталась по российским просторам со всякими бродягами и автостопщиками, посещала острова и раскапывала древние могилы, Латыпов делал карьеру. Артур Магруфович только сейчас сообразил, как хорошо завершилось его долгое противостояние с профессором Кобылко. Даша, эта златокудрая богиня, была целиком в его власти.

– Уральцева, зайдите ко мне после пары, – сказал Латыпов почти заигрывающим тоном.

Дальше закрутилось как в шпионском фильме 50-х годов. Председатель методического совета не мог сказать, когда серьезный разговор о необходимости сдачи рейтингово-бальной таблицы в срок до начала июля перешел в непринужденную болтовню. Ему даже не пришлось специально приглашать Дашу в кафе. Меньше чем через полчаса, рассуждая о планах министра Ливанова по реформированию системы российского образования, они очутились под фотоснимком стремительно бегущего по зеленому полю двадцатилетнего Пеле.

– Интересуетесь футболом? – спросила девушка.

Латыпов, покраснев, неопределенно махнул рукой, а потом быстро нашелся.

– Между прочим, я никогда не замыкался на одних цифрах!

– Вот как? – наигранно удивилась Даша, так что ее пугающе тонкие брови выгнулись такими очаровательными росчерками, что у Артура Магруфовича дрогнул кадык. – А я думала вы домосед, жена, дети-спиногрызы, сад на уик-энд.

Латыпов тяжело вздохнул.

– Я не женат.

Даша с интересом посмотрела на Артура Магруфовича. Впрочем, больше в ее взгляде было от интереса энтомолога.

– Почему вы не женаты?

Латыпов страшно не любил этого вопроса. Он покраснел. Что ему было ответить? Единственное, что у него получалось, кроме составления никчемных бумажек, – распутывать морские узлы почти любой сложности. В происхождении странного хобби не было секрета. Еще с детства Артур любил все запутывать. Сидел на уроках и шаловливыми ручонками крутил разные петли-резинки. Но это был сомнительный дар. Не в цирк же с ним идти! Ах, если бы он умел стрелять из пистолета, плавать, писать стихи. Латыпов, честно, пробовал записываться на курсы, занимался по учебникам, выписывал диски, но так и не смог довести до конца ни одного начинания. Что было причиной тому, он сам точно не знал.

– Времени не было, – сухо ответствовал председатель методического совета. Потом неловко пожевал губами, сострил:

– А вы? Женаты?

Даша, казалось, ждала этого вопроса. На ее лице коварная улыбка.

– В некотором смысле была, но теперь совершенно свободный индивидуум. Вы что в субботу делаете?

– Я был уверен, что у вас есть жених. Такой ослепительной девушке как без жениха! – рассмеялся Латыпов и тут же подумал, что совсем не умеет вести себя с девушками.

Однако Даша не только не обиделась, но сочла слова коллеги за выражение согласия. В ее голосе зазвучали явственные томные нотки.

– А я теперь одна на даче подруги живу. Это на берегу Мельничного озера, за Черниковкой. Представляете? Хочется очень шашлычков с перчиком, на кефире, а ни одного солидного кавалера, вроде вас, на примете!

Артур Магруфович огляделся. Ему не хотелось, чтобы в кафе был кто-то из университета. Потом пойдут шептаться, нагородят Бог знает что.

– Давайте созвонимся в пятницу вечером. Идет?

 

XIX. Сезам, откройся!

 

Если верить бесстрастной статистике, каждая симпатичная девушка не меньше чем раза три-четыре в неделю слышит коронную фразу: «Не подскажете, сколько сейчас время?» Дальше следует дежурный набор комплиментов и, как бы брошенное между делом, предложение обменяться телефончиками. Не будет большим преувеличением заявить, что любой выход обладательницы стройных ног на улицу сам по себе превращается в приключение.

Даже если бы Даша только сошла с трапа самолета рейса Таймыр-Уфа, у нее была бы возможность еще до возвращения в отчие пенаты в два счета набрать приличный список потенциальных кандидатов в сердечные воздыхатели. В порыве злости на Принца, Даша несколько раз даже взяла трубку, когда ей позвонила пара запасных кавалеров. Однако потом одумалась и, как увидит читатель из дальнейшего бесстрастного реестра событий, очень даже вовремя.

Уральцева была уже не та невинная 16-летняя девушка, которая, не раздумывая, с головой бы окунулась в авантюру. Нет, теперь она была научена тупыми и отчасти коварными мужчинами. Она решила проучить Латыпова. Но ей нужно было время, чтобы подготовить свою дьявольскую свиту. Две-три недели показались Даше вполне приличным сроком, чтобы разжечь нешуточное пламя в сердце председателя методического совета.

Из чисто хулиганских соображений ей хотелось посмотреть, как будет выкручиваться Артур Магруфович. Тот сразу обнаружил нетривиальный подход к делу, пригласив девушку на концерт органной музыки. Конечно, что-то подобное можно было ожидать от интеллигента, но не в таком специфическом виде. Подыгрывая Латыпову, Даша нарядилась в уже известное читателю вечернее платье, присовокупив к нему черные колготки. Девушка слегка завила волосы, и теперь, с блестящими зелеными глазами-ониксами и смиренно поджатыми коралловыми губками казалась настоящим ангелом.

Даша была готова к тому, что Артур Магруфович начнет лапать ее прямо под аккомпанемент трубных звуков. Но ошиблась. Два часа кряду председатель методического совета просидел с видом тонкого знатока. Неуклюжий, вечный сидень и начетчик, он вдруг оказался внимательным слушателем. Сосредоточенность оказалась его коньком. Даша, привыкшая с детства иметь дело с разбитными малыми, экзотическими чудаками, самими по себе возбуждающими женское любопытство, вдруг обнаружила, что чуть не прошла мимо абсолютно другого типа мужчин. Но не менее интересных. Каждое свиданье с Латыповым оборачивалось открытиями. Оказалось, что Артур Магруфович прекрасно ориентируется в фильмах и телепередачах и не знает зуда бесцельного переключения каналов.

Или, что не маловажно в наши меркантильные времена, взять хотя бы первое впечатление от посещения квартиры Артура Магруфовича. Нет, Даша была умной, уверенной в себе девушкой и прекрасно знала, что захоти – она завтра же станет законной супругой среднестатистического бизнесмена-красавца, а то и содержанкой олигарха уровня губернатора или министра. Но апартаменты председателя методического совета университета оказались настоящей пещерой из «Тысячи и одной ночи». Там было все, что в своем время было дорого ей: от набора жвачки Love is… до фенечек из бисера и мулине.

Впрочем, когда первый шок прошел, Даша вспомнила, что как-то успела откровенно поделиться с Латыповым своими подростковыми воспоминаниями. Это, кажется, случилось в кафе после концерта. И виноват в ее искренности был вовсе не бокал вина, а обыкновенный женский приемчик. Но кто бы мог подумать, что Артур Магруфович запомнит все в мельчайших деталях, да и не только запомнит, но и выполнит буквально?

– Где вы это все достали? – как-то спросила Даша своего кавалера.

Латыпов не стал отпираться и разыгрывать нелепую мелодраму, чем еще больше расположил к себе.

– Кое-что сохранилось. Я с детства не привык швыряться вещами. Кое-что удалось приобрести по обмену. Есть специальные сайты. Кроме того, я являюсь членом общества «Вспомним 90-е». Вы удивлены?

Даша больше не симулировала чувства. Она вправду была растерянна и даже чуть-чуть покраснела. Верный признак женской искренности.

 

XX. Еще несколько зарисовок из жизни Черниковско-Шакшинской республики

 

Пока полным ходом шло соблазнение Латыпова (как видит читатель не без издержек), Даша несколько раз испытывала мучительные приступы совести. Она разрывалась между любовью и ненавистью. Артур Магруфович воплощал для нее никогда не существовавший домашний уют. Он напоминал огромного плюшевого слоника, к которому хотелось прижаться и уснуть. К тому же, из чисто женского чувства противоречия, Дашу тянуло к тому типу мужчин, который был полной противоположностью ковбоям и оригиналам.

Однако Черниковская республика не дремала. Юра Савенко звонил каждый день, приглашал к себе на квартиру. Сонливый Лупанков намекал на романтический вечер с пирожками с капустой. Даша колебалась, но, к счастью, профессор Кобылко жил недалеко и ручался, что не позволит своим подопечным распускать руки. Кроме того, после расставания с Принцем и началом нового романа, девушка испытывала странное чувство нехватки острых ощущений. Все-таки, в манерах Артура Магруфовича было слишком много деликатности. Время от времени хотелось пошлых шуточек, прямой мужской непосредственности. Неофициальные посиделки членов разогнанной кафедры были очень к месту. Базановский дико смешил Дашу, когда сидел в одиночестве перед пустой тарелкой.

– А что вы, Павел, ничего не едите?

– Дык я же этим не питаюсь!

Юра Савенко ставил марши, организовывал похороны коммунистических вождей (роль подопытного выполнял Базановский) и даже обряд целования красного знамени. Последнее, впрочем, больше походило на кухонную тряпку.

Как у всякого, время от времени прикладывающегося к рюмке кавалера, у Савенко случались приступы алкогольной ревности. Однажды, в порыве нечеловеческой страсти, президент Черниковской республики конфисковал Дашин телефон на предмет определения номера своего знакомого Олега, хотя Уральцева слыхом не слыхивала о таком. В другой раз дошло до ревизии содержимого сумочки. Но Дашу не так легко было сбить с панталыку. Она пригрозила полицией и Савенковские приступы ревности прекратились как по мановению волшебной палочки.

Вечера на Ульяновых неизменно заканчивались спорами насчет Латыпова. Даша как могла защищала Артура Магруфовича. Ее подвергали остракизму за измену интересам родной кафедры. Даша вскипала. В глубине души она не могла не признать, что хотя Латыпов оказался совсем не таким, каким представлялся, его пунктуальность никуда не делась. Припоминались недавние унижения: споры с водителями маршруток за недоданные десять копеек, шатания по торговым центрам в поисках салатов подешевле, вечные разговоры об экономии.

Что касается Артура Магруфовича, то, охваченный романтической страстью, он не видел разверзшейся под ним пропасти. Хуже того, не желая, чтобы про Дашу пошли слухи на факультете, председатель методического совета и не подумал освободить ее от сдачи бально-рейтинговой отчетности. Только теперь девушке приходилось еще выкраивать время на встречи с начальником-ухажером.

Наконец настало время тайных собраний на даче у Дашиной подруги. Домик находился в тишайшем углу Уфы, в старых садах на берегу Мельничного озера. Этот район на полдороги к Шакше и славился как абсолютная дыра. Адепты Черниковского ордена с радостью приняли приглашение Даши Уральцевой. Юра Савенко приезжал первым, с обязательным куском колбасы. Профессор Кобылко несколько раз приносил отличное и уже замаринованное мясо для шашлыков. Вклад Базановского исчерпывался специфическим запахом и разговорами на статистические темы. Хотя Даша была настроена против всяких чисел и баллов, она не могла не сделать исключение для аспиранта-недоучки. В устах Базановского даже сухие цифры превращались в дивную поэзию. Мишель Лупанков являлся последним, без гостинцев, запаха и денег.

Иногда все члены новообразованной Черниковско-Шакшинской республики оставались на ночь. Даше сразу вспоминались вечера в Сибири, Глеб Нарбут… Слезы наворачивались на глаза. Девушка винила во всем дым от мангала во дворе. Но разбойники-интеллигенты быстро возвращали ей настроение. Стоило Даше только устроиться в постели, как раздавался осторожный стук в дверь.

– Прекрасная Офелия. Это я, Юра. У меня к вам чисто культурный разговор.

Даша, со вздохом накинув на нагое тело, халат, открывала. Савенко прокрадывался мелким вором к ее постели и пристраивался на краешке. Глаза его бегали, он старался не шуметь.

– Вы, наверное, книжку на ночь решили почитать?

Даша соглашалась.

– Двухтомник.

– А кто авторы?

– Захер-Мазох и маркиз де Сад.

Савенко начинал глупо хихикать и, когда девушка возвращалась под одеяло, незаметно распускал руки.

– Какие они все дураки, Даша, – шептал Савенко. – Пускай занимаются своей наукой, а я хочу заняться вашей красотой, я…

Но тут раздавался второй стук в дверь. Уральцева, бросив укоризненный взгляд на Юру, шла открывать. Теперь на пороге ее спальни робко топтался Базановский.

– У меня бессонница. Я вот тут подсчитал среднеарифметический возраст всех собравшихся…

Даша, ничего не говоря, пропускала второго гостя к своей кровати. Столкнувшись нос к носу с Савенко, Базановский подступал к нему с вопросом:

– И ты здесь, Юрий?! Так мы компаньоны или соперники?

Под конец представления являлся профессор Кобылко, сказать спокойной ночи.

И вот, когда Савенко, Базановский и даже профессор устраивались в разном расстоянии от объекта коллективного поклонения, Мишель Лупанков тихо прокрадывался к Дашиной постели. Он шел как зомби, как грозный посланец Ада с угольками вместо глаз. Но стоило ему обнаружить прикорнувших янычар, как вся решимость инфернального Отелло испарялась в одно мгновенье…

На одном из таких ночных заседаний Черниковско-Шакшинской республики у Даши созрел окончательный план в отношении Латыпова. Не без колебаний она поделилась им с кандидатами в свиту новой Воландессы. План был принят единогласно.

Месть Даши была донельзя изощренной, почерпнутой из богатой коллекции эротических фильмов. Причем, заметим, для любой другой девушки совершенно невозможной. Можно сказать даже извращенной. Но наша героиня не искала легких путей!

Осуществление экстраординарного плана требовало экстраординарного участника предстоящего действа. Одинаково не годились худосочные юноши и завсегдатаи качалок. Для окончательного морального втаптывания всех светлых чувств Артура Магруфовича в грязь требовался какой-нибудь совершенно отвязанный тип.

И тут Дашу осенило. Она вспомнила о Яфае, этом питекантропе, этом обладателе волосатой задницы и пивного живота, который, казалось, своим существованием оскорблял самое имя хомо сапиенс.

 

XXI. Инфернальное сельпо

 

Артур Магруфович был не железным и бесчувственным. Он терпел, он ждал. Любовь, наконец, постучалась и в это, чуть не задубевшее раньше времени, сердце. Латыпов только внешне производил впечатление въедливого, но тихого буквоеда. Нет, в этой административной душе бушевали океаны нерастраченной страсти.

Забывая о параграфах, Артур Магруфович целыми часами просиживал в интернете, любуясь Дашиными фотками. Даже подозрительные бородатые мужики вокруг Уральцевой совершенно не смущали председателя методического совета. Он пребывал в блаженной самоуверенности неофита в любовных делах. Ему казалось, что час судьбы пробил, и Бог теперь вознаграждает его за годы трудов по сведению карельских лесов в отчетно-цифровую макулатуру. Иногда Даша представлялась Латыпову коралловой пятеркой, а он сам, из черного гадкого лебедя – двойки – превращался в несуществующее в природе число.

Погружаясь в мечты, Артур Магруфович становился совсем другим человеком – твердым, властным, не терпящим возражений, но совсем не благодаря креслу председателя методического совета, а исключительно мужской харизме. Куда-то пропадала мелочность, трусость. Одним словом, гоголевский маленький человек превращался в супермена.

Для полной и окончательной метаморфозы не хватало главного. Секса с предметом обожания. Артур Магруфович тщательно готовил почву, просиживал на пикаперских сайтах, изучал признаки, по которым можно было понять, что твоя дама «готова к серьезным отношениям». А Даша возьми и однажды просто пригласи его к себе на дачу. От радости Латыпов чуть с ума не сошел.

В назначенный день, уйдя с работы пораньше, председатель методического совета, в тщательно выглаженном темно-коричневом, с хитиновым проблеском, костюме, дипломатом, в котором лежала бутылка шампанского и коробка шоколадных конфет «Бижбулякские просторы», направился в Шакшу. Выражение торжества не сходило с гладкого лица бюрократа от высшей школы, но теперь в его глазах читалось явно мечтательное выражение. Он не стал заказывать такси. Решил, как все садоводы, добираться электричкой.

К станции Артур Магруфович спустился по Трактовой. Покрытая булыжником мостовая, кривые очертания застроенной одноэтажными домами улицы, как будто вернули его на лет сто или триста назад. В электричке Латыпов с удовлетворением отметил, что деревянные скамейки заменили раздельные кресла, обитые поливинилхлоридом. Как-то сами собой исчезли безумные компании молодых людей с гитарами и рюкзаками, набитыми водкой и консервами «сельдь иваси». Ноги больше не утыкались в старушечьи пластиковые ведра, накрытые белыми платками. Да и попутчики были молчаливы, как сфинксы на аптекарской набережной Петербурга. Разве что сидевшие впереди тощие мальчуганы живо делились мыслями.

– Грабануть бы машину с деньгами! – восклицал первый, в ядовито-зеленой бейсболке.

– Ага, инкассаторов грабануть. Знаешь только как? Нужно сбить грузовиком, потом выскочить, забрать деньги – и так сбить, чтобы в машине все умерли, – отвечал его товарищ, с загорелым до черноты затылком.

Тот, что в бейсболке, спешил сказать до заикания, как будто броситься в последний вагон:

– Да-да! И еще ты забыл, нужно два грузовика, чтобы в разные стороны, следы запутать!

– И как полицейские начнут гоняться, у них раздвоение рассудка произойдет! За одним поедут – трындец. Другой уйдет.

– А-а-а! Потом как полицейские первого нагонять начнут, тут второй грузовик пронесется перед ними на запредельной скорости, а первый смоется, ну, как перед шлагбаумом в кино!

Уже под кирпично-оранжевый вечер, сойдя на платформе утонувшей среди лугов станции, Латыпов бодро зашагал по направлению к Мельничному озеру. Некоторую неуместность его наряда скрадывала светло-серая парусиновая кепка. Старые дома вплотную подступали к железнодорожному полотну.

Артур Магруфович сразу отметил, что сады были страшно старыми. Огромные коттеджи из красного кирпича под сверкающими крышами из разноцветной металлочерепицы отсутствовали как класс строений. Вместо них взору путника предстали готовые рухнуть в провалы трав деревянные заборы. Казалось, время остановилось в этих местах лет двадцать пять назад.

Заброшенные, почерневшие среди одичавших яблонь, флигели и дощатые сарайчики угрожающе, словно затаившиеся во тьме древнего леса хищники взирали на пришельца, посмевшего потревожить их покой. Впрочем, подобие жизни еще теплилось в садах. Окантованное кружевными занавесками окно ближайшей мансарды было открыто настежь. Наружу высовывались голые локти пирующих мужиков. Оглушительный собачий лай за калитками заставил Латыпова ускорить шаги. Как объясняла Даша, дом ее подруги находился за поворотом.

Когда Артур Магруфович увидел озеро, он испытал такой прилив необъяснимого страха, что ноги чуть было не повернули назад. Чтобы побороть приступ глупого суеверия, он принялся вспоминать пункты из государственных образовательных стандартов. И ему сразу полегчало. Теперь ничто не могло напугать Латыпова: ни горящее над полем камышей зловещее зарево, ни, бредущие навстречу с глазами сомнамбул, рыбаки. Более того, путник с болезненным любопытством наблюдал за картинами упадка и разложения.

 

Мельничное, которое жило в его памяти чистым песчаным зеркалом, зонтиками от солнца, соревнованиями катамаранов, мороженщиками, теперь умирало. Со всех сторон к нему подступали траурно-зеленые заросли тростника. Уходящий в середину озера причал просел. В конце его смутно белела табличка с надписью: «Не входить!» Одни лишь дубы, допотопные, кряжистые, поражали сумрачной густотой крон, как будто питались соками времени.

Тут Латыпов вспомнил, что Даша просила взять хлеба. Артур Магруфович своевременно не озаботился этим в городе и теперь шарил глазами в поисках магазина или, на худой конец, киоска. Остановив наугад первую попавшуюся личность, путник спросил:

– Любезнейший, не подскажете, где тут у вас хм… так сказать, сельпо?

Личность, оказавшаяся угрюмым стариком в железнодорожной фуражке с красным верхом, застыла как вкопанная.

– А тебе зачем?

Председатель методического совета поморщился, не горя желанием приоткрывать душу бомжу интеллектуального труда.

– Вот, в гости собрался. Думал, на станции ларек будет.

Старик, проигнорировав скрытую в ответе пресную иронию, продолжил допрос:

– К кому?

Латыпов неопределенно махнул рукой.

– На Торфяную что ли?

– Вроде, – согласился Артур Магруфович.

– Постой, а там к кому? – спросил как будто сам себя старик. – Бабке что ли? Да тетя Глаша померла лет пять назад, лично хоронил. Или, может, к Гришке-мудозвону?

Латыпов пробормотал, горя желанием поскорее закончить незадавшийся разговор:

– Да вроде, Григорий. По работе коллеги мы.

Старик энергично замотал головой.

– Да нет, постой. Совсем памяти не стало. Гришка-мудозвон, он же замерз здесь насмерть в прошлую зиму. Квартиру на Ушакова пропил цыганам-риэлторам, сюда жить переехал. А здесь что – газа нет. Электричество часто вырубают. Воруют ведь, суки. Кто как может подключается, а потом – горят, как новогодние елки.

Латыпов не мог избавиться от стойкого впечатления, что он попал на погост.

В конце концов, старик снизошел до объяснений и путник без проволочек добрался до цели назначения. Магазинчик оказался переделанным из обычного металлического гаража киоском. Рядом с ним, на кустах, висело, нет, почти лежало, нечто вроде простыни, на которой углем криво было выведено: «Свежее пиво в розлив».

 

«Вот тебе и сельпо! Цивилизация, однако», – отметил с удовлетворением Латыпов. В забранной в прутья решетки витрине магазинчика имелось окошечко, вполне достаточное для средних размеров грабителя. Впрочем, изучив выставленный в витрине товар, путник убедился, что поживиться здесь особым нечего. Выцветшие на солнце банки с куриной тушенкой, полиэтиленовые мешки с макаронами, пластмассовые бутылочки с дешевым кетчупом и майонезом, соседствовали с хозяйственным мылом и шампунем «Чистая линия».

Мутное, засиженное мухами стекло, было обклеено упрятанными в полиэтиленовые файлы плакатиками:

«Холодных напитков нет!»

«Холодильник не работает».

«После 23.00 не стучаться. Спиртного все равно не будет!!!»

И даже такое:

«Купленные пирожки возврату и обмену не подлежат. Сертификата на них тоже нет. Особо упорные могут уточнить у бабы Мани. Шерстобитная 5/4, заходить черным ходом. Осторожно, во дворе очень злая собака».

Латыпов, усмехнувшись, отметил, что хозяин лавки, по всей видимости, был не без чувства юмора.

Вцепившись в прутья решетки, путник попытался что-то разглядеть в темной глубине помещения, но увидел только картонные ящики, набитые весовым спагетти. Стук костяшками пальцев, потом ключом по стеклу – ничего не дал. Сильно разочарованный, Артур Магруфович отошел в сторону, как вдруг окошко отворилось.

Латыпов вернулся чуть не вприпрыжку.

– Хлеб у вас есть? – спросил он.

– Нет, только «Рижский», с тмином, – ответствовал из темноты усталый женский голос. – «Уныш» завтра привезут.

Артур Магруфович полез в карман за деньгами.

– Да мне рижский пойдет.

Он отчитал деньги и… обмер. Навстречу ему из мистической глубины магазинчика тянулась мохнатая лапа. Но тут же в окошечке, рассеивая жуть момента, сверкнула белозубая улыбка кавказца.

– Ты чего задумался, дарагой? – Кавказец обернулся к невидимой собеседнице. – Зинэ, давай клиэнту товар. Чэго вэчно капаешься?

– Измаил, ты, недоумок, куда хлеб сунул? Он же у меня прямо на стиральном порошке лежал!

Наконец в окошечке возникло женское лицо средней степени испитости. При виде Латыпова, продавщица испустила стон:

– О, вы такой… такой интеллигентный, в костюмчике. Я давно мужиков в костюме не видела. Может, масло возьмете? Оно у нас активно тает. «Уральское».

– Спасибо, меня уже потеряли наверное.

К счастью, продавщица, занятая небрезгливым кавказцем, не стала мучить покупателя расспросами, и Латыпов беспрепятственно зашагал по улице вдоль озера.

Вскоре впереди, в просвете густых кустов калины, показался долгожданный почтовый голубой ящик с выведенной на нем белой цифрой «5». И тут случилось престранное происшествие.

 

XXII. Гопники и геи

 

Когда Артур Магруфович подходил к калитке, он услышал мужские голоса. Потом какие-то тени метнулись прочь от калитки и в мгновенье ока, полыхнув смутно знакомым грязно-красным свитером, скрылись в зарослях американского тополя на противоположной стороне. Сердце Латыпова упало. Он-то надеялся, что Даша пригласила его tet-a-tet. Воображение тотчас нарисовало наглую физиономию «жениха» – атлетически сложенного парня, без разрешения вскрывающего дипломат гостя с криками: «Ого, да у нас сегодня шампанское с устрицами! Правда, устриц я что-то не наблюдаю».

Поравнявшись с калиткой, Латыпов, из природной добросовестности, принялся изучать цепочку следов по примятой траве. Она уходила в сторону озера.

Однако когда Латыпов толкнул заветную дверцу, его встретила одна Даша. Поместье явно не претендовало на второй Баскервиль-Холл. Центр классических шести соток занимал дачный домик с мансардой. Укрытый густым ковром вьюна, он сливался с пейзажем. Строение представляло собой причудливый гибрид самопальной архитектуры. Крыльцо перед домом было оформлено наподобие открытой веранды. Между трех столбиков тянулась пятнистая от плесени деревянная решетка. Зато в редких просветах вьюна явно чернел прибитый посеревшими рейками толь. Справа от дома стояла приземистая баня. В промежутке между ними угадывался сад.

 

Даша встретила гостя на веранде в камуфляже. Ее прекрасные золотистые волосы были забраны под армейское кепи. Тень от козырька падала на лицо, придавая ему вид решительный и твердый.

– Вам идет… – пробормотал вместо приветствия несколько сбитый с толку тридцатилетний ловелас.

– Точно, никакой клещ не прокусит! – заметила девушка.

Стараясь перебороть смущение, Латыпов тут же завалил Дашу кучей вопросов. Где берут воду? Как насчет рыбалки? Тут есть ягодные или грибные места? Девушка, пытаясь удовлетворить любопытство начальника, провела его на задний дворик, где уже стоял мангал и кучка нарубленного валежника.

– Сама? – невольно поежился Латыпов, увидев воткнутый в тополиный зеленый пенек топор.

Даша вскинула загорелые крепкие руки, провела по своим локонам:

– Вы еще не знаете, в каких местах мне приходилось бывать в двадцать лет. На Урале полно безнадеги и гопников. Так что все приходилось делать самой. А блондинкам, вроде меня, после окрашивания волос вообще ничего не страшно!

– Простите, я, когда подходил, – слышал голоса. У вас гости были? – спросил, краснея, Артур Магруфович.

Лицо Даши только на мгновенье напряглось.

– А, приходили соседи, соль спрашивали.

– Соль?

Девушка кивнула.

– Для пельменей из сырого картофеля с салом. Не всем же шашлыки жарить. Народ тут такой, бедовый. Бандит на бандите.

Латыпов поежился, посмотрел на надвигающиеся, со стороны заросшего старыми яблонями и лопухами сада, иссиня-металлические сумерки.

– Ну и подруга у вас, нашла место…

– Это ей от родителей, вроде наследства осталось. Отец машинистом поезда был. Рабочим тогда здесь давали. Теперь подруга уехала на Кипр, – живо поделилась информацией Даша. – Пока на недельку. У нее вообще кто куда. Брат-компьютерщик – в Германию, двоюродная сестра – в Шри-Ланку.

Артур Магруфович заморгал.

– Неужели в Шри-Ланке лучше?

– Ну не знаю, там зимы зато нет. В общем, моя подруга разочаровалась в российских мужчинах.

– Что, брат ее тоже? – пошутил Латыпов.

– Ну да. Он же гей, – ответила Даша. – То есть, его, скорее, Путин с Медведевым разочаровали. Он надеялся, что они тайная пара, а все оказалось банально и просто. И откуда только эта Кабаева вылезла?

Латыпов, оторопев, пробормотал:

– Вы шутите?

Даша хмыкнула.

– А как вы думаете? Меня тоже, между прочим, мужики разочаровали и давно. Я думаю, профессор Кобылко прав. Все закончится очередной революцией.

Артур Магруфович, протерев очки, задал давно мучивший его вопрос:

– Хотел спросить. Извините, если покажусь нескромным. Ладно, я понимаю, профессор был вашим научным руководителем. Но что вы нашли в его аспирантах? Один алкоголик с манией величия, второй – не поймешь, что такое, третий, простите, аутист.

Носик Уральцевой заострился.

– Для меня, прежде всего, интересен внутренний мир человека. Я говорю, не правда ли, удивительные для девушки вещи? Но, поверьте, я не городская девочка, в окружении сплошных интеллигентов, томно вздыхающая по физкультурникам. Спасибо, накушалась экзотики по самые гланды.

Между прочим, Юра Савенко писал курсовую по Троцкому и Каутскому. Мишель Лупанков хочет заработать миллион. А Базановский… это вообще ходячая энциклопедия! И не посмотришь, что первый вечно ходит в кладбищенском костюмчике каком-то, второй спит на ходу, а у третьего ожирение по женскому типу.

Целебный бальзам пролился на душевные раны бюрократического льва.

– А как, кстати, Руальд Рогнедович? – не из чувства вежливости, а для того, чтобы заглушить голос стыда, спросил председатель методического совета.

– В меде, говорят, устроился культуру народов Башкирии преподавать.

Латыпов облегченно перевел дух.

– Вот и славно. Надеюсь, вы не подумали, что я тогда из чувства личной мести поставил вопрос о деятельности заведующего кафедрой? Вы же понимаете, на кону была честь университета, кодекс поведения педагога высшей школы!

Глаза Даши блеснули, как звездочки, поверх утренней дымки.

– Да, я понимаю… Ну, что мы стоим? Шашлыки я уже замариновала.

 

XXIII. Искушение Азазелло

 

С углями дело пошло быстро. В ноздри Латыпову ударил запах растапливаемой бани.

Пока запекалось, нанизанное вперемешку с дольками лука и помидорками мясо, пили пиво из пластиковых стаканчиков. В этом было уже что-то неформальное. Артур Магруфович повесил пиджак на перила крыльца. Ушла скованность. Теперь он почти с вожделением посматривал на Дашу. До сих пор в голове Латыпова не укладывалась скорость начала их отношений. Как всякий комнатный мальчик, сызмальства развращенный онанизмом, он был готов обойтись без чреватых незапланированной катастрофой прелюдий.

Артуру Магруфовичу уже представлялась скрипучая кровать, жаркое переплетение тел, сливово-глубинные поцелуи до диафрагмы и утренняя дремота в прохладе деревянного дома. Чуть перезрелый, полный сил организм председателя методического совета, был готов с лихвой расплатиться за годы одиночества, озаренные излучением различного рода устройств для воспроизводства аудио-видео сигналов. Артур Магруфович начинал чувствовать, что звереет.

По неписанным законам жанра, конечно, не обошлось без традиционного погружения в психоанализ.

– А помните, вас девчонки в детстве прутьями исхлестали, за то, что вы их домик разрушили? – неожиданно спросила Даша. – Правда, я в этом не участвовала. Мы с отцом в то лето на Тургояк ездили. Это озеро возле Миасса. Такая красотища! А потом подымались на Таганай.

Латыпов зафыркал, не зная куда деть себя. Но девушка не хотела его смущать.

– Представляю, с кем не бывает. Зато вы в школе на «отлично» учились. Кстати, у хантов число пять считается мужским, а четыре – женским. Так что я тоже всегда была в своем роде – мужчиной.

Артур Магруфович обиделся. Пиво ударило ему в голову.

– Что это мы все на «вы»?

– Ах, простите… прости!

– Учился. Но пошалить тоже хотелось. Однажды карбид в школьный унитаз бросил.

В голосе Латыпова прозвучала неподдельная гордость.

– И что? – вытаращила глаза Даша.

– Ничего. Это мел, наверное, был.

Наконец шашлыки были готовы и веером размещены на большом плоском блюде.

Даша и ее гость устроились за плетеным столиком на веранде. В воздухе сгустились краски. Лягушачье кваканье навевало меланхолию. Чтобы немного развеять ее, Латыпов поведал о случае в магазине.

– Ой, расскажи еще что-нибудь! – захлопала в ладоши девушка, придя в неописуемый восторг от эпизода с мохнатой лапой кавказца.

Артур Магруфович ужом пролез к девушке, положил руку на ее плечи. Даша разомлела.

– Значит так, – кашлянув, прочистил горло Латыпов. – Случилось это еще, когда Проспекта Октября не было, а в Черниковске стоял свой горсовет. Около Инорса рабочие местных заводов выкопали землянки. Комнат в бараках на всех не хватало. Один мужик как-то с работы вернулся. А у него собака была. Ну, устроился на лавке, собака на полу перед ним улеглась.

Посреди ночи просыпается от лая собаки. Оборачивается – видит, из стены торчит рука. Собака воет. Тут уж и вторая рука появилась, туловище. Рык страшный из стены доносится: «Отдохни, ты устал, завтра не работай, ты болен. Я – сибирский врач».

Мужик, в чем был, полез наверх, вон из землянки. Вылезает, а мертвяк уже совсем выполз из земли и за ногу хвать мужика. Мужик еле освободился. А когда убегал, слышал, как мертвяк чавкал, видимо собаку-спасителя жрал. Потом мужик драпал один по лесу до самой станции. Больше в Башкирскую АССР – ни ногой. Говорят…

Тут до слуха Латыпова донесся явственный шорох. Он резко обернулся и увидел, как качнулись кусты за калиткой. Беспричинный страх костлявой рукой сдавил горло.

– Что там? Ты видела?!

Даша пожала плечами.

– Кошка наверное. Или собака. – Она обхватила его голову прохладными крепкими пальцами и почти насильно развернула на себя. – Давай, теперь я расскажу. С моей подругой похожий случай произошел. Шла она поздно вечером возле Гостинки. Вдруг какой-то чувак привязывается, закурить просит. Ну, она дает ему одну сигаретку, а он вторую просит. Дает и вторую. Он третью… Тут она его посылает на три буквы, а он – как сквозь землю проваливается.

На следующий вечер моей подруге к парню надо было заехать, а он на Новостройке жил. Подруга, значит, очутилась около «Макдоналдса». Гостинка, как известно, за ним через площадь. И как в прошлый раз – вокруг почти никого, только фонари, желтые, словно кошачьи глаза. Решила, пока автобус подойдет, покурить.

Стала зажигалку искать: блин, забыла дома. И вдруг замечает, как кто-то огонек подносит. Не стала особо заворачиваться, затянулась… Хотела спасибо сказать, а видит – зажигалку держит такая лапа. От самой Гостинки через всю площадь протянулась! Подруга рванула в сторону Оперного театра. Чуть шпильки в тротуарной плитке не оставила!

Латыпов поежился.

– Говорят, там привидение есть свое, – продолжила Уральцева. – Вроде какой-то купец в одежде 18-го века по ночам ходит, только как охранники не пытаются догнать, он по лестнице в подвал – да и нет его… Надеюсь, ты не боишься приведений?

Артур Магруфович заставил себя приободриться.

– Совершенно не боюсь! Но в чем мораль твоего рассказа?

– А мораль в том, что курить – не хорошо.

Даша изящно вывернулась из-под вытянувшихся присоской губ председателя методического совета (она все еще наслаждалась чистотой конфетно-букетного периода).

– Кстати, я тут подумала. Можем в баню вместе ночью сходить. Только, чур, в парилке никакого секса.

Артур Магруфович закрыл глаза, откинулся на спинку плетеного кресла, не в силах пережить минуты блаженства.

– Эх, хорошее здесь место, несмотря на некоторую заброшенность.

Голос Даши долетел до него сквозь грянувшие с озера лягушачьи концерты.

– Мне Базановский рассказывал. В 30-е годы XVII века при заселении сел Богородское, Каловка, Гладышевка и Курочкино, населению Уфы требовалось много зерна. Люди жили натуральным хозяйством. Для помола зерна нужны были мельницы. Вот одну построили в месте впадения реки Шугуровки в озеро.

– Каловка говорите? Интересное название…

Латыпов никогда всерьез не интересовался историей. Знания, полученные на социально-гуманитарном факультете, не способствовали углубленному прочтению романов Пикуля. Однако слова Даши вызвали в воображении картинки лубочного, как в современных кинофильмах, прошлого. Латыпову представились безбородые, безусые стрельцы в красных кафтанах с бердышами, мужики в полосатых штанах с вилами и цепами. И еще, подумалось ему, что здесь за четыреста лет ничего, по существу, не изменилось. Также квакали лягушки, также, через ветки калинового куста в просвете забора на них неотрывно смотрели два красных глаза.

Последнее обстоятельство заставило Артура Магруфовича вскочить. Ужасные глаза тут же исчезли, только колыханье веток выдало их недавнее существование.

– Вы… ты видела?!

К удовлетворению Латыпова, теперь и неустрашимая хозяйка, кажется, была напугана.

– Может, дядя Макар? – стала вслух рассуждать она. – Пьяница старый.

– Ах да… – успокоил себя Латыпов, припомнив нелепую фуражку местного Диогена. – Тот самый мужик, наверное. Любопытный экземпляр, нечего сказать. Решил проследить что ли за мной? А вы его хорошо знаете, он что, так и дальше подглядывать собирается?

Даша улыбнулась.

– Нет, не очень. Но он всех расспрашивает, кто к кому, зачем, почему. Здесь же заняться больше нечем. Сады в пределах городской черты, а такое впечатление, что ты на Марсе.

– Эх Даша, для москвичей, – вздохнул Латыпов, – вся Россия за Садовым кольцом сплошной Марс!

Девушка достала из шкафа рюмки и, выдув из них сушеных жуков, разлила пахнущую жженым шоколадом и одеколоном жидкость.

– Коньяк. Для затравки.

Они чокнулись.

– Ну, слоник, покажи пример даме! – потребовала Даша.

Огненная жидкость обожгла внутренности Латыпова. Казалось, внутри стартует космическая ракета «Протон-М».

Наступила минута истины. Артур Магруфович долго хмыкал, чесал затылок, даже чихал. Даша как назло не собиралась пьянеть. Наконец Латыпов осознал, что как мужчина должен сделать первый шаг.

– Можно я к вам… то есть к тебе, поближе сяду?

Девушка округлила брови.

– А зачем это?

Артур Магруфович из жара бросило в холод. Шашлык вдруг стал невкусным.

– Э-э… ну это, как бы более тесно знакомство продолжить.

Даша пожала плечами.

– Ну так бы и сразу сказал. Только есть у меня условие.

Латыпов почувствовал, что одной таблетки эспумизана было мало. «Сейчас будет просить, – стал размышлять он, – чтобы я представление на премию написал или сделал поблажки в отчетности. Ладно, так и быть. В конце концов, она не похожа на аферистку, а секс в моей жизни бывает не часто».

– Какое? – председатель методического совета придал своему голосу тон искреннего удивления.

– Только обещай, что все останется строго между нами. Я ведь, собственно говоря, ради этого тебя сюда пригласила, – зашептала Даша.

Неожиданная таинственность напрягла Латыпова.

– Да говори же скорее, ради Бога!

Девушка открыла уже рот, но потом покачала головой.

– Нет. Лучше я покажу.

 

XXIV. Ловушка

 

Стоило Латыпову переступить порог совмещенной с кухней гостиной, как все стало ясно без слов. За хлипкой перегородкой с двумя сквозными входами располагалась комната. В ней не было ничего особенного, если не считать батарею, неизвестно для чего, вроде полотенцесушителя, привинченную к стене на уровне человеческого роста.

Взгляд Артура Магруфовича упал на прикрепленные к трубам наручники. Пока председатель методического совета тер глаза, надеясь, что они окажутся плодом разгоряченного воображения, Даша успела сменить свой походный наряд на более откровенный.

Обернувшись на шум шагов, Артур Магруфович в немом изумлении воззрился на девушку. Он не мог узнать в этой грозной воительнице, словно сошедшей со страниц фэнтезийного порно, прежнюю Уральцеву. Корсет из красного латекса с белой шнуровкой, мини-юбка из тонкого, блестящего материала, узкие сапоги до колен казались литыми. Лицо скрывала черная маска женщины-кошки. В руках Даша держала длинный хлыст.

 

– Я не могла сразу предупредить... – пробормотала девушка. – Любой озвереет после вашей бально-рейтинговой системы.

Латыпов развел руками, ощущая всю нелепость происходящего.

– Постой… но это серьезно?

– Серьезнее некуда. Прежде чем наши отношения зайдут слишком далеко, я бы хотела немного отплатить тебе, мой слоник. Не бойся, нас никто здесь не потревожит. Я закрыла дверь на ключ.

Первой реакций Артура Магруфовича было убежать от этой сумасшедшей в окно. Однако Даша ткнула концом хлыста между закованными в темно-синие кружки латекса полушариями грудей.

– Я очень зла! Но всего пара другая ударов, причем совершенно щадящих, и я согласна буду сыграть по твоим правилам.

Латыпов облизнул высохшие губы. Осторожность и искушение боролись в нем.

Даша не стала тратить времени на уговоры. Она расшнуровала корсет. Юбка со змеиным шелестом упала к ее ногам. Красные трусики-танга, из того же латекса, две полосы крест-накрест, скрывающие одни соски грудей, бросились в глаза председателя методического совета.

Артур Магруфович как зомби попятился к батарее. В глазах Даши сверкнуло торжество.

Впрочем, Латыпов сам впоследствии корил себя за проявленное малодушие. Он как ребенок позволил раздеть себя до белых в цветочек панталон и приковать лицом к батарее. А дальше…

Сердце еще билось предвкушением обещанной недолгой и даже пикантной прелюдии, когда по щелчку хлыста, в якобы запертый дом, со свечкой в руке вплыл профессор Кобылко. Следом за ним появились Базановский, Лупанков и Савенко. Они были одеты в явно позаимствованные из гардероба реконструкторов длинные черные плащи. Артур Магруфович завопил, слишком поздно поняв свою роковую ошибку:

– Что вы себе позволяете?! Немедленно прекратите!

Лицо Базановского озарила улыбка палача-ребенка.

– Гы-гы, вы же сами согласились, на то что мы вас морально унижать будем. Только это все Даша придумала, а я вообще не причем. Мне потом в сторону аэропорта надо будет ехать. У меня родители, идиоты, там квартиру трехкомнатную купили, чтобы отцу было близко на работу ездить. Но сейчас я не уеду. Это же не каждый день своими зрительными рецепторами наблюдаешь, как взрослого мужика приковывают к батарее, а потом изощренно издеваются над ним.

Лупанков ненадолго проснулся.

– Э… мэ… да это меня профессор Кобылко попросил, вот я и выполняю.

На Мишеля зашикали. Юра Савенко, закатив глаза, завыл мерзким дискантом:

– Во имя Маркса, Энгельса и Ленина! Да упокоятся души филистеров.

Профессор Кобылко, то ли опасно шутя, то ли серьезно, глумливо осклабился.

– А вот вы школу мою научную похерили, и теперь мы вас отпевать будем, Артур Магруфович.

В уставившихся на девушку глазах Латыпова заплясали маленькие свечки.

– Руальд Рогнедович! Это вы, слава Богу! Хоть вы им внушите, мы же с вами цивилизованные люди, не то что эти сумасшедшие! Хотите, мы забудем об отчетах. – Из его груди вырвался вымученный смешок. – Да ну их, в самом деле!

– Это ваше предложение? В таком случае, потрудитесь оформить его соответствующим образом. Но сначала вам кое-что необходимо подписать, – сказала Даша.

Артур Магруфович оказался явно не готов к такому повороту дела.

– То есть? В каком смысле?

Даша потянула молнию на треугольнике трусиков и извлекла из них сложенный лист бумаги. Савенко подал ручку.

– Слушайте, это какой-то жуткий абсурд, – вздрогнул Латыпов.

– Абсурд то, чем ты занимался всю жизнь. Если ты будешь шуметь, слоник, мы ни о чем не договоримся, – мягко произнесла Даша.

Сердце председателя методического совета с горечью сжалось. И в самом деле, чем ему было хвастаться? Погруженный в бюрократическую суету, он лишь пару скромных тезисов написал. Все его отчетные бумаги со временем ждал один читатель – мусорная корзина. Однако мозг Латыпова отказывался верить происходящему. Председатель методического совета предпринял попытку разжалобить Немезиду.

– Даша, но ведь вы говорили, что я вам нравлюсь, что я открыл для вас магию цифр, что они у меня не бесстрастные, как у Базановского вашего, а наполнены…

Девушка приложила пальчик к сексуально приоткрытым губам.

– Тс… побереги голосовые связки. Все проходит, слоник. И чувства тоже. Ты уж мне поверь. А теперь давай решим все по-хорошему.

Артур Магруфович обреченно кивнул и на его правом запястье разомкнулся наручник. Разминая затекшую руку, он быстро пробежал глазами текст записки.

 

Признание

Я, нижеподписавшийся, Латыпов Артур Магруфович, признаюсь в том, что поддавшись чувству личной неприязни, из несходства политических убеждений, оклеветал уважаемого профессора Кобылко Руальда Рогнедовича, обвинив в сексуальных домогательствах к мисс-факультет 2005. Я со всей ответственностью и прямотой заявляю, что товарищ Петрова действовала по моему прямому наущению.

 

Латыпов взвился коньком-горбунком.

– Нет, я этого подписывать не буду! Хоть что со мной делайте, хоть на куски режьте!

Однако ему тут же пришлось пожалеть о своих словах.

– Э-э… Даша, у тебя нет случайно инструментов каких-нибудь? – спросил Базановский. – Я читал, что одного человека пытали, прищемляя пальцы плоскогубцами.

От несговорчивости председателя методического совета не осталось следа. Затем Артур Магруфович ознакомился со вторым текстом. Он был не озаглавлен и носил следы многочисленных исправлений.

 

В целях борьбы с бюрократическими извращениями, составление графиков и таблиц возложить на методический совет университета. Исключить из должностных обязанностей преподавателей всякую работу, не связанную с учебной и научной деятельностью. Сократить штат методических работников в два раза, поднять минимальную ставку оплаты труда педагогических работников до прожиточного минимума.

 

Тренированный мозг Латыпова сориентировался в одно мгновенье.

– На чье имя докладную писать?

– Как президент Черниковской республики, – сказал Юра Савенко, – считаю, что наиболее разумным будет с вашей стороны издать проект распоряжения на имя ректора. Как вы считаете, товарищи?

Профессор Кобылко кивнул.

– Совершенно правильно, Юрий. Докладная – несерьезный документ.

Мишель вновь ненадолго оживился:

– Э… мэ… зачем докладная? Надо приказ, приказ надо писать!

– Мне неудобно, рука затекла! – пожаловался Латыпов.

Однако Даша только усмехнулась.

– Пиши, Артурик, пиши.

Нечего делать. Пришлось Латыпову подчиниться.

Наконец документ был подписан, и несчастный взглянул на своих мучителей.

– Теперь вы меня… отпустите?

Даша поднялась со стула.

 

XXV. Экзекуция

 

По знаку негодяйки, обескураженного, потерявшего волю к сопротивлению, пленника развернули спиной. Будто чудовищный всхлип прозвучал в накатившем розовом прибое. Затухающим сознанием Латыпов увидел пляжи Уфы, которые захлестнул вал из перьев убитых фламинго. А потом кожу лизнули липко-хромированные прикосновения щелкающих наручников. Грузное, рыхлое тело потомка татарского мурзы со всего размаха шлепнулось на полированную древесину. С запредельным ужасом Артур Магруфович почувствовал, как тугое прорезиненное древко садо-мазохического хлыста по-хозяйски расталкивает его ляжки, распластывает как ласточку.

А потом, как в канувшей в лето рекламе банка «Империал», случилось страшное. Латыпов не видел, каким адским огнем вспыхнули сузившиеся, словно у кошки, глаза Даши. Девушка, охваченная чувством мести, воскликнула:

– Ко мне упыри, ко мне вурдалаки! Подготовить жертву!

При слове «жертва» Латыпов почувствовал, распространяющийся по пупырышкам кожи, микроинсульт.

Клевреты, стаей нетопырей, кинулись к новоявленному Хоме Бруту. В одно мгновенье взрослый, солидный мужчина был беззастенчиво обнажен. Вселенский стыд, как входящий в тело стрельца кол, размозжил голову огненным ломом. Хлесткий удар хлыста, как истекающий плазмой голливудский щупалец совсем не киношного монстра, разорвал ткань затянувшегося постсоветского бытия. Если бы Латыпов обладал даром художественного слова, он бы сказал, что в этот момент воздух треснул на его глазах, разошелся мохнатыми краями, как джинса под лезвием девочки-модницы. Но председатель методического совета понял только одно: что комнату забрызгивают капли, да нет, что там, струи крови! Еще немного и он был уверен, что с него живьем сдирают кожу, чтобы затем натянуть ее на барабаны вселенского позора.

Земной шар, подобно экрану в кинотеатре «Искра», раздвинулся перед несчастным Латыповым. Застывшие навечно в безумной езде по тундре скелеты в собачьих упряжках на Таймыре (об этом он прочитал в статье Даши), чернее черноты чернокожие, дерущие тамтамы, обходчики в оранжевых куртках, все, до последней саранчи, в выгоревшей траве Оренбургской области, разносили срамную весть.

Удар. Еще удар. Будто оживший монстр русских народных сказок длинный хлыст перечертил девственные ягодицы Артура Магруфовича. Из волосатой груди уфимского Фантоцци вырвался вой избиваемого на овчарне волка.

 

XXVI. ОО

 

Латыпов потерял счет времени. Мучители уходили в кухню-гостиную, оставляя униженного, оплеванного председателя методического совета гореть заживо от желания отомстить, но не мочь отомстить. Вначале Артур Магруфович еще поливал похитителей отборной бранью. Тонкий слой цивилизации слетел как шелуха. Базановский удивлялся:

– Надо же, интеллигентный человек, а через каждое слово матерится!

Лупанков, мало способный на осмысленные восклицания, издавал странный звук, представляющий нечто среднее между отмененным орфографической реформой 1917 года ятем и боевым кличем представителя племени усерган.

Латыпов угрожал написать заявление в полицию, но потом быстро понял, что очень скоро сам станет фигурантом уголовного дела. Он скатился до того, что стал плаксиво умолять пожалеть его слабое здоровье. Однако тут же вспомнил, что еще недавно хвастался, что в числе первых прошел медицинскую комиссию.

– Как, забыли, что у вас здоровье как у космонавта? – издевалась демон в латексе.

Наконец Латыпов захотел в туалет. Даша опять полезла открывать замочек на трусиках. У Артура Магруфовича начался непроизвольный тик конечностей.

– Б-б-боже, будьте людьми!

Девушка равнодушно протянула пленнику бумагу и ручку.

– Да что ты такой нетерпеливый? Сперва форму заполни на посещение помещения для отправления естественных нужд.

– К-к-каую еще форму? Вы с ума все посходили что ли?!

– На твоем месте, слоник, я бы не тратила время на отвлеченные философские дискуссии.

Крупный пот выступил на лбу Латыпова.

– Давайте, давайте, черт с вами!

В следующее мгновенье ручка запрыгала по расстеленной на полу форме.

Артур Магруфович швырнул лист.

– Держите!

Даша неспеша изучила бумагу. На ее безукоризненно гладком лбу возникли сердитые складки.

– Здесь у тебя запятой нет, слово «заявление» проставлено не в той графе. Необходимо переписать.

Латыпова скрутил накативший внизу живота спазм.

– Я буду президенту Хамитову жаловаться… Он меня помилует, поймет, что если один раз человек оступился, то это не повод… – стал он как в припадке захватывать воздух.

Вместо ответа Даша вытащила еще несколько чистых листов.

– Перепиши в трех экземплярах и не выкобенивайся, пожалуйста. Или ты ребенок и не знал? Ей Богу, все учить приходится, а еще дипломированный специалист в области документоведения!

Артур Магруфович не запомнил, как именно исполнил нелепое требование. В конце концов, его отстегнули и, готового вот-вот потерять сознание от перенапряжения, отвели в туалет.

С не меньшими трудностями для Латыпова было сопряжено желание выпить стакан воды или получить кусок хлеба. Поскольку здесь пленник мог потерпеть, к заполнению предлагались особо изощренные, на нескольких листах, формы. Помимо имени, фамилии и отчества заявителя, требовалось указать полные паспортные данные и даже номер пенсионного удостоверения. Когда Латыпов попытался робко заметить, что он уже устал писать одно и тоже, Юра Савенко грозно (но не так как в погребке) ударил кулаком:

– Я полагаю, торг здесь неуместен!

 

XXVII. Эротеатр

 

Торг здесь действительно был неуместен, потому что дальше последовала экранизация ключевого эпизода романа Фаулза «Волхв».

По знаку Савенко в комнату вошел обезьяньей поступью Яфай.

Даша поманила его пальчиком. Яфай хмыкнул и начала разоблачаться. Присутствие зрителей его не пугало. Он был для этого слишком туп.

Яфай встал подбоченясь. Уральцева, сев на колени, сразу принялась за дело. Лица представителей Черниковской республики озарили похабные улыбки. Лупанков сделал робкую попытку присоединиться к действу, но его сурово окрикнул Юра Савенко.

Для Артура Магруфовича начались настоящие мучения. Даже татуированные ягодицы Даши он мог как-то понять и простить. Но тут, увы, истина выступила в своей живой театральной наготе.

Латыпов пробовал закрыть глаза, но предательские веки раскрывались. Пробовал отвернуть голову, но шея поворачивалась сама собой.

Между тем Даша встала на четвереньки.

Даша, резко обернувшись к связанному начальнику, нахально облизнула пересохшие губы...

Но это не было концом Артуровских мучений. Потом ему привиделось вовсе несообразное.

Два накачанных негра с лиловыми задницами и внушительными достоинствами, вроде оживших эбеновых атлантов, заступили на место Яфая.

Даша все предусмотрела заранее. Как культуролог она до мозга костей понимала, что пронзенная двумя черными членами белая женщина – величайшее оскорбление европейской эстетики.

Впрочем, на самом деле никаких негров не было. Это уже Латыпову просто показалось.

 

XXVIII. Во влажной тиши вечера…

 

Во влажной тиши вечера крался незнакомец. Он был высок, спортивен. На мужчине был свитер из шерсти ламы, джинсы из черного качественного денима, задние карманы которых сверкали десятью бриллиантами в один карат, и высокие берцы из кожи бразильского радужного питона. Впрочем, все это великолепие безнадежно перечеркивали старый румынский плащ и скособочившаяся от дождя шляпа. В руках мужчина сжимал травматический пистолет Grand Power T12 российского производства. Глаза незнакомца горели неугасимым желтым огнем, свидетельствовавшим, как минимум, о трехнедельном употреблении элитных горячительных напитков с переходом на плебейские сорта крепленого пива.

Сады казались вымершими. Надоедливые уличные фонари отсутствовали. Ничто не могло заглушить сияющего великолепия густой загородной ночи. От обилия ярких мохнатых звезд небо казалось дырявым. Далеко, на северо-востоке, смутно пульсировали огни большого города. Но человек мужественно шел в исходящую лягушачьим кваканьем тьму XVII столетия. Если бы поля его шляпы были чуть больше, тулья выше, то издали его запросто можно было принять за европейского путешественника-пуританина, Бог знает каким ветром занесенного в дикую Башкирию.

Незнакомец шел узкими тропами по полям и перелескам. Хотя он был вооружен, но благоразумно сторонился протянувшихся до Мельничного озера домов частного сектора. Его целью было посещение той части легендарного черниковского водоема, которая заросла рогозом и находилась в стороне от цивилизации.

Но мужчина не принадлежал к числу сумасшедших путешественников. Он имел ясное намерение, после долгих наблюдений, проникнуть в частное владение по улице Торфяная, 5. Проникнуть татем в дом, в котором томился Артур Магруфович Латыпов.

 

XXIX. Сальса, мамба, румба и ча-ча-ча

 

Прошла ночь. Наступил и покатился под откос новый день. Далекое, баклажанное воспоминание терзало мозг председателя методического совета. Погруженный в бред он не отличал действительность от воспоминаний. Он бежал, перепрыгивая через ступени, преследуемый толпой злых девчонок с исцарапанными коленками. Удары хлыста из сочащегося зеленым соком стебля американского клена звенели в ушах. Так позорно закончилась первая и единственная попытка Латыпова влиться в дружный дворовый коллектив. А вслед неслось:

– Будешь, поганец, домики разрушать?! Будешь!?

На самом деле в планах Артура не было никакого желания ломать хлипкие доски, на которых девочки сажали своих кукол, и разрывать скрытые в земле секретики. Его фатальная ошибка стала следствием чрезмерной доверчивости. Когда Артур подошел к мальчишкам, чтобы те приняли его в свою пиратскую команду, хитрый Санек заявил:

– Для этого ты испытание пройти должен.

– Какое?

Мальчишки о чем-то таинственно пошептались и Санек сказал:

– А слабо будет у баб домик игрушечный разломать?

Артур знал, что тринадцатилетняя дылда Вера еще играет в куклы с девчонками гораздо младше себя и поэтому прекрасно понял, на какой риск идет…

Когда Латыпов очнулся, до него донеслись приглушенные голоса. С трудом приподняв затекшую шею, он увидел, что лежит на полу кладовки в своем костюме. За окном розово, как будто укушенное, догорало флуоресцентное небо. Пленник инстинктивно дернул руками. На этот раз на них не было наручников, а обычная капроновая веревка, связанная тройным плетеным узлом. Тут Артуру Магруфовичу пригодилось его единственное умение, о котором разбойники-интеллигенты, конечно, даже не догадывались.

Не прошло минуты, как страдалец оказался на свободе. Председатель методического совета инстинктивно сунул свернутую веревку в карман. Ничего ведь не должно было пропасть зазря!

Первым, по настоящему осмысленным, желанием Латыпова было немедленно вылезти в окно, а потом бежать, бежать куда глаза глядят из проклятого места. Однако Артур Магруфович взял себя в руки и осторожно заглянул в щель между досками двери. Прежде следовало узнать, что поделывают мучители.

Латыпов увидел сидящих за столом негодяев. Девственно-белый ноутбук возвышался среди темных винных бутылок. Профессор Кобылко, уже набравшийся, клевал носом, Лупанков – храпел. Зато между девушкой, вновь облаченной в камуфляж, и оставшимися на ногах интеллигентами-разбойниками кипел оживленный спор. Похитители располагались далеко от двери, до председателя методического совета долетали только обрывки фраз.

– В случае чего – у нас алиби: ездили в Ассы на три дня на рыбалку. Мы – добропорядочные бюргеры. Ну а ты – другое дело, можно сказать сибирячка, русская женщина, – убеждал в чем-то девушку Юра Савенко.

– Меня, конечно, этот вариант больше интересует. Я из-за него только и согласился участвовать в симуляции похищения человека, – с садисткой беззлобностью возмущался Базановский. – Но это ведь мелкое хулиганство. Нам за это ничего не будет. Не виноватые мы. Он сам пришел.

Даша неуверенно вздыхала.

В этот момент Савенко вдруг резко повернул голову и немигающим белесым оком своим вперился в дверь кладовки, за которой расположился Латыпов. Председателя методического совета пробрала дрожь. Он невольно отдернулся от щели, как будто в нее просунули остро отточенный карандаш. Однако голос президента Черниковской республики прозвучал четко, без малейших искажений.

– А с филистером что делать будешь?

– Как вы уйдете, выпущу утром.

– Может быть мы…

Даша нетерпеливо топнула ножкой.

– Нет! Я же самостоятельная девушка. Мне никто не нужен, и охрана тем более не нужна. Вы выполнили свою миссию – большое вам спасибо. К тому же, как обещала – накормила шашлыками. Что еще?

– Тогда…

– Тоже нет!

Савенко возмутился.

– Какая ты несговорчивая.

– Так тебе что, секс или трудоустройство важнее? – иронически спросила девушка.

– Конечно трудоустройство!

Латыпов возликовал. Подслушанный разговор позволял предположить, что негодяи струсили в последний момент.

Интеллигенты-разбойники, пошептавшись, растолкали профессора Кобылко и, видно мечтавшего во сне о миллионах, Лупанкова.

– Подъем, подъем!

Профессор, блаженно улыбаясь, пробормотал:

– Э, друзья, на меня такой стих нашел!

Однако, тут же протрезвев, начал собираться. Его напутствие еще звучало в ушах Латыпова, когда председатель методического совета уже смаковал в мыслях детали своей мести.

– Ты осторожнее все-таки будь.

– Не бойтесь, Руальд Рогнедович. Это не страшно, даже после гражданского сожительства с принцем.

– Заморским?

Даша призналась:

– Тот еще заморыш оказался. Врал, что питона сам убил.

– Какого еще питона?

– Бразильского.

Наконец мужчины ушли, оставив девушку одну. Латыпов, пораженный, не уставая шептать «шлюха, проститутка», наблюдал за точеной фигуркой Даши. Медленно она подошла к столу, включила музыку на ноутбуке. Председатель методического совета увидел нежнейший девичий профиль: взметнувшиеся тонкие брови, будто почерневшие от золота, собранные на макушке, локоны, опалы блестящих в смутном предвкушении глаз.

И дальше – невероятное. Схватив хлыст, зажав его рукой, Даша начала танцевать. Гостиную наполнили звуки знаменитой сальсы, представляющей собой острую, как перец чили, смесь кубинского мамбо, ча-ча-ча и сона. Латыпова заворожил быстрый темп музыки и ее сложный ритмический рисунок.

Девушка, словно находясь под воздействием психотропных веществ, медленно разоблачилась. Деревенскую уютность комнаты как столбом молнии озарила нагота безукоризненно сложенного гибкого тела. Теперь на Даше не было даже корсета и сапогов. Черная полоска стрингов, кружевные сиреневые чулки и сверкающие кристаллами от Svarovski туфли от Christian Louboutin за две с половиной тысячи никарагуанских долларов были единственными принадлежностями туалета.

«Проклятая извращенка!» – подумал Латыпов. И с утроенной жаждой адской смеси ненависти и похоти приник к щели.

Начался безумный танец. Даша двигалась как кошка. Взяв хлыст, она кружилась, словно хлеща невидимого противника, потом рухнула на колени перед ноутбуком, затем вскочила, снова закружилась, сверкая, будто натертыми маслом, основаниями голых грудей.

Подобравшись к стене, Даша животом сползла по ней. Обернувшись на середине пути к невидимому зрителю, она резко ткнула в воздух хлыстом как рапирой. Артуру Магруфовичу словно раскаленную спицу вогнали между глаз. Но это было еще не все! Демоница со рвущимся с губ стоном упала на пол, перекатилась тигрицей, метнулась к стене, согнув в колене правую, с росчерком нестерпимо яркого блика на напрягшейся икре, ногу.

На секунду танцовщица безумной сальсы застыла в позе мраморной статуи. Затем медленно встала, каким-то звериным чутьем даже в этот момент не сбиваясь с ритма, подошла к тумбочке, как будто собираясь выключить музыку… И опять закружилась в достигших умопомрачительного темпа ритмах. Хлыст в ее руках обрел самостоятельное существование.

Вид страшенного орудия привел Латыпова в чувство. Он понял, что пробил час мести. Артур Магруфович тихо спустился по лестнице мансарды. К счастью, громкая музыка заглушила скрип досок. Даша не могла увидеть Латыпова, исчезая то в одной, то в другой половинке гостиной, кружась по ней как жаркое пламя по раздувающемуся пожару.

Но в это самое время приоткрылась дверь, ведущая на улицу, и в гостиную крадущимися шагами вошел пуританин в одежде XVII века с травматическим пистолетом наперевес. Председатель методического совета протер глаза, но времени на раздумья по поводу фантомов воображения не было.

По всей видимости, гость тоже наблюдал за безумным танцем Даши и поэтому не обратил внимания на опасность слева. Артур Магруфович, впервые в своей жизни не думая о возможных последствиях, схватил первое что попалось под руку – откатившуюся к стене пустую бутылку шампанского – и огрел ей нежданного визитера.

Пуританин обмяк, но не успел грохнуться на пол. Латыпов, убедившись, что мужчина только оглушен, связал его капроновой веревкой и оттащил тело под лестницу.

 

XXX. Мечты идиота. Примирение с Принцем

 

Даша в очередной раз распласталась на полу, когда раздался щелчок кнопки. Музыка смолкла как подрезанная. Даша резко вскочила и, стыдливо прикрывая груди рукой, метнулась к стене.

– Что, не ожидала?! – сказал Латыпов, смакуя момент. И, размахивая конфискованным у незваного гостя травматическим пистолетом, добавил: – Чем это здесь ты занимаешься?

В глазах Даши дрожал ужас.

– Как ты освободился?! И откуда у тебя эта штука?!!

Артур Магруфович проигнорировал ее вопрос.

– Я хочу знать, чем ты занималась.

– Танцевала.

Председатель методического совета медленно подошел к девушке.

– Должен сказать, что это самое жуткое извращение, которое я когда-либо видел. В следующий раз тебе надо быть более… тактичной.

Ресницы Даши затрепетали, как колеблемые ветром кончики трав.

– Мне стыдно. Отвернись.

Латыпов только покачал головой, словно задавая немой вопрос: «а до этого тебе было удобно, дрянь?» Однако необычность момента требовала совсем других речей.

– Там, кстати, еще один из ваших лежит, в каких-то дурацких сапогах. К счастью, он не заметил меня.

Девушка, вскочив, вскрикнула:

– Боже мой, Глеб Нарбут! Мой сибирский рейнджер! Я знала, и ему наскучит лес, как Тарзану!

Латыпов язвительно поморщился.

– Что-то не похож он на Чака Норриса. Не знал, что в Сибири носят джинсы с бриллиантами.

Выражение глубокого, ненаигранного разочарования отразилось на Дашином лице. Ее напрягшееся, подобно тетиве арбалета, тело ослабло. Уральцева тяжело осела на пол.

– Клянусь всеми богами якутского ада, это не Глеб, а всего-навсего лишь… Принц. Как он меня только нашел, ничтожество!

Девушка, позабыв о том, чтобы прикрыться, вновь хотела вскочить, но Артур Магруфович, цокая языком, остановил ее.

– Те-те-те. Не так быстро. С ним все в порядке, пульс бьется, будет жить.

– Ты чудовище!

– Не большее чем ты. А теперь… я хочу, чтобы ты…

Латыпову на мгновенье показалось, что в глазах Даши даже тени страха не мелькнуло. Как будто она специально готовилась к этой минуте. Отгоняя обманчивое виденье, Артур Магруфович тряхнул головой и указал дулом пистолета на батарею. Конечно, бравада девушки оказалась напускной. Даша так ясно осознала свою вину, что даже не попыталась протестовать, умолять или сделать вид, что не поняла. Только пробормотала:

– Это…

– Становись, – облизнул сухие губы Латыпов.

Даша поднялась на негнущихся ногах. Артур Магруфович подошел к жертве, пристегнул не сопротивляющуюся девушку к трубам батареи.

Взяв хлыст, он подошел к распятой девушке, прочертил пальцем по ложбинке между лопаток.

Даша напряглась, часто-часто задышала. Латыпов увидел выступившие на батистовой коже жертвы капельки пота. И тут девушка прошептала:

– Я должна признаться… Я хочу тебя.

Уже занесенная для легкого шлепка рука Латыпова с хлыстом застыла в воздухе.

– Что?!

Нет, сомнений быть не могло. Даша билась, извивалась на батарее. Ее терзало предчувствие настоящего оргазма! Однако даже в этот феерический момент председатель методического совета не мог удержаться от полного горького сарказма признания:

– Не болтай глупостей, извращенка. Так я тебе поверил, после всего, что ты мне устроила!

Даша заелозила по батарее. На ее разделенных полоской стрингов ягодицах обозначились ямочки.

– Я… в самом деле хотела тебе вначале просто отомстить. Мне все говорили – бросай науку или уезжай за границу. Но я упрямая. Я хотела доказать, всем назло, что не все дело во внешности. А потом ты со своей дурацкой бально-рейтинговой системой. Знаешь, сколько я убила впустую времени, подсчитывая разную ахинею?!

Латыпов сдался, сник. Как будто его отключили от розетки. Теперь это был снова трепетно влюбленный тип. Но недоверие отравляло минуты торжества.

– Знаю. Но это министерство. Мы ничего не решаем.

– Будь смелее, мой слоник!

Артур Магруфович, больше не обращая внимания на абсурдность происходящей сцены, не удержался от каверзного вопроса, впрочем, прозвучавшего как тихий измученный вопль.

– Только не ври.

Хрипение в Дашиной груди перешло в клекот самки орла. Каждое слово девушка как будто выдыхала:

– Не спрашивай…

– Но тогда… – Латыпов недоуменно развел руками, – к чему тогда этот маскарад?

Уральцева просипела:

– Нервная реакция на бально-рейтинговую отчетность! Я… я просто хотела расшевелить тебя, чтобы ты, наконец, перестал быть слишком правильным.

Однако даже в такой момент в голове Латыпова теснилось столько вопросов к девушке, что он не мог не задать еще один:

– А как же твои… сообщники с кафедры?

Даша затрясла головой.

– Все, с ними покончено. Я поняла, что чуть жутко не ошиблась. Теперь меня возбуждают только деньги, большие деньги. Мне надоело мотаться по тайге и жрать рожки с тушенкой… Ну, так что, ты возьмешь меня, наконец?!

Латыпова как будто снова подвергли садистской процедуре принудительного перевоплощения. Но на этот раз последствия оказались куда значительнее. Пробил давно зревший час. В председателе методического совета проснулся новый человек. Воображению Артура Магруфовича предстала шикарная жизнь. Внешне благообразное существование заслуженного методиста республики. Шествие по малиновой ковровой дорожке под алюминиево-стеклянными колоннами в зале Национального Собрания. Орден зелено-крапчатого руна из рук президента. В уик-энды и командировки – отдых с Дашей, насыщенный скрытым от посторонних глаз тайным развратом. На людях он будет проповедовать нравственность, а в личной жизни глумиться над ней.

Бюрократический мозг тайного извращенца тут же принялся с энергичной силой продуцировать один за другим невероятные прожекты. Надо будет предложить ректору установить турникеты у входа, чтобы сотрудники приходили на работу вовремя. Штраф за опоздание – штука. Представились бегущие наперегонки с электронными карточками сотрудники. Латыпова пробила сладострастная дрожь.

И тут, охваченный безумием, обретая неизвестно откуда взявшуюся бесшабашность, председатель методического совета стал сдирать с себя одежду, словно вылупляющееся из куколки насекомое.

– Надо, будет, чтобы в тетради каждая кафедра расписывалась, – ревел он голосом разбушевавшегося Юры Савенко. – В конце рабочего дня, кто что делал. Нужен учет и порядок. Да, порядок и прогресс, карамба! Я… я когда на Мальдивы ездил на методический семинар, там, в местом ПТУ или, как у них там, номенклатуру дел видел на каждой кафедре. А у нас пока еще нет. Надо будет единую номенклатуру ввести. Еще положения по каждой кафедре разработать, со спецификой своей, установить отчетный… Ха, все идиоты, Даша, поверь, мы будет иметь этих лохов!

 

Дальше случилось то, перед чем меркнет даже немецкая клубничка. Однако не будь любовники охвачены похотью, они бы конечно обратили внимание на зажегшийся над дверью кладовки, где еще недавно томился Артур Магруфович, красный индикатор скрытой видеокамеры…

После бурного секса, вновь пришел черед признаний в любви, взаимных прощений и восхищений. Читатель, ты шокирован? Но именно так происходят примирения между мужчинами и женщинами в начале XXI столетия. Никаких криков на Сенной площади и «Евангелие» на берегу великой сибирской реки. Все, как у Стэнли Кубрика: «Я думаю, нам надо трахнуться!»

Наконец Артур Магруфович вспомнил об оглушенном Принце. Но Даша напрасно опасалась сцены африканской ревности. Принц, ахая и потирая шишку на голове, не стал делать тайны из своего неожиданного появления на даче.

Чтобы у читателя не возникло ощущения того, что автор неизвестно зачем «пригнал» незваного визитера, стоит немного вернуться назад.

После ссоры с Уральцевой, деньги волшебным образом не вернулись к Принцу. Он уже серьезно подумывал о продаже берцев из кожи бразильского радужного питона (от квартиры и машины пришлось избавиться раньше), когда судьба привела его в ту самую «Берлогу» на Свердлова, где некогда пировали черниковские пролетарии.

Принц бессмысленно поглощал мутное пойло, когда вдруг услышал как за соседним столиком… нет, не обсуждают Карла Маркса, а рассказывают о боевой подруге по имени… Даша Уральцева. Рассказчик оказался известным читателю Глебом Нарбутом.

Сибирский рейнджер и в декорациях пивного погребка сохранял суровость первопроходца. Это был такой молодой вариант Конюхова: узкое лицо с синими, как толща морского льда, глазами, волевой подбородок, белесый шрам на щеке. Собеседниками Нарбута были такие же задубевшие на азиатских ветрах искатели приключений.

Принц, с присущей людям его сорта бесцеремонностью подсел к соседям. Те с интересом взглянули на шубу и берцы.

«По чем сапожки брал?» – спросил Нарбут.

Это послужило началом активного диалога между представителем цивилизованного человечества и дикарями-романтиками.

Оказалось, что Глеб Нарбут, этот бывший кумир Даши, очень даже в курсе похождений своей возлюбленной.

«Мы только ненадолго на большой земле. Завтра уезжаем на Алтай, – сообщил хвастливо Нарбут. – Будем вскрывать могилу скифской принцессы».

«А как насчет принцессы живой? – кисло пошутил Принц. – Не возьмете с собой? Она, наверное, будет рада видеть своих старых… друзей».

Нарбут искренне удивился.

«Ты чо, чувак? Я разве зла девчонке желаю?!»

Тут, по словам явно еще не отошедшего от похмелья, Принца Нарбут признался, что не питает иллюзий по поводу того, как красивые молодые женщины заставляют бюрократов от науки считаться со своим вкладом в сокровищницу человеческих знаний.

В продолжение этого рассказа Даша краснела, боясь смотреть на председателя методического совета. Но совершенно зря. Артур Магруфович конечно изначально был готов, что получает в подруги не девственницу, а путешественницу по жизни.

…После ухода сибиряков, Принц припомнил неоднократные угрозы Даши переселиться на дачу к подруге. Покопавшись в сотовом, он нашел вожделенный адрес.

Принц признался, что шел наугад, в немой тоске обступившего одиночества и полных крахов жизненный устоев, думая о примирении с бывшей возлюбленной. Но удар по голове (как когда-то на героиню этой истории) произвел на него странное воздействие.

Теперь он всерьез рассматривал вариант съемок Уральцевой в эротических клипах. Принц был готов стать продюсером проекта и получать 25 процентов с продаж.

Хотя предложение Принца показалось Даши не лишенным заманчивости, мысли о карьере порнозвезды с недавних пор являлись девушке только в смелых фантазиях.

– Ты чё, обалдел что ли совсем?! – возмутилась Уральцева. – Вот сам и снимайся! У сестры брат есть. Знаешь, определенной ориентации. Я телефончик могу дать. Щас такое видео в цене.

От благодушия Принца ничего не осталось. Принц побагровел.

– Ах ты продажная…

Однако Артур Магруфович оказался на высоте. Он встал между готовыми вцепиться друг в друга бывшими любовниками.

– Ребята, давайте жить дружно! Принц да? Как вас там реально по батюшке? Вы, насколько я понимаю, планируете вновь заняться бизнесом? У меня есть связи в министерстве образования. Могу предложить солидный заказ на серию учебников для высшей школы. Не думаю, что мелкое вымогательство это то, что вам на самом деле нужно.

Принц сразу определил в Латыпове делового человека и стороны, к облегчению Даши, пришли к соглашению.

 

XXXI. Латыпов и призраки

 

Артур Магруфович наконец осознал свою ошибку. Даша была торжественно освобождена от сдачи всех форм отчетности. Цифрами и таблицами занялись Мишель Лупанков с приписанным в качестве ассистента Базановским. Юра Савенко, летая мелкой сошкой, собирал подписи по административным коридорам. Профессор Кобылко сохранял полную невозмутимость и ни одним движением мускула не обнаруживал свое недавнее участие в позорном спектакле.

Даша вознеслась на недосягаемую высоту. Стараниями нового покровителя ее устроили на две ставки, выделили отдельную лабораторию. О премиях Уральцевой стали ходить легенды. Однако, упоенный собственной гениальностью, Латыпов не видел очевидное, что спаянное братство черниковских коллективистов, только раздраженное подачкой, готовится нанести ответный удар.

Три месяца физического и интеллектуального сожительства со сгорающей в лаве страсти восходящей звездой науки преобразили кабинетного качка степлеров и коррекционных замазок. Теперь Артур Магруфович был уверенный в себе матерый прожигатель бюджетных средств. Мрачные окрестности черниковского Баскервиль-Холла были преданы забвению. Латыпов с улыбкой вспоминал череду событий, так кардинально изменивших его жизнь слизня на салатном листе.

Регулярное удовлетворение интимных нужд помаленьку начало превращать Артура Магруфовича в подобие живого человека. Он стал задумываться о смысле жизни, читать художественную литературу, тайно симпатизировать оппозиции и, наконец, познакомился с соседями по лестничной площадке.

Несмотря на то, что внезапный карьерный рост Уральцевой не остался без внимания и комментариев не только членов восстановленной кафедры историко-культурного наследия, но и кумушек из отдела кадров, никто не мог обвинить Латыпова в недостойном поведении. Любовники встречались на съемной квартире, добираясь каждый своим путем. Артур Магруфович приезжал первым и сразу заказывал ужин в «Портофино» и огромный букет роз…

За ночью сладострастных утех следовали рабочие будни. Латыпов ходил по университету настоящим бюрократическим тираннозавром. Он не только сполна реализовал свои задумки, родившиеся в чаду садомазохистского помутнения рассудка, но и нагромоздил кучу новых. Университет превратился в подобие статистического бюро.

Запуганные грядущей оптимизацией кадров доценты и профессора с утра до позднего вечера трудились как Буратины. От новых таблиц, гистограмм, простых и круговых, стон великий шел до самого ректора. Но Латыпов, подкрепленный Дашиным тылом, с легкостью разбивал любые интриги. Он стал непотопляем, незаменим. Теперь его не могла смутить даже мисс-университет-2012.

В конце учебного года Латыпов получил приглашение от Неаполитанского национального музея возглавить группу командируемых в Италию молодых научных работников. Даша к тому времени успешно защитилась и сейчас была ведущим сотрудником университета.

Чтобы отдохнуть на все сто, Артур Магруфович провернул операцию, достойную занесения в анналы истории. Было решено, что группы делегатов будут добираться самостоятельно. Родственники ректора выбрали прямой путь через курорты Адриатического побережья с заходом для мелкого шопинга в Хорватию. Председатель методического совета, решивший путешествовать в обществе Уральцевой, проявил неожиданно большую оригинальность. В этом не было его заслуги. Даша настояла на осмотре культурных достопримечательностей.

Перейдя зону таможенного досмотра в аэропорту «Марко Поло», любовники могли больше не таиться. Латыпову Венеция не понравилась – застроенная старыми домами, от которых несло плесенью, она вызывала стойкие ассоциации с ветхим фондом города Уфы. Зато Даша была в восторге. Она быстро освоилась с туристической картой за три с половиной евро и настаивала на том, чтобы ходить пешком, а не полагаться на речные трамвайчики и гондолы, снующие по «Гранд каналу». Постепенно Артур Магруфович освоился, тем более что номер в гостинице был вполне приличный, со всеми удобствами, если не считать иссиня-черного, как свежий асфальт, негра за стойкой администратора.

После Венеции сладкая парочка направилась в Римини. Там любовники остановились в роскошном «Гранд отеле». Латыпова хватило только на осмотр моста времен императора Тиберия.

Однако тут Артур Магруфович стал замечать престранные вещи. Даша стала исключительно внимательна и деликатна. Если было жарко, она говорила: «Ты оставайся, слоник, а я пойду быстренько съезжу в Равенну. Пофоткаю чудные мозаики 6-го века. Тебе открытки привести?» Уверенный в себе самец Латыпов списал всё на капризы женской натуры.

Другой случай вышел в шумной Флоренции. Даша, как всегда, с раннего утра, уперла осматривать «местную фишку» – знаменитый собор Санта-Мария-дель-Фьоре. Артур Магруфович предпочел поход на рынок. Председателя методической комиссии занесло в нефешенебельную часть города. Улицы заливало желтое солнце. В открытых окнах кафешек громоздились противни со свежей пиццей. Когда Латыпов проходил мимо дешевого отеля, он в рассеянности поднял глаза наверх и увидел полощущиеся на ветру спортивные штаны. Увы, они были слишком знакомы, чтобы сразу заподозрить худшее. Артур Магруфович протер глаза и штаны… исчезли!

Третий звоночек прозвенел в Риме. На этот раз Даша почти ходила только с ним, как будто чего-то внезапно испугалась. Так вот, когда парочка направлялась к Колизею, дорогу перебежал молодой человек с подозрительно раздутым черным портфельчиком. Прежде чем Латыпов успел рассмотреть его, незнакомец скрылся за поворотом улицы.

Нетерпеливому читателю, конечно, хочется узнать, что стояло за чредой этих странных совпадений. Автор с готовностью идет ему навстречу в следующей главе:

 

XXXII. Последний поклон Руальда Рогнедовича

 

Даша не обманывала своего любовника. Черниковская республика здорово успела поднадоесть ей. Да и что могла предоставить шайка профессора Кобылко, кроме сомнительной привлекательности обещаний группового свального греха и шашлыков на кефире? Сожительство с Латыповым сулило куда больше возможностей.

Кроме того, воспоминания о Глебе Нарбуте лишились прежней соблазнительности. Даша поняла, что реальная возможность продолжить исследования языка югов и пумпоколов в университетах Калифорнии и Орегона, да еще при наличии плюшевого домашнего слоника, может возбуждать не меньше накачанных бицепсов и мужественных шрамов от клыков представителей сибирской фауны.

Однако Уральцева, как и ее методически подкованный наперсник, явно недооценили возможности черниковских коллективистов. Каково было изумление Даши, когда на Мосту Вздохов в Венеции (девушка вышла ненадолго из отеля подышать ночным воздухом) к ней подошел человек в белой маске и черной треуголке.

– Вот мы и встретились, прекрасная Офелия.

Голос был слишком узнаваемым, чтобы Даша не могла не узнать его.

– Юра?!

Савенко коротко кивнул.

– Профессор с нами. У нас длинные руки.

Даша нахмурилась.

– Что все это значит?

– Или ты рвешь с ним, или мы предпринимаем срочные меры для твоего спасения.

– Какие еще меры?

– Если ты не хочешь, чтобы запись с вашими утехами попала на сайт университета. Для этого надо будет пройти со мной. Ха, думала, что мы не догадывались о том, что ты втюхалась в этого председателя методического совета?

Даша поняла, что обращаться в итальянскую полицию – глупо. Вокруг, конечно, было полно туристов и зевак. Но они, наверное, решат, что это съемки фильма или безумный флэш-моб. Уральцева конечно могла отказаться следовать за Юрой. На самом деле, видео ее не страшило, но элементарное любопытство подсказывало ей убедиться, на что способны адепты Черниковской республики.

Савенко проводил Дашу к гондоле. Чернявый итальянец в матроске и канотье завязал ей глаза, и они поплыли.

 

Уральцева не могла дать ясного отчета, сколько продолжалось путешествие. Кажется, целую вечность. Девушка пыталась подсматривать, но всякий раз, когда она прикасалась к повязке, следовал суровый окрик итальянца. Наконец гондола причалила, и Дашу повели по ступенькам. Яркий свет начал проникать через повязку.

Когда ее развязали, она увидела себя в небольшой комнате, по всей видимости, дешевого мотеля. Несмотря на убогость обстановки, выездное итальянское заседание черниковско-шакшинского ордена было обставлено в лучших традициях фильма «С широко закрытыми глазами». Не хватало только голых девушек.

Впрочем, присмотревшись, Даша кое-кого увидела. Мисс-факультет 2005 стояла скромно, во всем блеске того самого наряда, в котором не так давно блистала сама Уральцева. Правда, это Даша отметила с нескрываемым удовлетворением, корсет оказался узковатым для заметно располневшей на куршавельских харчах Петровой. Не оставалось сомнений, что когда-то блистательная вечная студентка успела рухнуть на дно жизни. И теперь находилась в Венеции только по милости шайки нового Воланда.

Профессор Кобылко восседал на облезлой кушетке, отчасти напоминающей трон. Рядом с ним стояли Юра Савенко, Павел Базановский и Мишель Лупанков. По глазам Мишеля, как всегда, невозможно было понять – спит он на ногах или бодрствует. Чернявый гондольер, которому, несомненно, заплатили, прикрывал путь к отступлению.

– Итак, заседание суда над ренегаткой Дашей Уральцевой объявляю открытым! – произнес профессор. – Желает ли обвиняемая что-то сказать в свое оправдание?

Даша фыркнула.

– Сперва объясните, как вы здесь очутились.

– Ну это же общеизвестно, – начал Базановский с глупой ухмылочкой, – Руальду Рогнедовичу выделили солидный грант на исследование сексуального поведения профессорско-преподавательского состава, даже видео кое-какое нам в качестве доказательства пришлось на одной западном сайте разместить, кроме того, у него хорошие связи с местными левыми организациями…

Аспиранту-недоучке не дали закончить, а то бы неизвестно, какие еще финансово-порнографические тайны вылезли наружу.

Хотя с недавних пор Даше разонравились спектакли, ей пришлось подыграть.

– Вы обвиняете меня в предательстве интересов родной кафедры, а сами шантажируете?

Профессор Кобылко сделал возмущенный жест рукой.

– Ты, Дарья, совершенно не понимаешь сложившейся предреволюционной ситуации. Мы поступаем в полном согласии с философией коллективизма. Теперь нам не остается ничего другого, как ответственно исправить твой крайне неудачный личностный выбор.

– Вы это серьезно?

Ответа не последовало. Глаза Савенко вспыхнули лучистым светом.

– Вношу предложение: Даша будет встречаться с Пашей. Кто «за»?

– Ыы… ыы… – огласил комнату утробным звуком Базановский и нерешительно поднял руку.

– Кто против? Воздержался?

Даша чуть не рассмеялась, когда Савенко подвел итог.

– Один «за», четверо «против».

Лупанков судорожно поднял руку.

– Извините, огласите пожалуйста весь список.

– Следующий кандидат Мишель Лупанков. Голосуем. Стоп. Почему, вы, Мишель, поднимаете две руки?

– А я еще одну не успел опустить и, если надо, могу поднять правую ногу. Или левую.

– Спасибо, не надо. Предложение не набрало нужного кворума.

По хлопку профессора, Петрова взяла в руки картонку, на которой фломастером криво было написано: «Тихо, идет голосование!» Впрочем, в комнате и так стояла мертвая тишина.

Юра продолжил механическим голосом.

– Вношу предложение. Кто за что, чтобы Даша стала первой леди Черниковской республики?

На этот раз руку подняли все, включая Базановского. Последнее обстоятельство удивило даже профессора Кобылко.

– Паша, ты что, против себя голосуешь?

– Ыы… ыы, так я же должен подчиняться мнению коллектива.

Даша, не вытерпев, расхохоталась.

– Посмотрите на себя! Ну и глупо же вы выглядите. Не надоело еще в игрушки играть? Берите пример с доцента Ипатова. Вот человек правильно делает, каждый летний день на пляж ходит, зимой – занимается с книжками, а на девушек положил.

Базановский развел руками.

– Так он же импотент, ты сама говорила, что у него два раза осечка получилась. А с проститутками, как Ипатов, может каждый. Но на шлюх я не согласный, нет интимно-психологического контакта. Надо, чтобы тебя девушка любила. А пристрастия Ипатова к купанию я вообще не понимаю. Один раз он такую глупость заявил, сказал, что купание в реке лучше секса. Но это же он сказал потому, что ему секс, кхе-кхе, недоступен. Кстати, гы-гы, может это не совсем в тему, но кто в курсе, что значит фамилия Ипатов? Я в «Википедии» вычитал, что она произошла от выдуманного немцем Шпонгольцем в 17 веке Ипабога. Якобы, такой бог был у древних славян.

Даша гордо вскинула подбородок. Эти интеллигенты-разбойники сняли ее забавы с Латыповым на скрытую камеру? Ну и ладно! В конце концов, разве она не думала о карьере порнозвезды, а потом, в присутствии Латыпова, совершенно спокойно выслушивала предложения Принца о съемках в эротических клипах?

Однако прежде чем дать событиям развиваться по определенному сценарию, она должна была изобразить полную невозмутимость. Тем более что это не было притворством.

– Все, я отказываюсь от участия в ваших детских сексуальных играх. С записью делайте что ходите, – заявила Даша. – Мы с Артуром Магруфовичем поженимся, и тогда вы только себя дураками выставите.

Решительность Уральевой явно смутила интеллигентов-разбойников. Базановский побледнел. Лупанков открыл рот. Мисс-факультет 2005 злобно наморщилась.

Савенко наклонился к профессору, что-то прошептал ему на ухо. Тот кивнул.

– Подсудимая может удалиться.

Даша выдохнула.

– «Подсудимая» желает задать вопрос.

Профессор и Савенко опять начали перешептываться. Причем, как показалось Уральцевой, Кобылко как будто успокаивал своего наперсника.

Даша не стала дожидаться разрешения.

– Как долго вы будете преследовать меня? Учтите, я могу заявить на вас в полицию.

– А, ы, э… Это не предусмотрено регламентом заседания, – подал голос Мишель Лупанков.

Кобылко взмахнул рукой, как будто в ней был молот или другой знак высшей масонской власти:

– Чтобы ты не предприняла, Дашулечка, ничто не сможет изменить хода последующих событий. Знай, мы не намерены более возвращаться в Россию.

– Страну рабов и господ… – раздувая щеки, прошипел Юра Савенко.

– Ы-ы и недоделков, – поддакнул Базановский.

– Нищих козлов, – уточнила до сих пор молчавшая как рыба Петрова.

Мишель опять оживился.

– Да тут миллион, чтобы заработать, надо жуликом быть.

Даша скептически поморщилась.

– Сомневаюсь, что вас ждут с распростертыми объятьями в Лондоне или Нью-Йорке.

Глаза профессора налились зловещей маслянистостью. Базановский не удержался от дешевого хвастовства.

– А зачем нам к капиталистам? Нас ждет субкоманданте Маркос, левый радикальный писатель и философ, главный идеолог и пропагандист Сапатистской армии национального освобождения, поднявшей индейское восстание в 1994 году в Мексике в штате Чьяпас, автор более 200 эссе и 21 книги. Легенда и общепризнанный символ антиглобализма. Кстати, на публике он всегда появляется в черной маске – «пасамонтане»…

Но время было исчерпано. Базановскому не дали договорить. Профессор счел своим долгом прочитать Даше что-то вроде напутственной речи.

– Пока ты типичная выразительница мелкобуржуазных настроений. Животное чувство к Латыпову временно заслонило для тебя мировую борьбу с империалистическим мондиализмом. Но твой идеал – мещанское благополучие научного работника между Сиэтлом и Уфой – непрочен. Я полагаю, что в результате нашего дружеского вмешательства чувство долга победит, ты опомнишься, и еще примешь участие в общей борьбе.

– Никогда!

– Ты узнаешь о нас из газет, но тогда будет поздно. А теперь я с тобой раскланиваюсь.

Даша сложила руки на груди, выражая полное презрение к политическим планам безумной шайки профессора. По знаку Кобылко, чернявый итальянец завязал глаза Даше и вывел на улицу.

Девушка оказалась не готова к такому скорому и подозрительно легкому завершению commedia dell'arte (ит. – комедия масок). Сама осуществившая изощренную месть, весь обратный путь она ломала голову над тем, что такое могли задумать ее бывшие друзья?

Однако любовники затем успели побывать в Римини, Сан-Марино, Флоренции, Риме – и без всяких приключений. Даша решила, что спектакль в Венеции был разыгран только с одной целью – заставить ее бросить Артура Магруфовича. Но это только еще больше подхлестнуло желание Уральцевой поскорее забыть о несостоявшейся карьере первой леди Черниковской республики.

 

XXXIII. Пузырь существования

 

Море ласкалось. Латыпов расслаблено лежал в двухместной постели отеля «Эммануил-Виктор III». Широкое окно выходило на побережье Неаполитанского залива, над которым, цикориевым пузырем, вздымался в посеревшее от зноя небо исполинский Везувий. Артур Магруфович пребывал на пике блаженства.

Но где ему было знать, что не далее как вчера вечером его судьба оказалась взвешенной и отмеренной на весах судьбы? Все дело было в одном, на первый взгляд, неприятном эпизоде, случившемся поздно вечером на Виа Толедо у неработающего фонтана.

Латыпов прогуливался на улице, ожидая, когда Даша наконец выйдет из бутика, когда какой-то низкорослый кудлатый тип в грязно-красном свитере чуть не сбил Артура Магруфовича с ног. Председатель методического совета был готов поклясться, что это был… Мишель Лупанков! Однако, когда он только успел разглядеть приспешника профессора Кобылко, того и след простыл.

Латыпов, блаженно зевая, выпрыгнул из постели. В последнее время тело его обрело невыразимую легкость и гибкость. В номере никого не было. Даша буквально пять минут назад выбежала в коридор, выяснить, куда подевались ее оставленные у двери тапочки. Судя по донесшимся крикам, их случайно отправили на стирку.

Артур Магруфович быстренько принял душ, а потом стал одеваться. И тут автоматически запущенная в карман белых льняных брюк рука нащупала что-то твердое. Озадаченный, Латыпов вытащил небольшой плотный конверт. На его обложке значилось:

 

Латыпову Артуру Магруфовичу

Лично в руки

 

Внутри конверта оказалось несколько, аккуратно сложенных, листков из блокнота. Приглядевшись, Латыпов вздрогнул. Почерк Уральцевой угадывался безошибочно, до последней палочки в букве «ы». Но что это были за листочки? Девичий дневник!

И тут мысль, быстрее скорости света, заставила Латыпова чуть не прикусить язык. Вспомнились таинственные призраки на улицах итальянских городов и вчерашний случай на Виа Толедо. Так Руальд Рогнедович все время преследовал их! Несомненно, негодяи решили сыграть последнюю шутку. Безобидному на вид лаборанту в грязно-красном свитере не стоило труда незаметно подложить в карман листки Дашиного дневника. Но как дневник Уральцевой мог очутиться у черниковских пролетариев? Кажется, Даша что-то рассказывала о безобразной выходке Савенко с конфискацией содержимого ее сумочки. Что же, умно сделано, ничего не скажешь!

Привыкшая к бюрократическим папирусам душа Артура Магруфовича крупно задрожала. Он почувствовал, что не вынесет описаний черниковских оргий и какой-нибудь гадкой, жестокой правды о себе. Но первые страницы не содержали ничего кощунственного. Расписание работы зала электронной библиотеки, список документов для переизбрания по конкурсу. Латыпов испытал невольное разочарование.

Латыпов собрался положить бумажки обратно, как несколько слипшихся страниц перевернулись разом, и взору председателя методического совета предстала выполненная, в полном согласии с пунктом 3.1. его брошюры по внутреннему документообороту таблица.

 

Рейтинг моих любовников (включая потенциальных) за последнее время по 100-бальной системе:

Имя. Время. География встреч. Особые примечания. Сколько раз кончала. Особые примечания. Рейтинг

Глеб Нарбут. 20.05.08.        Васюганские болота, Новосибирская область, озеро Чаны, Хакасия, Алтай, Тува, Бурятия, Забайкальский край, Свердловская область. Не счесть – 50

Петька Чукагнак и Иван Кыглай. 01.01.09. Село Никольское. Алеуты. Родные братья. Было интересно попробовать групповой брак. Эх, где теперь Г.Н! Маленькие да удаленькие. 10 + 10.

Чорыгов. 10.10.10. Ижевск, Серов. Испытала что-то похожее на оргазм. – 10

Юберов. 13.10.10. Глазов. Кажется, ему больше понравилось+ 10

Вахрушев. 15.10.10. Камбарка. 3 раза. 10,1

Принц. Регулярно. Уфа. Регулярно         почти 50, но эмоционально затратно

Проф. Кобылко. Заявил, что женат, но не осуждает. Секса не было

Юра Савенко. 08.03.11.        Уфа, Черниковская республика. Предложил сыграть в шахматы. На этом все закончилось. Но зато какая харизма! Без комментариев. Секса не было, клянусь пионерским салютом!!!

Павел Базановский. Сослался на психологическую неготовность. Секса опять не было. Ограничились обсуждением соответствующей статьи из «Википедии». Задавал очень много неприличных вопросов. Например, почему девушки не захлебываются спермой во время минета.

 

Глаза Латыпова, дико промчавшись по чужим нерусским фамилиям, уткнулись в единственную, по настоящему интересную строчку. И тут ничто не могло испортить дикое, животное ликование, даже два немецких имени в конце списка (кстати, оказывается, с немцами секса тоже не было, имелось даже замечание что-то вроде «и я другому отдана и буду век ему верна»):

 

Латыпов Артур Магруфович. 01.06.11.-16.07.12. Мельничное озеро. Торфяная 5. – Проспект Октября. – Венеция, Римини, Флоренция, Рим, Неаполь. Grandioso! – 100.

 

Кровь безудержного ликования бросилась в ширококостное лицо Артура Магруфовича. Латыповский пузырь самодовольства затрепетал, заискрился чудовищными, нереальными красками и раздулся до границ Вселенной…

Внимательный читатель, разумеется, догадался, что дело здесь было нечисто. И действительно, в то время как возгордившийся любовник еще и еще раз перечитывал сладострастную таблицу, Даша, убедившись, что рыбка заглотала крючок, преспокойно обмахивалась полами короткого халатика, заставляя цокать языками двух немцев-туристов, которые никак не могли открыть свой номер.

Надо сказать, что расчеты Юры Савенко и профессора Кобылко оказались верными. Наконец-то, похищенные в далеком прошлом страницы Дашиного дневника, готовы были сокрушительно выстрелить, отправив на дно белый пароход Уральцевского счастья. Изощренный бюрократическими процедурами, противными человеческому уму и сердцу, мозг Латыпова правильно догадался об истинной подоплеке случая на Виа Толедо. Однако тут же впал в фатальную ошибку. Артур Магруфович ничего не знал о тайном собрании уфимских иллюминатов в Венеции. Даша же с тех пор была готова к любой пакости. Удобно наблюдая за подсадной уткой через стеклянную дверь бутика, девушка вполне смогла разглядеть, как Лупанков, разыграв нечаянное столкновение, что-то всунул в карман Латыповского пиджака.

Как только любовник отправился по приходу в номер в душ, Уральцева извлекла конверт с уже известными читателю страничками. Теперь ей наконец-то стал понятен смысл гаденькой улыбки Савенко после давнишнего случая с конфискацией личных вещей в квартире на улице Ульяновых. Первой мыслью Даши было избавиться от чудовищной улики. Но подумав, она решила немного переписать таблицу, дополнив ее немцами и скорректированными баллами Латыпова (немцев никак нельзя было упустить, ведь она не могла отказать себе в удовольствии легкого флирта).

Однако читатель вряд ли будет доволен прозвучавшими объяснениями. Он, наверняка, возмутится наглым притягиванием фактов за уши. Для начала, читатель скажет, что Артур Магруфович, несмотря на неопытность в сердечных делах, конечно, сразу должен был догадаться, о том, что девушки просто так в Сибирь не ездят, да и с молодыми людьми под одной крышей не ночуют. Затем, поразмыслив, добавит, что Даша никак не могла спокойно продолжить общение с людьми, которые самым бесстыдным образом изувечили ее дневник. Наконец, сбитый с толку отсутствием таблички с подлинными рейтингами любовников (неизвестно, сколько баллов на самом деле получил Артур Магруфович), посмотрит в самое начало повести и задастся нетривиальным вопросом: чего такого плохого обнаружили пифагорейцы в бобах?

Автор сознается, у него нет готовых ответов. Что касается первого вопроса, то это заблуждение, навеянное научно-техническим прогрессом. Даже самый проницательный мужчина, как уже неоднократно говорилось, лишается элементарных извилин, когда в поле его зрения появляется красивая девушка, отвечающая элементарной вежливостью.

По поводу второго остается только развести руками. Поведение дочерей Евы настолько же непредсказуемо, насколько непредсказуемы и непостигаемы их мысли, чувства и желания. Автору, несмотря на усиленные поиски в собственном компьютере, не удалось обнаружить подлинной таблицы из Дашиного дневника.

В конце концов, следует смириться, что женщину должна окружать тайна. Даже записную путешественницу по жизни от науки. В этом, на самом деле, состоит основная мысль пифагорейского учения. Ведь как ни крути, в той арифметике, которой руководствуется прекрасный пол, 2х2 никогда не будет равно 4. Остается только гадать. Бобы же прежде использовались для бросания жребия. Отсюда, наверное, недоверие настоящих философов к чисто женским способам общения с окружающей действительностью.

 

KI. P.S.

 

Для полноты картины следует прояснить дальнейшую судьбу Черниковской республики. К сожалению, автору известно немногим больше, чем читателю. Субкоманданте Маркос в последний раз появлялся в эфире телевидения 9 мая 2006 года, то есть за несколько лет до описанных в настоящей повести событий.

После случая на Виа Толледо, следы профессора Кобылко и его пламенной свиты сгинули в джунглях Латинской Америки. Впоследствии, говорят, каких-то безумцев, болтающих о коллективизме, видели в дебрях Суринама. По непроверенным слухам, возглавивший новый фаланстер русский профессор, в качестве эксперимента, женился на обезьяне и теперь учит ее членораздельной речи.

Кстати, по мнению телеведущего Гордона, писателя Пелевина не существует.

 

© Александр Иликаев, текст, 2013

© Книжный ларёк, публикация, 2016