Александр Леонидов. Топорная история

ТОПОРНАЯ ИСТОРИЯ

 

Будучи человеком непорядочным, всем соседям неприятным и очень всем надоевшим, наркоман-любитель Вадик Тополев не сделал в то утро ничего нового для себя.

Пакость за пакостью – это был его стиль и образ жизни, поэтому он не слишком расстроился, когда тяжелый мороженый белоглазый судак упал с его лоджии прямо на сверкающую синюю иномарку Светочки-Конфеточки, Светланы Собольчеевой…

Вышло всё просто и буднично. Вадик полез зачем-то на свою захламленную лоджию, стал там перебирать мусор и ковыряться в хламе, и в итоге мороженую рыбу неловким движением «сронил». А балкон у наркомана-любителя Тополева был на 8-м этаже, и сила удара получилась приличной, вмятина вышла ощутимой.

Светлана всё это безобразие лично видела, потому что как раз собралась куда-то ехать, и чудо, что мороженый судак не упал ей на голову, убив такую тонкую и очаровательную, медно-рыжую пышноволосую красавицу их, как величают в квитанциях, «МКД», то есть многоквартирного панельного дома средней степени разрухи.

Светочка-Конфеточка, рассчитывая, видимо, на обаяние своей юной привлекательности, приехала на лифте к Тополеву ругаться, и стала требовать, чтобы он оплатил жестянщиков и прочий набор по ремонту, включая даже моральный ущерб. Но недаром все соседи ненавидели Вадика Тополева за асоциальный и отвратительный образ жизни. Бессовестный владелец судака не только не проникся своей гражданской ответственностью перед восхитительной соседкой, но и грубо высмеял её, предложив забрать вонючего оттаивающей рыбной слизью судака в качестве компенсации.

Светочка-Конфеточка очень женственно и очаровательно вспыхнула, захлопала длинными ресницами, и в порыве отчаяния пообещала проклятому согражаданами асоциалу:

– Я с тобой разбираться не буду! Ты с парнем моим разговаривать будешь, тогда я посмотрю, как ты запоёшь!

Светлана Собольчеева блефовала вчистую. На момент падения белоглазой рыбины на её гламурный капот у неё не было парня. Трудно поверить, но несчастными в личной жизни чаще всего оказываются именно самые первые красавицы! Пока дурнушки разбирают то, что есть, эти благословенные Небом особы ждут принцев, в итоге остаются без никого…

С прежним своим другом Светочка-Конфеточка рассталась довольно давно. Он был глуп, примитивен, словно бы топором вырублен, и к тому же богат папиными денежками. Вы спросите, отчего же богатство в числе отрицательных качеств? Светлана Собольчеева с высоты небогатого своего опыта восемнадцатилетней девушки «модельной внешности» ответила бы вам так:

– Они, которые с деньгами… Все какие-то недоделанные…

А если вы не поняли, что девушка имела в виду, то поясню более богатым словарным запасом: мажоры с толстыми кошельками всё время кривляются, выделываются и безмерно влюблены в себя, что заставляет ревновать тех, кто пытается добиться их любви. Наверное, Светочка-Конфеточка имела в виду это… Но, так или иначе, с прежним кавалером она рассталась навсегда (по ходу, он этого даже и не заметил особо, не то что расстроился) – а новым не обзавелась.

Но, желая хоть как-то повлиять на гадкого наркомана Вадика, Света блефовала. Итог оказался неудовлетворительным: Вадик не проникся трепетом при угрозе мифическим парнем, и снова посмеялся над пострадавшей.

Ломая руки, она вышла из прихожей Тополева в слезах, и уехала на помятой машине… Что делать – она не знала, ну не судиться же с наркоманом, в самом деле!

 

*  *  *

 

Между тем, не зная ни горя, ни радости, в двух кварталах от места падения мороженого судака жил молодой историк-пиктограф Аркаша Кислов. В маленькой, пропахшей книжной пылью квартирке, доставшейся от покойной бабушки, и с тех пор не знавшей ни ремонта, ни уборки, он увлеченно строил теории расшифровки древних пиктографий, то есть рисуночного письма на древних стелах и барельефах Передней, а так же и Задней Азии.

Жил Аркаша уединенно и по-спартански: весь в книгах, иногда выныривая, чтобы отварить себе серые тюремные макароны или запечь в микроволновке тщательно вымытую картошку. Не то, чтобы у Аркаши было мало денег (хотя и денег тоже было мало) – просто не особенно волновало его, чем набить брюхо, и ел он, как наши классики говаривали, – «мимодумно».

«Однако! – подумал Аркаша в тот день, открывая бабушкин холодильник, убого-пустой, и выдвигая овощной лоток с двумя картофелинами на дне. – Быстро же вы у меня кончаетесь…»

Казалось бы, совсем недавно приобрел он в овощном пару кило этого картофеля, и вот: весь уже сжевал! Но на последний обед хватит – решил Аркаша, и в магазин не пошел. Ему казалось в тот день, что случится нечто важное, огромное и значимое… Не в силах избавиться от этого чувства приближения Судьбы, Кислов по убогости своей думал, что он наконец-то расшифрует письмена Мелуххи из «Маганского архива». Какой в такой ситуации может быть продмаг?!

Аркаша поставил свои две последние картофелины запекаться на пять минут, и углубился в даггеротипы «Маганского архива», сопоставляя его значки с изолированной пиктографией Мочики…

Конечно, строго говоря, читать пиктографию как текст нельзя. Это же набор картинок! Ну как можно прочитать набор картинок?! Один увидит одно, другой другое, а единого толкования ведь не получится… Но у Аркаши Кислова, обретавшегося «приват-доцентом» (то есть сотрудником без зарплаты) на кафедре Древнего Мира местного университета была своя теория. Аркаша Кислов полагал, что сравнивая картиночное письмо народов, изолированных друг от друга (как, например, южноамериканских индейцев мочика и страны шумерского захолустья Мелуххи), можно, с помощью психологии, найти вмонтированный в человеческое естество смысл изобразительного письма.

Довольно убедительно Кислов доказал, например (и был даже опубликован в академическом журнала «Вестник Древней Истории», желанном и легендарном «ВДИ»), – что изображение бычьих рогов у всех примитивных народов означает богов или демонов, что для диких народов одно и то же…

С помощью «метода Кислова» – увы, не получившего за статью с картинками ни гонорара, ни прибавки к несуществующей зарплате – историки стали читать кое-какие пиктографические тексты, по крайней мере, отличать хозяйственные архивы пиктографии от священных записей…

Аркаша, ободренный публикацией в самом «ВДИ», который был мечтой его детства, продолжил свои изыскания, порой вызывая восхищение узкого круга коллег, а порой и насмешки.

И вот – чувство неких больших перемен в жизни! Оно растёт прямо из груди, и означает никак не меньше, чем ещё одну публикацию в «ВДИ», как минимум! Какое в таком случае может быть хождение по магазинам? Испек себе два клубня, круто посолил и съел, достаточно для поддержания сил…

Жуя картофелину, Аркаша пристально вглядывался в значки, узоры и орнаменты гарантированно изолированных культур. Но ничего не получалось, не шло на ум. Да к тому же, как на грех, в самый неподходящий момент разразился трезвоном старый бабушкин телефон в наркомовском корпусе толстого черного винила…

 

*  *  *

 

Между тем, в паре кварталов отдаления, продолжая свой махрово-асоциальный образ жизни, наркоман-любитель Тополев вышел на лестничную клетку покурить травки – «башкирки». Здесь негодяя встретил давно уже и безрезультатно осуждавший его сосед Алексей Павлович Беглов, пожилой одышливый инженер, курящий в подъезде исключительно нормальный табак и презиравший Вадика за наркоманскую вонищу по всему, грубо выражаясь, «МКД»…

Зачем-то (может быть, глючить начинало) Вадик Тополев поинтересовался у Алексея Павловича, не знает ли он парня Светочки-Конфеточки из 38 квартиры?

– А что такое? – брезгливо спросил пузатый инженер в советской майке на широких лямках.

– Да стерва эта… На меня натравить его обещала… – нервно хихикнул Вадик. – Думаю, какой он из себя, сильно ли страшный?

Алексей Павлович Беглов плохо помнил даже, кто такая Светка из 38 квартиры. О парне же этой смутно всплывающей в памяти девчонки он и вовсе ничего не знал, ни о нынешнем выдуманном, ни о прошлом, недоделанном и брошенном…

Но, под влиянием сильной неприязни к наркоману Вадику, Алексей Павлович мстительно наврал:

– Не повезло тебе, Тополёк… Зря ты со Светкой связался… У неё же мужик – рецидивист ваще… Он ваще, не бьёт, а только режет…

Пока инженер Беглов вдохновенно врал, чтобы отравить Вадику наркоманские будни разными фобиями, наверх со скрипом поднимался пенсионер МВД товарищ Моховиков. Это был отставной подполковник, брежневской ещё закалки, бодрый духом, несмотря на палочку в руках. Начала разговора товарищ Моховиков не слышал, но решил со стариковской маразматической убеждённостью, что соседи ведут речь про паркового маньяка.

– И ничего вы не знаете! – покачал головой Моховиков – Не режет он, топором рубит! Поэтому и огласка такая у дела! Ножами-то мало что ли пыряются?! Это бы так не гремело… А он топором, понимаете…

– И как только Света его терпит? – подыграл возникшей ситуации Беглов. Старик не понял подвоха и проникновенно, ментовски и менторски, парировал:

– На свете кого только не перебывало! Ты меня спроси, такое порасскажу, волосы дыбом встанут…

Конечно, целомудренный пожилой «мильтон» имел в виду белый свет, на котором многие перебывали. Но фраза получилась двусмысленной, и очень напугала Вадика-наркомана…

Как это часто бывает у «бичей общества», с Вадика ниспало веселое равнодушие и облепил его неприятный потный страх. В пустопорожней голове Тополева кружились и обиженная Светлана, и её парень, который рецидивист, и который топором… И сам топор крутился… Начали возникать неприятные образы и ассоциации…

В таком состоянии Вадик вернулся в квартиру, запил там «башкирку» стаканом водки. Посидел, подумал – не полегчало, и попёрся во двор, чтобы ещё у кого-нибудь из соседей спросить про Светкиного хахаля…

 

*  *  *

 

Неприятный трезвон старомодного телефонного аппарата окончательно добил филологические изыскания «приват-доцента» Кислова. Он с недовольной миной снял трубку – и ещё больше расстроился…

– Ко мне полбарана привезли Кочубеевы! – радостно сообщила Аркаше его мать, скандальная женщина, проживающая в одном доме со Светочкой-Конфеточкой и Вадиком-нариком. – Вот молодцы Кочубеевы, в отличие от тебя! Тоже мне сын называется, хоть бы принёс чего матери… Мать тут голодает, а он…

Мать Аркаши весила много больше центнера и казалась квадратной из-за малого роста. Версию о её «голодании» отверг бы с порога любой диетолог, хотя и прописал бы его начать…

– Я, Аркаша, на балконе баранину сложу…

– Поздравляю! – скривился Кислов в скептической улыбке. – А я зачем? Баранину кушать?

– Ишь ты, кушать! Быстрый какой! Тебе бы только жрать… Как зарабатывать на жратву, так ты не прыткий, а так первый за стол с ложкой… Я тебе чё звоню? Ты приди к матери, помоги, баранину-то поруби… Я такой здоровый кусок и до балкона не допру… Ты мне где-то по три-четыре килограмма разруби, я в мешки сложу «полтиленовые» (мама слова «полиэтилен» никогда не выговаривала) и повешу на крючки, где у меня пельмени висят… Мороз вроде бы обещали… Пока зима, не протухнет…

После долгих и безуспешных попыток сперва отмазаться, а потом отсрочить исполнение сыновьего долга, Аркаша вынужден был смириться и пообещал скоро прийти. Тут куда же деваться? Мороженые полтуши лежат в прихожей, если оттают – что тогда с ними делать? Приходится торопиться…

– Ты эта… – продолжала мама напирать в трубку. – Ты бабушкин топор возьми с собой… У бабушки хор-р-роший топор там для мяса под раковиной…

– Мам, ну неудобно… – снова начал отпираться Аркадий. – Ну как я с топором по улице пойду? Арестуют ведь…

– А ты скажи, к матери идёшь! Помогать! Что у них, своих матерей, что ли нет?!

Словом, некуда свернуть, судьба она и есть судьба: с утра обещала что-то большое и светлое, а вон как обернулась: мясной бабушкин топор, мясо рубить на пеньке, вместо пиктографии Мелуххи… Так ведь и жизнь пройдёт – как прошли через неё эти бараньи и свиные туши с маминой кухни…

Собираясь к маме на «дело», Аркаша Кислов стал искать одежду погрубее, чтобы не замарать при рубке. Достал черный ватник – надел и стал похож на уголовника. Взвалил большой топор на плечо, как велел сыновний долг, и отправился тропой мясника…

Благо, пройти-то два квартала. Может, и пронесет, не увидят в таком позорном облике знакомые доценты и аспиранты…

 

*  *  *

 

Во дворе, возле детских каруселей, вмерзших брюхом в грязный лёд Вадик Тополев встретил «собашницу» тётю Валю с её здоровенным ротвейлером. Хоть ротвейлер был огромен – однако молод и глуп. Он вырос пока только телесно, но не умом. Скакал, как щенок. И хвост ему, дураку, только недавно купировали. Вилял теперь забинтованным обрубком…

– Тётя Валя… – глухо сознался Вадик, чувствуя к тётке мутную и позабытую сыновью симпатию. – А вы парня Светки из 38 квартиры видели? Страшный он, или врут люди?

Тут поймите правильно: Вадик жил в этом, казенно говоря, «МКД», с рождения, и «достал» не только соседей по лестничной площадке. Он всех «достал». От него мечтали избавиться даже жильцы соседних подъездов. А уж его собственного подъезда, из которого собашница Валя вела своё пролетарское происхождение, – так и вовсе сильно мечтали…

– Убьёт он тебя, сердешный! – заголосила тётя Валя, верно оценив страх в глазах подонка и чая воплотить давнюю мечту. – Светка, что ли, натравила?!

– Натравила, тёть Валь… – всхлипнул Вадик. – Я всего-то рыбу на её тачку уронил… Нечаянно… Уж извинялся, денег предлагал на ремонт… А она говорит – «с моим парнем будешь разговаривать»…

– Вот шалава! – охватила тётя Валя пухлыми ручками толстые щёки. Чисто по-женски увлекаясь, тётя Валя сама уже верила в то, что говорила, и была искренней:

– Ты, Вадик, съезжай лучше… Квартиру-то поменяй, да поскорее… Не даст он тебе жизни, упырь… Да на него же, хахаля Светкиного, смотреть-то страшно…

– А правда, что он топором людей рубит? – почти плакал похмельный Тополев.

– Вот людей – врать не буду… Не видала… А вон у Джоя моего, видишь, хвост в бинтах…

– Он?!

– Он, ирод! Главно, он к Светке идёт, по лестнице, а Джойка, он же дитё совсем, игривый… Наскочил на него, поиграть хотел… А этот как жахнет топором… Я кричу – мол, он без агрессии, он поиграть только… А поздно… Глянь, а у Джойки хвоста-то и нет уж, корчится, скулит… Весь подъезд в кровище…

– Мать итить! – вскричал Вадик. – Так это с утра что ли сегодня?!

Дело в том, что «подъезд в кровище» он с утра видел. Сам. Лично. Кровищу оставили Кочубеевы, когда в холщовом мешке тащили Кисловым полбарана. Устав на лестнице, остановились передохнуть, мешок поставили – вот и натекло…

С утра кровь не слишком удивила Вадика. Возможно, мясо несли и прислонили, а может быть, алкаш какой упал по пьяни, нос разбил… Но теперь, в свете новых фактов, наркоман-любитель всё представил в ином свете!

Действительно, вдоль всей лестницы были капли крови, дорожка из красных капель… Да они и сейчас ещё там… А в одном месте – ну точно, как раз супротив тёть-Валиной квартиры – лужа из крови! Ох, что делается-то, что делается!!!

 

*  *  *

 

Мрачный от позора неприличного шествия в зековском ватнике и с мясницким топором Аркаша Кислов с первых же шагов заметил неприязненное к себе отношение. Несмотря на интеллигентное в целом лицо, люди на улице сторонились его, старались обойти подальше. Топор у бабки был знатный, от чехов, с интервенции остался, там даже на обухе клеймо было с «ятями» и «фитами» царскими… Смотрелся топор так жутко, что Аркаша и сам себе не нравился. А уж людям незнакомым – он совсем не нравился…

Ну, пока шёл тротуаром – неприязнь людская была ещё терпимой, хоть и ощутимой. А как зашёл в мамкин двор – вообще черт знает что началось…

Какая-то тётка с собакой, при виде Аркаши, обидно ойкнула и, судорожно натягивая поводок, потянула какающую собаку, склоняя её к бегству… Собака в беспомощной позе, растопырив задние ноги, волоклась за тёткой по следу, и тётка тащила её, словно в собачьей упряжке, только наоборот: не псы эскимоса, а эскимос псов…

А неприятного и неопрятного вида мужик, похожий на наркомана или молодого алкаша, при виде Кислова побелел лицом до прозелени и застыл в явных муках буриданова выбора: бежать ли – но куда? Или встречать – но чем?!

Кислов, мрачный от позорности своего внешнего вида, но никому зла не желавший, надвигался со своим топором. Мужичонка с цветом лица бледной поганки как-то бочком, униженно и прибито, подковылял к нему и начал тараторить:

– Брат… Ну, в натуре… Ну бес попутал… Не хотел я, сам этот судак упал… Я нечаянно… Не, ну братан, я же понимаю, всё по всему… Ремонт там надо оплатить, я согласный… Ты только сумму скажи, я найду… Надо будет, займу, но найду…

Аркаша Кислов с возрастающим по экспоненте изумлением смотрел на парня, который (явно не в себе) – собирался встать перед ним на колени и молитвенно каялся непонятно в чем. Поскольку парень был по внешнему виду совершеннейший алкаш и асоциальный тип, Кислов подумал, что это водопроводчик.

Там была пустяшная история, конечно же, связанная с мамой Аркадия, потому что к самому «приват-доценту» скандалы никогда не липли. У мамы на кухне потекла раковина. Мама вызвала водопроводчика, а пока он шёл – подставила судок, чтобы вода на пол не лилась… А водопроводчик пришёл в дупель пьяный, и не только не смог починить слива, но ещё и неловким движением опрокинул судок, полный грязных стоков…

Кислов никогда бы этой дурацкой истории не узнал, если бы не телефон. Но мама, каждый вечер тратившая по часу его научного времени, трындела в трубку все мельчайшие подробности своей небогатой событиями пенсионерской жизни. Поэтому Кислов был не только в курсе опрокинутого судка, но и в курсе более тонких подробностей. Например, что от водопроводчика несло «настойкой боярышника», что разлитая грязная вода подтиралась потом красной тряпкой, получившейся в хозяйстве мамы путём разрывания старой Аркашиной майки, и что водопроводчик жаловался, будто под раковиной ему не хватает света для починки…

Мудрено ли, что Аркаша принял одного алкаша за другого, несмотря на предупредительное отсутствие стойкого запаха «настойки боярышника»?

– Не, братан, ну ты не думай… Света… Света… Ну, преувеличивает она всё… Я же не в отказку пошёл, я же с понятием… Я же всё там починю…

– Не надо уже! – с отвращением отстранил потные рукопожатия водопроводчика Кислов. – Без тебя уже всё там починили…

– Брателло, судак этот случайно подвернулся так под руку…

– Пить надо меньше… – окрысился в обиде за маму Кислов. – Судок – он не виноват, он существо неодушевленное… Кто толкнул, тот и виноват! Ну не хватает света – чего ты туда полез-то?!

– Свету я очень уважаю… – наврал мокрый от натуги Тополев, заслышав знакомое имя. – Мы со Светой никогда не ссорились… Это бес попутал, бес под руку толкнул, с-судак этот, понимаешь… Я осознал, братан… Давай мирно всё решим, я всё оплачу, извинюсь, зайдём ко мне, коньячку выпьем…

– Некогда мне, да и вон… – Кислов покачал топором на плече. – С пьяных глаз ещё палец себе отрубишь… Думаешь, мне мать тушу поможет тащить?! Никогда такого не было, всегда любую тушу сам, один, таскал…

Услышав про тушу, которую нужно куда-то тащить, и к тому же не в первый раз, Вадик потерял остатки стыда и достоинства, превратившись в серый, жалкий, поганый гриб с мятым лицом сморчка…

– Братан! Не надо! Бес попутал! Оплачу я! Всё понял я, больше не повторится!

– Дык конечно! – согласился Аркаша, думая о сливе на маминой кухне. – Я твой косяк эпоксидкой замурую, прикипит – века не откупоришь…

В порыве слабой надежды на спасение наркоман-любитель пал на колени перед чудовищным Светкиным парнем, надеясь его разжалобить…

В этот момент у подъезда припарковалась сама героиня истории, Светочка-Конфеточка, аппетитная, как чудо кулинарии, но стройная, как тополя, давшие Вадику фамилию…

Вид из бокового окна автомобиля порадовал Светлану. Незнакомый парень с топором стоял, нависая черным ватником уголовника над обидчиком, а тот, в слезах и соплях, целовал колени мстителю и о чем-то умолял…

Светлана нарочито-громко хлопнула дверцей и направилась поближе насладиться неожиданным, но оттого вдвойне приятным сюрпризом возмездия.

– Отрубил бы ты ему топором башку! – развязно посоветовала девушка незнакомому юноше, к которому сразу почувствовала некую симпатию.

Аркаша понял это как шутку насчет водопроводчика, и весело подмигнул:

– Вначале пусть починит, что сломал, а потом… – и воинственно потряс своим топором в правой руке.

Вадик, хлюпая носом, на карачках пополз к Светочке-Конфеточке, бормоча, что всё оплатит и починит, и сверху даст, сколько потребуют, «только не надо!» Поскольку душа у Светланы была доброй, она тут же пожалела своего прежнего гонителя и, пнув его итальянским сапожком для острастки, назвала более чем умеренную сумму компенсации.

Первый раз в жизни Вадик-наркоман поцеловал девушке руку и, словно гиена, боком и ухающе, убежал в подъезд.

– Кто у нас в ЖЭКе работает! – посетовал Аркаша, улыбаясь Свете. – Сумасшедший какой-то…

– А здорово ты ему мозги вправил! – улыбнулась в ответ Светлана. – Кажется, узнаю… – она игриво, пистолетиком направила на Аркашу тонкий маникюрный пальчик. – Ты сын тёти Веры Кисловой, из сорок седьмой…

– Он самый и есть… Только я сейчас с мамой не живу…

– Отдельную квартиру купил? – зауважала Светлана бывшего соседа.

– Гм… ну можно и так сказать… – смутился Кислов.

– Что тут скажешь… – пожала Света тонкими плечиками. – Молодец ты, Аркадий Кислов… Классно с этим… (Светик брезгливо поморщилась) разобрался… За весь наш двор ему отомстил…

 

*  *  *

 

В тот день Вадик Тополев не смотрел в окна. Он отходил, выпивая и покуривая «травку» одновременно, и его бил озноб. А вот Светочка-Конфеточка смотрела в окно, облокотившись на узкий подоконник панельной квартиры, – и видела как ловко, сноровисто и умело разделывает Аркадий Кислов баранью тушу для своей мамы…

И когда увидела, что, разложив разруб по пакетам, он поднимается наверх – как бы случайно накинула дублёнку, вышла в подъезд…

– Аркаша! А классная у тебя фамилия…

– Ага! – скептически отстранился Кислов. – Кислая…

– Не-а… Kiss– это поцелуй, Аркаша…

Кислов, которого с детства дразнили «киселем», и который ненавидел свою фамилию, отдающую окисью, впервые слышал такую версию её звучания. Он был удивлён, но не только: ему понравилось…

 

*  *  *

 

Они обменялись телефонами, а потом встретились в кофейне, а потом ещё раз – в археологическом музее. Странное место, чтобы водить туда девушку, но Светлана выражала такой бурный восторг, что Кислов осторожно, с тревогой – рискнул раскрыть ей свою профессию…

– Вот это вон там массагетская пиктография… На чаше-то… а табличка с переводом, видишь?

– Вижу, Аркаша…

– Ну, дык, это… Это я расшифровывал…

– Ты?! – глаза Светланы округлились неподдельным восторгом. – Шутишь?!

– А ты посмотри… – смелел на глазах Кислов. – Там внизу таблички и переводчик указан…

– Мамма-мия… «Кислов Аркадий»… Аркаша, ты перевёл массагетскую пиктографию?!

– Никто не смог… А я перевел… – пожал плечами Кислов. – Ну, конечно, есть, которые оспаривают мою версию…

– Чужое все норовят обхаять! – с понимание взяла друга за локоток Светлана. – А сами версии предлагали?!

– Нет… – Кислов совсем распоясался, утратил страх и стыд и изобразил руками кренделя, кривляясь: – Говорят, пиктографию нельзя читать…

– Вот клоуны дешёвые… – рассердилась Света, но глаза горели всё тем же восторгом и почти преклонением…

Так Кислов и понял, что говорить о своей профессией с этой девушкой не опасно, ей это скучным не кажется. А раз так – вскоре уже Аркаша и Светочка-Конфеточка были у Кислова дома, и Кислов хвастался дешифраторами, а Света пожирала его взглядом, как будто ей Аполлон явился…

– Боже, как это интересно! – листала она большие и цветные альбомы переднеазиатской пиктографии. – Голоса минувшего, из-под земли, голоса, которые хотят, чтобы их услышали…

– А по Мелуххе я единственный специалист! – не удержался от очередного хвастовства Кислов. Конечно, если бы Светлана была из их круга, она уличила бы его во лжи, и напомнила бы о профессоре Бэлже из Оксфорда. Но поскольку слово «Мелухха» Света слышала вообще впервые в жизни, то с профессором Бэлже фокус прошёл гладко, сыграв свою роль в начинавшихся отношениях…

Со страстью, достойной пылких любовников, Аркадий и Светлана лежали на полу…

Перед ними была расстелена огромная карта Передней Азии, и они с жаром обсуждали варианты локализации Мелуххи относительно Междуречья, причем доставалось на орехи и оксфордскому профессору Бэлжу, и местным «гонителям истины»…

Безоговорочно приняв версию Аркаши о расположении древней Мелуххи и даже Аратты, заклеймив неведомого Джеймса Бэлжа несмываемым позором, – Светлана, по сути, уже заполучила сердце Кислова без остатка.

Сама же ещё сомневалась в своих чувствах…

Путь к её сердцу Аркаша нашёл через желудок, потому что на радостях приготовил «домашние картофельные чипсы». Нарезал тончайшими ломтиками картофелину, а потом, посолив, поставил в микроволновку надолго…

Чипсы вышли действительно домашние: и не сырые, и не сухие! Света признала, что ничего вкуснее в жизни не ела, хотя она девушка состоятельная и в разных ресторанах бывала…

 

*  *  *

 

…Ну, чтобы долго не распространяться, месяца три спустя Аркаша Кислов познакомил Светлану Собольчееву со своей мамой. Поскольку они и раньше были по-соседски знакомы, то, как вы понимаете, знакомство было не с самой девушкой, а с новым её статусом.

– Боже мой! – жеманно складывая пальчики, щебетала Света. – Если бы вы, Вера Семёновна, тогда не позвали его рубить мясо, я бы… я бы никогда не узнала, как страшно заблуждается Джеймс Бэлже!

– То-то же! – скрипела ворчливая старуха, подавая салат «Оливье» к пышному столу, увенчанному уткой с яблоками. – Надо всегда мать слушаться!

…Потом, когда они от мамы шли по улице через два квартала, снова смотреть пиктографии, то держались за руки и часто посматривали друг на друга полными нежности глазами.

– Знаешь, Аркадий… – застенчиво призналась Светлана. – Твоя мама, конечно, замечательный кулинар, и так здорово готовит… И такие разные блюда… Но… Но…

– Что, Солнышко? – подбодрил Кислов.

– …Но твои «домашние чипсы» всё-таки вкуснее!

 

© Александр Леонидов (Филиппов), текст, 2016

© Книжный ларёк, публикация, 2016