Александр Леонидов. Труп культуры

 

Лучшим фильмом 2014 года кинокритики США назвали драму «Прощай, речь». Это «не пойми что» 84-летнего франко-швейцарского режиссера стала лучшей картиной 2014 года по версии Национального общества американских кинокритиков. Фильм повествует о замужней женщине, одиноком мужчине и собаке. Кинолента выполнена в формате 3D, передает ТАСС.

 

Фильм «Прощай, речь» суперблатного Жана-Люка Годара показали на Московском кинофестивале. Новая картина классика французской «новой волны» снята с точки зрения собаки, наблюдающей развитие любовной истории, — и вполне оправданно претендует стать манифестом нового кино.

На наш взгляд, это яркая веха деградации Запада – где кинематограф разделился на два рукава, все дальше расходящиеся друг от друга (и от психической вменяемости):

·                     1. Все более и более тупоумные нагромождения спецэффектов, претендующие быть «захватывающими» для дебилов.

·                     2. Все более и более заумные кривляния «блатарей» киномасонерии, претендующими на оригинальность своей непонятностью и бессмысленностью.

Как пишут обозреватели – «Годар умнее, старше и ироничнее большей части своих зрителей, с этим надо смириться, входя в кинозал». Фильм, премьера которого прошла на Каннском кинофестивале, он ультимативно назвал «Прощай, речь». Хотя некоторые косные традиционалисты в этом названии пытались увидеть «шутку гения», он настаивал, что «как всегда, предельно серьезен».

 

 

*  *  *

 

Четыре года назад на ММКФ показывали первый за шесть лет фильм Жана-Люка Годара под названием «Фильм-социализм». На показ картины живого французского классика, автора «На последнем дыхании» и «Безумного Пьеро» набился полный зал. Те зрители, которым довелось заполучить центральные места, с плохо скрываемой гордостью поглядывали на тех, кому пришлось устраиваться на ступеньках.

Примерно на десятой минуте сеанса ситуация кардинально изменилась: самые отважные, отдавив соседям ноги, покинули кинозал, на лицах тех, кто остался, преимущественно читался ужас перед тем, на что они себя обрекли.

На экране действительно происходило что-то невообразимое: появлялись военный преступник и московская девушка-милиционер, показывалась одесская «эйзенштейновская» лестница, дети говорили цитатами из европейских философов, работница бензоколонки обещала убить за Бальзака…

«Руководствуясь линейной логикой, понять что-то в этом киновареве было решительно невозможно» – признавала восторгающаяся Годаром «Газета.ру».

 

*  *  *

 

В отличие от предыдущей картины в «Прощай, речь» есть формальный (и почти стройный) сюжет — условная любовная история, показанная, кажется, с точки зрения собаки (в этой роли — пес самого Годара).

Некоторым издевательством многие зрители уже сочли и то, что фильм снят в 3D — из экрана торчат то собачий нос, то накладывающиеся друг на друга титры.

«Прощаясь со словами, с привычным логоцентричным кино, Годар предлагает вместе с ним проследить за рождением другого, непереводимого и универсального языка, на котором он по-прежнему говорит едва ли не лучше всех, кто сегодня называет себя кинорежиссером» – пишет «Кинообозрение».

Вам не кажется, что это уже напоминает раздел «творчество душевнобольных»?

 

*  *  *

 

В чем дело? Что происходит?

Для тех, кто ещё в состоянии связно мыслить – постараюсь объяснить…

Ключевой вопрос заключается в иерархии текстов человеческой культуры. Культуру порождает расстановка приоритетов: этот текст наиболее приоритетный, тот – второго уровня, а тот третьего и т. п.

Это помогает разделить абстракции мышления, необходимые развитому сознанию, от бреда.

Человеческие тексты не могут слепо копировать текущую действительность: тогда они будут слишком бедными, примитивными и тупыми. Они должны оторваться от окружающей очевидности и говорить о чем-то обобщенном, неочевидном, но самом важном. Им нужны символы, аллюзии, метафоры, парадоксы и т. п.

Но этот процесс, лежащий в основе всякого творчества и всякой развитой культуры, – очень опасен. Как отличить метафору, аллюзию, символ, парадокс, паллиатив – от психопатического бреда? Как сделать так, чтобы сложное абстрактное мышление не превратилось в бредовое мышление?

Всякая сложная метафора в рамках иной культуры не только покажется бредом, но и будет бредом.

Да что там сложная – вообще любая! Почему англичане про плохую погоду говорят «кошка с собакой», а русские про постыдную неудачу – «сел в калошу»? Если это перевести с языка на язык дословно и без пояснений, то возникнет устойчивое ощущение бреда и сумасшествия.

Для социопатологии это вполне понятный, предсказуемый и объяснимый эффект. Если мы потеряем иерархию текстов, соподчиненность, приоритетность текстов относительно друг друга в рамках общей культуры – ИСЧЕЗНЕТ РАЗНИЦА МЕЖДУ АБСТРАКТНЫМ МЫШЛЕНИЕМ И БРЕДОМ!

Для пояснения этого научного закона социопатологии возьму простейшее, элементарнейшее – детскую песенку из популярной детской киносказки. Беру её совершенно произвольно – её можно заменить любой другой песенкой, считалочкой, стишком или сказкой:

 

Старичок-лесовичок зацепился за сучок –

Самому никак не отцепиться,

Провисел я здесь всю ночь,

Я прошу вас мне помочь,

На тропинку с дерева спуститься...

 

 

Хотя киносказка советская [1], но очевидна иерархия текстов, самым приоритетным из которых выступает контекст традиционного христианского гуманизма европейской цивилизации. В СССР он действует уже инкогнито, придушенно – но действует.

Именно он объясняет, почему старичку-лесовичку нужно помочь, а не, скажем, высмеять его нелепое положение, съесть в качестве дичи-добычи, вообще обращать на него внимание (мало ли шишек висит?!).

Смысл песенки очевиден только тому, кто находится в контексте еврохристианской традиции человечности, хотя о ней ни словом не упомянуто. Да и не должно: главные тексты культуры действуют как бы за кадром текущих текстов, они присутствуют по умолчанию. Если бы их выпячивали – они были бы не главными текстами, а полемическими (т. е. не догматическими, а обсуждаемыми, дискуссионными).

Далее, очевидна приоритетность народного фольклора в песенке. Чисто теоретически «старичок-лесовичок», как вымышленная фигура, ничем не отличается от «старичка-канализационного», «старичка-котельного» или «старичка-унитазного».

Однако последних, как злое издевательство, не пропустила бы советская цензура, да и авторы не додумались бы говорить о них всерьёз. Народный фольклор почитаем – и если он не нарушает законов еврохристианской человечности (а он иногда это делает – народные сказки бывают очень жуткими) – он имеет приоритет над скороспелой выдумкой праздного ума.

Можно разбирать и далее сложнейший культурный код простейшей детской песенки, но суть ясна: приоритетные тексты умолчания – всем знакомые и всеми признанные авторитетными – не дают сказке превратиться в бред. Если этот культурный контекст убрать – то разделение произведения искусства и бреда исчезнет, между ними ошеломительным образом встанет знак равенства!

На самом деле свободная с виду фантазия художника или оратора очень жестко ограничена иерархией текстов. Скажем, если бы Маша и Витя вместо помощи симпатичному Лесовичку оплевали бы его, или стукнули палкой, или прошли мимо, не глядя, то в фильме возник бы «когнитивный диссонанс», и гневу, возмущению родителей не было бы предела.

То же самое случилось бы, если бы вместо Лесовичка выдумали бы «Говнючка», и он вылезал бы перед Машей и Витей прямо из дыры деревенского сортира в соответствующем происхождению виде.

Очевидно? Куда уж более! Но ведь теоретически и Лесовичок, и «Говнючок» – выдуманные фигуры, их обоих не существует, зачем же родителям копья ломать? Ответ: ради приоритетных текстов, стоящих за кадром всякой выдумки культурного человека. Нельзя нарушать пусть и неписанные, но всем известные жесткие правила жанрового творчества.

А вот, что случится, если их разрешат нарушать? Или если они вдруг станут «не всем известными»? Вы понимаете, что в этом случае не до шуток, что в этом случае мы получим духовный Чернобыль?

Причем неразрывно связанный с «освобождением» и «раскрепощением», «секуляризацией» культуры, с её «антиклерикализмом», «антидогматизмом» и «нетрадиционным прочтением» известных сюжетов?

Вслед за распадом иерархии текстов – начинается распад мышления. Утративший безусловные и необсуждаемые ценности человек – довольно быстро перестает быть человеком. Ведь даже и речь человеческая – продукт иерархического сопряжения, согласования. И слова тоже разные.

Есть главные – которые всем нужно знать. Есть жаргонизмы, термины – которые не всем знать обязательно. Есть и глоссолалия (а кроме неё шизофазия) – бессмысленное звукоиспускание, которое не нужно знать никому…

 

*  *  *

 

Когда мы говорим о «гниющем Западе» – нужно понимать, в каком смысле он загнивает. Не как брюква, естественно, и не как патиссон под кроватью. Он загнивает через нарастающее равноправие текстов (и смыслов) – которое вмонтировано в центральную часть его идеологии.

Он вполне сознательно и с вызовом описывает, говорит и показывает отношения содомитов теми же словами, как и «традиционную» любовь. Он вполне сознательно и с вызовом описывает, говорит и показывает божка Уицлипуцли теми же словами, что и Христа. Он вполне сознательно и с вызовом описывает, говорит и показывает чувства, переживания святых – и каннибалов, праведников – и преступников. Запад уравнивает на уровне текстов (и смыслов) первейшие потребности и вычурно-экзотические капризы, подвиг и паясничание, созидательный труд и томительное безделье, человеческую радость – и наркотический угар.

Расплатой за такое нарушение законов науки по имени «социопатология» – является прогрессирующий распад сознания, распад разума на Западе.

В узко-экономической сфере этот распад разума и сознания в начальной его стадии (инкубационной) – выглядит даже позитивно.

Дебил в роли официанта или заправщика бензоколонки, безусловно, проявлял и проявляет себя лучше Эйнштейна в этой же роли. Дебил делает свою работу хорошо – если это простейшая монотонная работа, просто потому что ничего кроме своей простейшей работы не знает и ничему другому не научен.

 

 

А для человека психически развитого монотонная работа попросту невыносима! Там, где ум, там и хитрость – там начинается игра «русской смекалки». А она так портит жизнь всем потребителям, сталкивающимися не с роботами без мозгов, а с равными себе, полноценными людьми в роли обслуги!

Для наилучшей работы экономики в роли обслуживающего персонала должны быть люди с очень и очень ограниченным мышлением, не тяготящиеся монотонностью труда, не задающие «лишних» вопросах об анатомии человеческого неравенства, чуждые ненависти к своим хозяевам и т. п.

Именно поэтому в угнетательском обществе полноценное образование доступно только высшим классам да сверхталантливым единицам из низов – принято считать, что массам лишнего знать не нужно.

Советское же образование в рамках своей идеологии произвело опаснейший эксперимент, заставив каждого мусорщика и ассенизатора – даже против их воли – изучать тончайшие материи, наследие многовековой работы человеческого интеллекта.

Все это так. Но мы сейчас говорим не об узкой экономике. Мы говорим о сознании личности и общества – распад которых всегда негативно скажется на социуме, даже если в начальной стадии он и поможет бесперебойной работе сервисов.

 

*  *  *

 

Словом, в соответствии с законами социопатологии, несвобода создала культуру, культура создала человека – а свобода действует в обратном порядке: развал культуры (уже очевидный нам) – и по его итогам развал человеческого в человеке (пока ещё не всем очевидный).

Дело не в Годаре, конечно. Таких Годаров вокруг нас тысячи, и вы их знаете не хуже меня. Не хочу создать впечатление, что я цепляюсь к старому французскому маразматику…

Дело в том, что он нащупал некий нерв «прекрасного нового мира» – и выразил его в кричащем заглавии: «ПРОЩАЙ, РЕЧЬ!».

Скажите, можно ли быть более откровенным в деле разрушения культуры?!

[1] Новогодние приключения Маши и Вити (1975).

 

© Александр Леонидов, текст, 2015

© Книжный ларёк, публикация, 2015