Александр Леонидов. Бамзуро (закрытый доступ)

БАМЗУРО: ГЛАЗ УРАГАНА

 

...Подобно отражению в двух сопоставленных зеркалах, ряд золотистых Будд уходил в обе стороны, как в дурной бесконечности.

Я знал это место.

Я его увидел впервые в путеводителе по Таиланду.

Оно манит туристов в Бангкок.

Это внесенный в наследие UNESCO «Храм тысячи Будд» в Бангкоке...

 

 

***  ***

 

...Любите ли Вы Бангкок так, как люблю его я? Не тот парадный, помпезный Бангкок с дворцовым комплексом Рамы II, с ажурными пагодами и женственными мальчиками-проститутками возле мостов через Менам, с его жёлтыми мутными протоками. А дальше, глубже, к окраинам, где стоят длинные бараки рисоочистительного завода, лесопилки, стапеля маленьких верфей, где узкие улицы переполнены гомоном и смрадом, где люди работают и едят на ходу, и каждый занимает такой клочок места, что кажется – они сидят друг у друга на головах...

Тот Бангкок, где рыбу и моллюсков чистят и готовят прямо у Вас на глазах, а помои выплескивают под ноги проходящим?

Тот Бангкок, где воздух остр искрами пряного перца, где продают кожи и слоновую кость, и куда лучше не соваться белому иностранцу?

Думаю, нет...

И не надо. Мои беды начались от такой любви, от прогулок по закоулкам старого рабочего Бангкока, где можно подхватить любой экзотический вирус мира, если у Вас слабоват иммунитет, и прикупить любую дрянь, если Вы до неё охотник...

...Маленький магазинчик амулетов и талисманов кхмер Юнь Чяо содержал на улице Пансаомэен, вдалеке от туристических маршрутов по «разрешенному городу». Я любил бывать у Юнь Чяо в прежние свои приезды. Среди разного магического мусора и хлама у кхмера попадались и подлинные антикварные предметы. Мне случалось находить тут деревянную маску эпохи Цинь «Божественный администратор местности», нефритовых слонов ручной работы позапрошлого века, старинный тимпан с инкрустацией из северного дерева сакуры. Один раз я купил у старика «умелый меч» – старинную работу китайских оружейников – меч, который якобы не пропускает ни одного удара. Это ценное оружие утратило смысл с появлением огнестрельного оружия, против которого древние маги не думали его рассчитать, но в поединке с мастером восточных единоборств я действительно не пропустил ни одного удара бамбуковой палкой, хотя держал китайский меч в руках самый что ни на есть наипервейший раз...

Юнь Чао был антикваром, что называется, «от Бога», а может – и от чёрта, потому что в его тихой гавани водились невероятные осколки старины.

 

– Рад приветствовать русского господина! – сказал мне кхмер и в этот приезд, складывая ладони у подбородка и церемонно кланяясь. – Что интересует Вас теперь, господин?

– Меня... Ты, Юнь Чао... Если такой старый плут ещё пыхтит под небесами, значит, мне тоже есть во что запустить пальцы...

– Прошу вас, русский господин, изучите выставленное, во имя предков... Не смея Вам мешать, буду лишь немного направлять Ваши поиски... Прошу обратить внимание на этот свиток... Подлинная работа Тан Иня «Дорога в зимних горах» – силой магии горных архатов навевает покой на всякого присматривающегося...

– Да... Похоже на то... – произнес я, отойдя от свитка на шаг. Художник Тан Инь жил в начале XVI века, когда не было ни валиума, ни реланиума. Но, глядя на плавные извивы даосистских линий, я ощущал себя так, словно бы наглотался их по полной программе...

С усилием оторвав завороженный взгляд, я прошел мимо многих удивительных вещей, суливших покой или благоденствие, деньги или страстную любовь избранницы, трон или «успех охотнику». Остановился же я у жутковатой вещицы – засушенной змеиной головы, не содержавшей никаких иероглифов на ценнике, кроме бессмысленного звукового ряда – «Бамзуро».

– Уважаемый Юнь Чао, что это? – спросил я, пародируя церемонные поклоны тайцев.

– Это? – Юнь Чао побледнел. – Как... Вы не знаете, белый господин? Это ведь амулет от страшного...

– Он продается? Я дам хорошую цену...

– Нет, господин. Это домашняя вещь. Её нельзя продавать... Она защищает дом от страшного.

– От кого?! Тут написано – «Бамзуро»...

Я неплохо владел ханьской, тайской, кхмерской мифологией, но такого персонажа со зловещим именем и бледностью щёк в момент придыхания – встретил впервые.

– От страшного... – прошелестел старый кхмер белёсыми губами. – Лучше Вам, белый господин, не называть его имени, а то мы перекидываемся им, как мячом...

– Ты лучше не нагоняй цену, а честно признайся: что это за сказка про Бамзуро? При его имени у белых туристов должны дрожать их жирные кошельки?!

– Русский господин, вы принадлежите к очень молодой расе и оттого так беспечны... Сушеная змеиная голова обычно служит оберегом: сильная голова может защитить от любого насилия, от любой беды... А самая сильная голова – защищает от того страшного...

– Которого зовут Бамзуро?

– О, предки! Лучше бы Вам помолчать, господин, а то, не зная здешних обычаев...

– Ладно, ладно старик! А желания эта сушеная голова не выполняет?! Ну, знаешь, как сушёная обезьянья лапка, три любых желания...

Антиквар смотрел на меня с такой широтой непонимания в узких глазах, что я невольно осекся. Судя по всему сказки про сушёную обезьянью лапку были не в ходу на собственной родине...

– Удачу нельзя приручить! – обиженно сказал кхмер. – Талисманы приносят счастье, но никто заранее не может сказать, в чём оно заключается... Амулеты защищают от несчастий, но только ограждают своего носителя от внешних сил...

– Хм! – потёр я гладкий, благоухающий сигарным ароматом подбородок колонизатора (в этой сцене мне не хватало только пробкового шлема). – А есть такие амулеты, которые защищают от всего нежеланного?!

– Эта голова как раз такова... – погладил старик пальцем сухую змеиную кожу.– Но лучше её так не использовать... Ведь голова не сможет справиться с двумя демонами и, оградив от всего нежеланного, не сможет оградить от...

– Бамзуро?

– Ступайте своей дорогой, белый господин, я предупредил Вас, а теперь не хочу больше с Вами разговаривать...

– Ну, ладно... – улыбнулся я. – Ладно... Если ты любишь своего Бамзуро больше, чем американские доллары... – я достал бумажник и пошелестел купюрами. Обычно старик-кхмер от такого звука становился шёлковым, но не теперь. Он отвернулся от меня, давая понять, что все переговоры прекращены, и я отныне проклят в его доме.

Я ушёл.

Уходя, я, конечно, не мог знать, что на следующий день улицу Пансаомэен, как и ряд прилежащих к ней улиц потрясет мощный китайский погром.

В юго-восточной Азии (кто бывал – не даст соврать) китайцев ненавидят примерно так же, как в гитлеровской Германии ненавидели евреев. Китайцев здесь считают бессердечными и алчными пришельцами, ростовщиками и менялами, банковской мафией, опутавшей финансовыми паутинами всё хозяйство кхмеров и тайцев.

Что касается Таиланда, то тут (как и в Испании) фашистский режим после второй мировой войны не был свергнут, а как-то сам собой потихоньку затух. Формально Таиланд и сегодня остается тем же самым фашистским государством, которое вместе с Японией развязало некогда войну.

Конечно, тот всемирный бордель и Гоморра, которым Сиам стал нынче, весьма отличен от сороковых годов, когда легионеры в черных рубашках железным маршем прошагали по городам Бирмы, Лаоса и Китая. Их возглавлял тогда сильный лидер, Пибул Сонграм, память о котором доныне заставляет здешнюю бритоголовую молодёжь называть себя не «скинхедами», а «пибулсонграммерами».

В их сердцах – такая же ненависть к «неполноценным» пришельцам, в голове – такая же пустота, а в кошельках – такая же жалкая медь, как и у их дедов в сороковых-роковых. Нищета и безнадега включают в число «бритоголовых» все больше мальчишек из трущоб, которых можно толкнуть (особенно за «скромное вознаграждение») на все, что угодно...

...Видимо, у старика Юнь Чао был серьезный конкурент – ведь в этих краях любой мальчик отличит кхмера от ханьца. Однако чернорубашечная банда погромщиков-«пибулсонграммеров» не сумела отличить его...

...Когда я прибежал в антикварный магазин – Юня уже убили заточками из гвоздичного дерева. Погром в магазине был немыслимый – буквально потолок смешался с полом. К моему приходу крушить, кроме меня, было уже нечего, и «пибулы» заметно оживились, заметив гостя.

Как по команде, они повернули ко мне гладкие головы-шары со сросшимися над переносицей бровями. Мне они показались единоутробными братьями – какими, впрочем, и им всегда кажутся европейцы.

Их предводителя я узнал по гвоздичной длинной пике – малоэффективной в бою, но служащей у таиландских фашистов символом «вождя». Этой пикой он ткнул в мою сторону, намереваясь отдать гортанную команду атаковать «проклятого белого колонизатора».

Но за его голосовые связки это сделал мой короткорылый револьвер-«бульдог». Как пели раньше, «но спор в Кейптауне решает браунинг»...

– Эй! – закричал я по-тайски. – Господин капитан! Пошлите второй взвод на задний двор, чтобы эти «пусторисники» (одно из тайских оскорблений, что-то вроде нашего «голоштанники») не ушли оттуда...

...«Порази пастыря – и овцы рассеются»...

Моя решительность многое объяснила «пибулам». Они, рыча, как упыри, отступили вглубь магазина и убежали по цепочке через служебный выход.

Я осмотрел труп старого кхмера-хозяина. Гвоздичная заточка-кол торчала прямо из его груди, полы шёлкового халата с драконами раскинулись по сторонам. Глаза Чао уже остекленели...

– Не слишком тебе помогла твоя сушёная змея! – сказал я мертвецу, машинально откусывая кончик сигары, вытащенной дрожащими пальцами из нагрудного кармана френча. – Или это был ещё не Бамзуро?! Тогда, старик, что такое Бамзуро?!

Пора было и мне уходить. Полиция могла нагрянуть с минуты на минуту, а мои отношения с мифическим «господином капитаном» были далеко не столь тёплыми, сколь я попытался изобразить их перед «пибулами». Прилетев на руины, грифы-«копы» замели бы европейца с гораздо большим удовольствием, чем «пибулсонграммеров», которых и в полиции многие по недомыслию считают «патриотами»...

...В отель «Золотой слон» я прибыл уже с амулетом, защищающим от нежеланного. У администратора я поинтересовался, кто же всё-таки такой Бамзуро, но она очень испугалась и убежала в служебное помещение, а потом вызвала охрану отеля.

– Бред какой-то! – рассердился я, истратив порядочно долларов на улаживание дел с охранником. Естественно, я думал перепрограммировать амулет – в общих чертах я знал, как это делается, но старик и девушка-администратор вселили в меня некий страх перед таинственным «Бамзуро». С одной стороны – рассуждал я – если амулет защищает от ВСЕГО нежеланного, то Бамзуро без желания тоже не проникнет в мой дом, кем бы он там себя не вообразил. А я за последние несколько дней уже успел заочно его возненавидеть, так что пусть на приглашение не рассчитывает...

Но, с другой стороны – кто или что это такое? Почему о нём никто не хочет говорить?!

Я решил спросить о Бамзуро у случайных интеллигентного вида прохожих – ведь на улице охранника подозвать не так-то просто.

 

Время я для этого выбрал не лучшее. Приближался с моря знаменитый ураган «Кэтрин», смывший в 200* году многие города восточной Азии. Первые порывы урагана уже рвали головные уборы и бумажные флажки-вывески с лавок, когда я спросил пожилого тайца, спешащего с папкой под мышкой в сторону Университета.

– Бамзуро?! – удивился он, посмотрев на меня через круглые, в металлической оправе, очки. – Послушайте, иногда некоторые бесноватые шаманы в северных деревнях провозглашают, что они Бамзуро... Однако белого европейца, который решил, что он – Бамзуро – я вижу впервые...

– Послушайте! – рассердился я. – Простите мне мой плохой тайский, но я не решил, что я – Бамзуро! Я спрашиваю Вас, кто такой Бамзуро?!

В этот момент ураган расшатал давно кривую вывеску магазина ламаистских благовоний, который держали на университетской улице беглые тибетцы, и она, словно обезумевший планер, понеслась в нашу сторону...

– Бамзуро... – начал было тайский профессор, закрывая лицо от порывов ветра. – Это...

Я имел несчастье наблюдать, как огромная плоская вывеска со свистом спланировала мимо нас, начисто, будто ножом отрезав тайцу голову... Изменив траекторию, она пошла к земле, и сильный ветер долго ещё волочил её куда-то по мостовой, окровавленную и деформированную от удара...

Признаюсь, я потерял самообладание и побежал в отель, стараясь не оглядываться. Ураган «Кэтрин» летел за мной, опережая меня. В отеле его усиливающегося напора не выдерживали многие широкие стекла; они со звоном вылетали, своими осколками поражая постояльцев. В тот момент я решил, что Бамзуро – это ураган...

...Но когда рама в моём «полулюксе» треснула, обдав меня бритвенным потоком стекла, я понял, что змеиная голова ни хрена не защищает от Бамзуро, как должна бы... Истекая кровью, я лежал на дорогом ковре в собственном временном жилище, и некому было прийти мне на помощь, ибо современный Содом – Бангкок – захлестывали океанские волны...

Я решил наплевать на Бамзуро и перепрограммировать амулет на отражение нежелаемого – например, смерти от кровотечения. У тайцев это делается проще, чем в других местах. Нужно только достать голову змеи (если амулет – голова змеи), посмотреть в её глаза или глазинцы (в моём случае глазами были серебряные шарики) и произнести три раза (тройка здесь – как и во многих местах – сакральное число):

– Твой господин – Лувер!

А затем, тоже трижды:

– Огради меня от того, что я не желаю!

Тайцы считают, что язык, на котором произносится заклинание, не имеет значения. Ведь мыслим мы все одинаково, и предмет слушает не звуки, а мысли. Но в моём положении рисковать было нельзя: я умирал без врачебной помощи, и потому обращался к змее на родном ей тайском наречии.

В любом случае, правильно я сказал или неправильно – амулет мне помог. Раны странным образом зарубцевались, вытолкнув из себя длинные кинжаловидные лоскуты кровавого стекла, боль мучила по затухающей, силы вернулись в тело.

Так всё и было. Кем бы ни был таинственный Бамзуро – я снял защиту от него в пользу более практичных вещей...

Ураган бушевал три дня и унёс сотни тысяч жизней в Юго-Восточной Азии. Поэтому я уезжал из неё в похоронном настроении, и мне было не до каких-то бабьих сказок про Бамзуро.

Несколько лет после этого я прожил в России и в Европе. Здесь вокруг меня творились страшные вещи: они не касались ни меня, ни моих близких, ни знакомых или деловых партнёров, никого из тех, счастья которым я мог бы пожелать. Но далее этого круга – среди тех, кого я не знал – царил сущий апокалипсис. Убийство, вроде бы случайное, соседствовало с самоубийством, никак не связанным со мной. Разорения и банкротства незнакомых мне людей переполняли новостные колонки городов, в которые я приезжал. Эпидемии и эпизоотии переполняли гробы и скотомогильники...

Я бросался на помощь страждущим: знакомился с больными, заклинал их несчастье силой змеиной сухой головы – и они поправлялись. Я добивался кредитов для тех, кто обанкротился, как мне казалось, по моей вине – и удача возвращалась к ним... Но – сколько бы я не помогал незнакомым, становившимися моими знакомыми, перезнакомиться со всем миром я не мог! Это было нереально – да и люди боялись моего чрезмерного участия, не понимали, с какой радости некий чужой господин вдруг лезет в их дела? Не хочет ли он получить для пересадки почку или что-то в этом роде?

Жить так дальше я не мог, и, наконец, снова собрался в Таиланд. Мой лайнер взмыл из Цюриха. Он летел 27 часов, больше суток. К моменту приземления в Бангкоке здоровыми на нём остались только те, кто согласился обменяться со мной визитками. А таких среди чопорных швейцарцев оказалось немного...

Самолёт загнали в карантин, нас всех подвергли многосторонним проверкам – но болезнь неизвестного происхождения охватила и медперсонал, а больницу охватил мощный пожар от замкнувшей в нескольких местах электропроводки...

Я пытался запомнить имена тех, кто вокруг. Я перебирал в памяти сложные имена врачей и медсестер – но некоторых забыл, и они умерли. Теперь я с кощунственной ясностью понимал, как тяжело приходится Богу...

Я вышел в Таиланд, потому что карантин ни от чего уже не спасал, и пошел из города (здесь было слишком много людей, слишком большая зона риска) на север, в джунгли.

Я шёл, и нечто, словно большое мачете, рассекало путь передо мной. Я не желал заблудиться в джунглях – и шёл, словно по карте карандашом чертил. Но Боже, Боже, что я видел по пути! Тигры, сплошь и рядом наколовшиеся на обломанные сучья, умирали в конвульсиях. Птицы задыхались, запутавшиеся в петлях из лиан. Черви выползали умирать из переполнявшейся влагой почвы. Змеи, как пьяные, шатались, самоотравившись собственным ядом...

Я шёл на север – ведь Бамзуро почитали в северных деревнях, если верить покойному тайцу, не побоявшемуся этого имени...

 

Так я дошёл до небольшой деревни. Жители её бежали, охваченные непонятной паникой, и только умирающий старик, бессильный встать с циновки, встретил меня на пороге своей хижины.

Я поклонился ему как можно вежливее и церемоннее, стараясь не напугать его.

– Подойди! – прохрипел старец – Я и так ухожу на сторону духов! Мне незачем бояться Бамзуро...

– Откуда ты знаешь, что я хочу у тебя спросить? – удивился я.

Он тоже удивился. Но сдержал изумление и попросил спрашивать, что мне будет угодно.

– Ты ведь сам сказал... – растерялся я. – Я понимаю, что этот вопрос для вас очень тяжел, и он может тебя добить, старик... Но и мне не слаще твоего! В конце концов, будь оно всё проклято, скажи мне, заклинаю тебя предками и праотцом Пань Геном, кто такой этот Бамзуро?! Мне очень важно это узнать!

– Ты?.. спрашиваешь это у меня?! – недоуменный старик даже привстал на своем смертном одре, глядя на меня расширившимися глазами.

– А разве здесь есть другие люди?! – разозлился я не на шутку. – Ау! Тайцы?! Вы где?! Выходите, и я спрошу у вас всех – кто? такой? проклятый? Бамзуро?! Разрази его проказа!!!

– О предки! – восклицает старик, закрывая лицо руками. – Неужели ты до сих пор ещё не понял, кто такой Бамзуро?!

И тут я с мучительной отчётливостью вспоминаю, что уже несколько лет я каким-то чудом не встречал на своём жизненном пути ни в Европе, ни в России, ни тут – ни днём, ни ночью, ни в зданиях, ни на улице, ни большого, ни маленького – собственного зеркального отражения...

 

© Александр Леонидов, текст, 2014

© Книжный ларёк, публикация, 2014