Александр Леонидов. Тузы и джокеры

ТУЗЫ И ДЖОКЕРЫ

 

 

Глава 1

 

Уполномоченный управления исполнения наказаний Минюста РФ по Кувинскому краю, старший лейтенант внутренней службы Ефим Дорофеев был удивлён, смущён и напуган.

Его вдруг, ни с того ни с сего, хотя ничто не предвещало… Вдруг, да с похмела ещё… Прямо таки с утреца, ещё и чайковского не успел вылакать под чёрствые с выходных бизе…

Словом взяли и выдернули по селектору напрямки к грозному «замначальника Управления собственной безопасности», полковнику полиции Анне Игоревне Каштан… Вроде бы другое ведомство – но вертухаев курирует именно оно. И предъяви претензию в Минюст – мало не покажется…

Всю лестницу и весь ворсистый ковровый коридор – мохнатый, как оборотни в погонах при полной луне, – под лунными плафонами, среди мелькания дубовых плашек, которыми стены отделаны в этом мрачном крыле УВД, Дорофеев гадал, за что же такая срочная оказия, и что именно из натворённого могло заинтересовать УСБ на таком высоком уровне? Что аж сама Каштан свистит и кличет, не просто в отдел на беседу?

«Косяки» за старлеем водились, ясное дело, но были они все некрупные, форточные (точнее, фортельные) такие «косячки»… В основном связанные со злоупотреблением спиртными напитками…

И вот оказался Дорофеев в просторном угловом кабинете полковника Каштан: грозное давящее помещение, строгий до дрожи портрет президента на стене, стеклянный шкаф с бумагами, большой письменный стол и зловеще-удобное кожаное кресло для собеседований с приходящими. Ох, каким же жёстким оно порой казалось тем, кто, съёжившись, отвечал Каштан на вопросы…

У кабинета формально-нежилое лицо: мёртвый свет с потолка, со стен, из окон, идеальный порядок. В шкафах за креслом полковницы много юридических книг, энциклопедии, справочники и путеводители. Но ни одной личной фотографии: никакой личной жизни у привлекательной, в общем-то, и совсем ещё не старой женщины…

В углу взгляд потно утыкался в полотнища знамён России, Края и города Кувы, расставленные трезубцем в чём-то, похожем на подставку для зонтов британской прихожей…

На гигантском столе Каштан – аккуратно подбитые кипы бумаг. На стенах развешаны награды, грамоты и благодарственные письма. На подоконниках – единственное, в чём проявилась женщина: экзотические комнатные растения, которые Анна Игоревна посадила и поливает самостоятельно.

Уюта обстановке не добавляют ни шторы, ни специфические «ментовские» сувениры – типа деревянной булавы с шипами, ни даже большой, какой-то хищный на взгляд Дорофеева, аквариум. Чёрт её знает, каких рыб там разводит Железная Леди – по виду так пираньи и сомики…

В углу подарок генерала – солидные, неприлично-дорогие напольные часы, медь и красное дерево в гармоничной композиции, иногда они заставляют вздрагивать нервных гостей, начиная тихонечко и мелодично «бомкать»…

«Плохое место, – боязливо думал про себя похмельный старлей, невольно поджимая ноги под пухлую подушку необъятного кресла, в которое был приглашён садиться хозяйкой кабинета. – Плохое место, аура плохая, добром не кончится…»

– Товарищ старший лейтенант, – поинтересовалась Каштан бесцветным голосом беспробудной формалистки, сушеной-пересушенной официозом, – а что у нас с группой Бидона?

– А что у нас с группой Бидона? – повторил вопрос Ефим, вложив в него всё обаяние оправдательных интонаций.

Анна Игоревна подняла глаза от гербовых бумаг, которые перебирала, дёргая, как за струны, за ниточки чьих-то карьерных судеб. В больших карих зрачках отразилось казённое изумление:

– Это я вас спрашиваю.

– А с группой Бидона… А сбежала группа Бидона… Мы дали везде ориентировки…

– Я видела. Я потому и узнала, что группа Бидона сбежала. Давайте подробнее, как это случилось…

«Господи! – взмолился Дорофеев. – Ну какое дело этой суке до рядового случая побега уголовников? Ну там, по факту, был недосмотр… Не указал я в акте, пожалел начаколона… Неужели за это? Сдаваться или на своём стоять?».

– Значит, Анна Игоревна, ведём отлов… Группа состоит из тварей, на которых на всех грабёж и разбойные нападения… Выползли, гады, выбив решетку окна в информационно-воспитательном кабинете колонии...

– Что ж у вас там решётки такие слабые?! – возмутилась Каштан, но видно было, что про другое думает.

– Дык… Ить… – застеснялся Ефим, в итоге доверительно снизил голос. – Анна Игоревна, старое всё, изношенное… А в информационно-воспитательный кабинет пускают только тех, кого считают на пути исправления… Ну, не буйных, не отпетых… Накосячили там, Анна Игоревна, забыли, что среди чертей хитрые лицемеры попадаются, раскаяние играть умеют лучше, чем во МХАТе…

– Ну, и?

– Ну, конечно, план-перехват объявили через десять минут, так сказать. Органы… ну, то есть мы… проводим служебную проверку в отношении сотрудников следственного изолятора, допустивших побег… Всё чин чинарём…

– Я вас вот почему пригласила, – созналась, наконец, Анна Каштан, дав Ефиму долгожданную возможность немножко расслабиться и клещи, сжимавшие грудь изнутри, развести вдоль рёбер. – Вы ведёте это дело группы Бидона… Я вообще к таким делам никакого отношения не имею, я вас пригласила просто как возможная свидетельница…

– Как… кто?!

– Возможная свидетельница. Может, вы знаете, а может, нет, я переведена из Пскова на усиление вашего УВД… Жила в общежитии старшего комсостава, потом получила квартиру от города. Квартира, как и все у городской администрации – вымороченная. Умерла бабулька без наследников, мэрия прибрала к рукам, и вуаля – новая хозяйка…

«Жмыхарь тебе слил инфу, – мстительно подумал Ефимка про эту овчарку УСБ, напоминающую женские образы в фильмах про гестапо. – Кто ж не знает?! Мэрия хотела, понятное дело, втихую детишкам своих начальничков… А тут цап-царап… Полковник… Тогда она ещё подполковник была… Нуждается в улучшении жилищных условий… Небось, с хахалем своим, Жмыхой, ты из себя королеву-то не строишь!».

В УВД это была тайна Полишинеля. Конфликт новой сотрудницы и генерала Степашки развернулся сразу же по приезду Каштан. Каштан хотела посадить Жмыхаря, а генерал покрывал его. В итоге Жмыхарь генерала купил, а его новую «замшу» – в себя влюбил…

Баба есть баба. То не было у Жмыхи врага настырнее новой офицерши, а то вдруг стала она ему «самым близким другом»… От радости генерал Степашка, видя, что все друг друга любят и никто никого не «кидает» – тогда и подарил ей по какому-то подходящему поводу эти напольные часы…

Единственный в УВД полковник, у которого есть напольные куранты за полмиллиона, такая вещь, по неписанным ментовским законам, полагается только генералам, вместе с лампасами… А у Игоревны, мало того, что лампасов нет, даже штанов нет – форменная юбка заменяет! Но Степашка так радовался, что Каштан со Жмыхой примирилась, жадничать не стал!

Хотя – спросил себя Ефим, устав перебирать чётки внутренних сплетен, которых у полицейских всегда больше, чем у бабушек на лавочке, – к чему я всё это вспомнил? Ну, прессанули мэрию, чтобы она действовала по закону, а не как всегда… Ну, выдали Анне Игоревне положенную ей квадратуру метров на пятом этаже старого кирпичного дома 60-х годов постройки… Неплохая по кувинским меркам квартирка, кто бы спорил! Такой задарма старлею никто не даст, а за деньги тем более: откуда взять такие деньги?

– Квартира из социальных фондов Горсовета, – вернула мысли Ефима к сегодняшнему утру Анна Игоревна Каштан. – От бабушки старенькой, вокруг которой жили и живут такие же, как она бабушки, вымирающие подъезды, одним словом… Так-то хорошо, тихо, пирогами пахнет с четырёх утра на всю лестничную клетку… Чисто на площадках и во дворах… Но почему я всё это вам рассказываю?

– Да, почему? – с излишней готовностью поторопился закруглить мысль мечтающий скорее выйти из этого мрачного крыла здания Дорофеев.

– Бабушки эти всё время промышляют сдачей комнат… То одна, то другая, то одну комнату сдаёт, то две… Поэтому я постоянно вижу новые лица, привыкла уже… Сегодня собираюсь на работу, шофёр у меня останавливается у арки, за бетонным блоком, во двор бабульки мои, соседки, убедили районную управу закрыть проезд… Я вижу из окна, что Филюс подъехал, спускаюсь, иду через двор, и так каждое утро, привыкла до автоматизма. Значиться, сегодня: Филюс «служебку» подал, я выхожу. Время раннее, на дворе никого – только какая-то компания странная… Четверо, на детских качелях двое, и один сидит на поребрике песочницы, один стоит, курят… Ну, у нас так принято, я уж и замечаний не делаю – в нашем дворе и детей-то почти нет, площадка, считай, для курильщиков…

– И что? Это была группа Бидона? – от легавого инстинкта сыскарь Ефимка потянулся всем корпусом к Каштан, забыв, что недавно ещё трепетал и укорял Бога – за что, мол, столь странный вызов.

– Точно не могу сказать, товарищ старший лейтенант. Я их вначале «срисовала» – физии мерзкие, но более – ничего. Ведут себя тихо, не вызывающе, не орут – а что на качелях и в песочнице курят – так не они первые… Приехала я на работу, просмотрела ориентировки – бах, знакомые лица! Конечно, я могу ошибаться: я их видела мельком, фотографии в ориентировках отвратительные… К тому же я вначале живых увидела, так сказать, в натуре – а только потом уже как «их разыскивает полиция»… Но проверить нужно…

– Нужно! – вскричал Ефим, припомнив народную мудрость «никогда не знаешь, где найдёшь, где потеряешь». – Непременно нужно! Это Бидон и дружки его – знаете где сидят у меня?!

– Давай не при дамах! – улыбнувшись, посоветовала Каштан. – Короче, старлей, моя любительская версия: группа Бидона сняла хату у какой-то из моих соседских старушек, в моём доме или рядом в домах… И отлёживается там… Вид у них на площадке был довольно обжитой, скажем так… Я понимаю, что это расплывчато, что это несколько многоквартирных домов, но всё же… Если сравнить с миллионной Кувой, тянущейся на 18 километров вдоль Сараидели, то это почти точно!

– Господи, вот ведь повезло! – не сдержался Ефим.

– Погоди радоваться! То, что они там были проходные – маловероятно, но… возможно. Адреса нет. Не облаву же в нескольких «хрущевках» устраивать! Заметят во дворах сослежуйство – могут сдрызнуть… Но скорее всего – если не напортачишь, то в моём дворике их возьмёшь, старлей! Если возьмёшь – с тебя коньяк!

– Это коррупция, Анна Игоревна, – засмеялся совсем расслабившийся сыскарь.

– Это не коррупция, а тонизирующее средство! – учила Каштан младшего по уму и по званию. – Сочтёмся славой, старлей! А пока давай-ка группу собирай и на выезд, следок скользкий, сам видишь, не ровён час – из руки вырвется…

– Понял! Разрешите идти! Осадим ваш квартал правильно – не уйдут упыри!

– Ефим, Ефим, вашими устами – да мёд бы пить! Осторожнее там, и – удачи!

 

*  *  *

 

Когда Дорофеев ушёл – Каштан ещё раз всмотрелась в ориентировку, экземпляр которой распорядилась подать к себе в кабинет. На аляповатой по дизайну бумажке «Их разыскивает полиция» красовалось четыре жутких от природы и ещё более ухудшенных «ксероксом» уголовных рожи.

– На нашем аппарате, – показывала на служебный копир молодая и разбитная рыжая секретарша Анны, – этих вон от Путина не отличишь, не то что между собой!

Ну, это она преувеличивала! Хотя – действительно, «лица стёрты, краски тусклы»… Ориентировка для местных жителей делалась небрежно. На сотрудничество с населением мало у современной полиции надежд…

Согласно данным сыска, возглавляет группу беглых «зеков» некто Левкипп Бидонский, уроженец «г-да Петрозаводск», по национальности «карелофин» (так значилось в документе), по прозвищу, как нетрудно догадаться, «Бидон».

Наверное, – размечталась Анна, от природы сентиментальная, и тщательно это скрывавшая от сослуживцев, – это «дитё просвещения» было названо некогда родителями-атеистами в честь античного материалиста-атомарщика Левкиппа… Советская романтика… Но, если судить по его биографии, оно не оправдало надежд семьи и школы!

Кто у нас в комплекте? Нет, ну точно они, и числом и родами совпадают…

Ахмет Мамедов, более известный как «Кулы», Антон Трицын – «Муха» и Георгин Артюхов, «Гога».

Эти трое – очень тупые, Бидон ими крутит, как хочет.

Кулы известен тем, что ходил по Москве, отнимал мобильные телефоны у детей, совершил за полгода порядка 50 таких ограблений, иногда сопровождавшихся «тяжкими телесными»… Подонок редкий – но в эту компанию хорошо вписывается.

А что у нас Муха Навозная? Муха в Питере грабил и причинял увечья женщинам на малолюдных вечерних улицах, попроще говоря – вырывал у них серёжки из ушей… С мясом… Тварюга – не столько матёрая, сколько гнусная!

Гога – тоже занимался разбойными нападениями, но, как самый тупой из всех, на кого попало.

Все трое, как говорили конвоиры – три слова связать не могут.

Левкипп Бидонский выгодно отличается от них, он имеет какое-то гуманитарное образование и вообще с детства начитан.

«Но, видимо, – мысленно возразила конвоирам Анна, – советские родители сызмальства пичкали его всякими «забавными библиями» – вырос всё равно отморозок».

Что на нём в целом – никто не знает. Попался он глупо, связавшись с пьяницей Жоркой Дуплом, когда в Зеленогорске они напали на таксиста. Заказали такси, а потом что-то не поделили с водителем (скорее всего, дневную его выручку) и тогда Жора Дупло ударил бедолагу ножом в шею. Решив, что кончили парня, Бидон и Дупло вышвырнули тело из машины и куда-то поехали. Но по-пьяни вскоре криворуко врезались в столб. А очнулись после аварии с черепно-мозговыми травмами, в больнице, и прикованными наручниками к раме…

Дупло отправили куда-то в Коми, а Бидон оказался в Куве. Что вы хотите «для Кувы, увы»! Урал, с царских времён ссыльнопоселенческий край…

Но этот самый читатель забавных библий и емельянов ярославских Левкипп, «карелофин», решил, что «не за этим его мама родила», собрал команду молодых недоумков и сделал ноги…

А последние о них сведения – это утренние впечатления идущей к машине через двор полковника Каштан…

 

*  *  *

 

После совершенно случайного ограбления какого-то очкарика на улице, Бидон и его кореша обрели ничтожную добычу из тощего бумажника, которой едва хватило бы на пару дней проживания в недорогой гостинице.

Но Левкипп знал, что в их положении ни в какие гостиницы лучше не соваться – а найти угол где-нибудь в тихом месте, в частном секторе, не оставляя следов… Так братва и оказалась в квартире № 36, в отдельной комнате под частный найм, рассчитавшись с бабулькой чистым «наликом» – и ей и самим приятно…

У Людмилы Прокофьевны, в прошлом ответственного работника, а ныне пенсионерки с большим стажем выживания на пенсию – Левкипп ощутил себя так, словно бы жизнь его сделала круг, и он вернулся куда-то в дом друзей своего детства… За обветшавшим фасадом когда-то элитной пятиэтажки бывшего Крайкома бывшей КПСС бывшего Кувинского Края время остановилось, и остановилось давно.

Хозяйка, одинокая старуха, много лет сдувала пылинки с престижной в 70-х мебельной «стенки» производства канувшей в лету ГДР. Там, далеко-далеко осталась её счастливая судьба…

Её муж, инженер-нефтяник, много путешествовал по миру, и заработал ордер в этом краснокирпичном доме. Этажом ниже находилась квартира дочери первого партсекретаря. Сейчас в останках былого, в тоске и одиночестве коротает свой век вдова весёлого нефтяника...

В комнату приходят разные постояльцы – но комната не меняется. В шкафах за стёклами – всё те же книжки, в старинных переплётах и уже с пожелтевшей бумагой… А вот такой чугунный бюстик Льва Толстого и белый керамический – Максима Горького был у родителей Бидонского… Ещё настенные часы и подставка для утюга... Их миллионным тиражам позавидовал бы сегодняшний китайский масспром, они были когда-то в каждом доме…

Доселе регулярно протирается хрусталь за стеклами серванта, гордость советской женщины-хозяйки. Ныне она, наивная, думает, что хрусталь добавляет солидности жилью в глазах квартиросъёмщиков… Как и чеканки на стенах, Боже мой, сколько же Левкипп не видел на стенах чеканок? Не иначе, лет тридцать, а то и больше… А здесь они висят – на выгоревших обоях наивных расцветок!

А так-то Людмила Прокофьевна – бабка не промах, умеет дела делать. И табличку «Сдаю жильё» на перроне, куда прибывают люди на принадлежащее Жмыхарю знаменитое кувинское маслолечение – подняла выше всех. И паспортов не спросила, как многие. Деньги, правда, вперёд взяла, что и понятно, а грабить – наверное, думает – в её квартире особенно нечего…

И вот теперь ностальгирующий по Петрозаводску 70-х Бидонов смотрит на подельников, жрущих скромный припас, закупленный в ближайшем ларьке, сидя на продавленных скрипучих кроватях с царапаной полировкой.

– Лежать надо тихо… – советует Муха, царапая алюминиевой вилкой по дну банки с консервированной ячневой кашей. – Насветились мы, дальше некуда… Обноски эти у турья отобрали, потом очкарика приложили… Сейчас нас всюду с собаками и фонарями ищут…

– А как ты пролежишь? – интересуется монголоидный Кулы. – Без лавэ? Это дерьмо дожрём – что жрать будем? Нашу бабульку? Так она старая, ветконтроль не пропустит…

– И что ты предлагаешь? – тянется к бутылке водки рука Мухи.

– Банк надо брать. Семь бед – один ответ. Нас и так и так ищут – банк возьмём, хоть с баблом уйдём… С баблом далеко можно уйти… На Юга, в Крым, в Сочи… Надоел мне этот Урал…

Щёлкнув керамического Горького по носу, умилившись с детства знакомому звуку, Левкипп Бидонский повернулся к жрунам всем корпусом:

– Послушай, Кулы! – сказал со всей убедительностью пахана. – Зачем грабить банк – если можно грабануть покерный турнир?! Деньги те же, а риску куда меньше! Вообрази – соберутся крутые игроки на круизном речном теплоходе… Призовой фонд – около миллиарда, кроме того, в момент игры он удваивается: игроки вносят стартовые стеки и получают серебряные, золотые, платиновые фишки, которые для опрятности и заменяют бумажные деньги на столе… Мы, Кулы, берём сразу и бумажки, и рыжьё, два миллиарда, как тебе? А охраны не будет: понимаешь, организатор турнира наоборот примет все меры, чтобы ни один мент не приближался к игровому залу на пушечный выстрел, за это его и ценят нервные игроки со сложной биографией… Заходим в масках, Кулы, берём банк, культурно выходим с двумя миллиардами… А публика, которая там играет, – точняк, в полицию жаловаться не побежит…

– Но, Бидон, наверняка они ведь будут нас искать собственными силами?

– И что? Я же говорю, Кулы, мы будем в масках, да и кто вообще нас знает среди этой блатоты?!

 

*  *  *

 

– …Понимаешь, Оленёнок, я бы не связывался с этим покерным турниром, – откровенничал с женой Иван Сергеевич Имбирёв, в миру – Жмыхарь.

– Так и не связывайся… – мягко предложила синеокая блондинка Ольга Имбирёва.

– Там личное… Казарне там – Зюйд-вест! Ты же знаешь, Оленёнок, я ему в прошлом многим обязан… Мне неудобно отказывать Зюйд-весту…

– Как обычно? На теплоход их и к омуту?

– А зачем что-то менять? Я так думаю, Оля, из круизных лучший – «Рюрик». Зал там как раз приличный, большой и под мрамор отделан… Пусть Зюйди их покатает пару суток, бросит якоря в Кувшинковой Заводи, а потом они разъедутся, «Рюрик» вернётся к причалу, и к нам никаких вопросов…

 

*  *  *

 

– …Я хотела бы понять, товарищ майор, как так получилось, что информация о местонахождении криминального авторитета Зюйдвеста была слита через нашу агентуру его злейшему врагу, вору в законе Мясному Бору? Что за бардак у вас в отделе?!

– Товарищ полковник, Анна Игоревна… никакого бардака нет, а напротив: оперативная игра по борьбе с организованной преступностью… Ни мы, ни москвичи никак не можем зацепить Бора ни за какое место, словно он Колобок кастрированный… А тут возьмём с поличным, за похищение и убийство…

– Вы с ума сошли?! МВД Кувинского Края выступает провокатором тяжкого преступления!

– Анна Игоревна, мы действуем с санкции Москвы, из самого главка, и простая справка – вовсе не провокация… Да и рецидивист Зюйдвест – вовсе не тот, кому стоит посочувствовать… Я понимаю, Анна Игоревна, что вы, в силу особых обстоятельств, переживаете за Жмыхаря, на пароходе которого…

– Что?! Вы на что намекаете?! Вы устраиваете провокацию тяжкого преступления, готовите заказное убийство с пытками на территории Края – и вы ещё смеете намекать, что я ангажирована Жмыхарём?!

– Бросьте, Анна Игоревна, кто у нас не ангажирован Жмыхой? Генерал наш, Степашка, и тот на него дышать боиться – все свои ордена-медали в Москве через него получил! Статистику уличной преступности он Степашке снижает, раскрываемость повышает… Переходящее знамя федерального округа у Степашки третий год подряд, через это ему и генерал-лейтенанта дали…

– А мне полковника – тоже через это? – льдисто прищурилась Анна Каштан.

«Сказал бы я, «через чего» тебе полковника» – злобно подумал обиженный судьбой и начальством опер. Но вслух не озвучил – и страшно, и незачем.

– Вы полковника, Анна Игоревна, получили в положенные сроки… Так что не надо меня на слове подлавливать… Да и по Жмыхарю вопросов нет, ему что предъявлять? Что он свои булочки печёт и пельмешки лепит? За такое даже 15 суток не положено! У нас же не город, а образцово-показательная «красная зона»: даже проститутки все с паспортами на руках, нигде такого нет, узнай Жмыхарь, что какую-то насильно удерживают…

– Лично проверял?! – тявкнула полковник, с недобрым оскалом волчицы.

– Ребята с ППС рассказывали… – отмазался опер. – Им «коты» жаловались, мол, при таком неукоснительном соблюдении прав трудящейся женщины – какие прибыли? Смех и грех… По Жмыхарю вообще тёрок никаких, даже у москвичей… А Мясной Бор – это ж совсем другое дело, это же монстр, мясник… И всё, гад, чужими руками делает… Ну, а с Зюйдвестом у него чужими не выйдет, потому что оба в законе…

 

*  *  *

 

– …Слышал я, Зюйди, что проблемы у тебя? – с ласковым участием спросил Иван Сергеевич Имбирёв, в более узких кругах известный как «Жмыхарь».

– Не, Ваня, не… Какие проблемы? Никаких проблем! Турнир ежегодный, всё отлажено, всё на мази… Проведём в два дня, потом банкет, тут я на тебя рассчитываю, кулинар… И, в принципе всё, темка закрыта…

Иван Сергеевич вспомнил тёплую узкую ладонь Анны Каштан, доверительно прикрывшую его десницу. Взгляд больших карих глаз в упор, трепещущие ресницы: «Ваня, держись от них подальше… Не дай Бог на тебя вся эта мразь упадёт… Мои оборотни в погонах Зюйдвеста Бору сдали, лишь бы тебя рядом не было в момент разборки…»

Но Анна могла бы ничего и не говорить. По развинченной, разболтанной походке, по жестам паяца, по устойчивому коньячному душку и расширенным зрачкам бесцветных глаз этого «судака белоглазного, отмороженного» Имибрёв понял, что дело нечисто. «Вот, значит, кто тебя пасёт, – мысленно кивнул Жмыхарь. – Бор, стало быть… И чего же вы не поделили?»

– Ну, это хорошо, что у тебя проблем нет! – продолжал, как кошка с мышкой, играть Иван с этим кривляющимся фигляром, эксцентричностью своей с годами всё более напоминающего умалишённого. Они оба бродили в ягоднике у ворот коттеджа Имбирёва, словно в детстве, по плечи в кустарнике, похожие на двух жирующих летом медведей, толстого и тощего.

– Это хорошо, Зюйди, потому что… – Иван Сергеевич приоткрыл туго отходившую металлическую калитку на швеллерной раме, выглянул на улицу Травную. – Потому что тогда получается, что это за мной мусора следят…

– Где?! – всполошился Зюйдвест, и осторожно, из-за плеча Имбирёва, прячась за угол бронированной калитки, тоже выглянул наружу.

Там, напротив ворот участка, стоял чёрный автомобиль, продолговатый и лакированный, как гроб, не подавая никаких признаков жизни, кроме лёгкого дымка из выхлопной трубы: внутри работал кондиционер, как-никак, лето. А значит, внутри сидели…

Увидев этот гроб на колёсиках, Зюйдвест побледнел, как полотно, и поспешил в дом. Ничего не объясняя старухе-Имбирёвой, матери Ивана, встреченной на пути, выскользнул через задние двойные двери в сливовый сад, к столику и лавочкам шашлычно-мангально-тандырной зоны… Попытался выйти через заднюю калитку, так сказать, скрыться огородами, но открыв лазейку – встретился взглядами с двумя «быками» в другой машине, караулящей запасной выход…

Иван Сергеевич, посмеиваясь, неторопливо шёл за Зюйдвестом, кивнул ему понимающе, с подмигом, когда тот захлопнул заднюю калитку резко, словно обжёгся.

– Видишь, как обложили меня менты? Старею я, Зюйди, раньше бы мне сказали, что за слежка, и почему…

 

*  *  *

 

– …О Боже! – от избытка чувств Иван Сергеевич обтёр широкой ладонью лоб и правый глаз скользящим жестом. – Это как же можно было… На такую-то сумму накосячить?! Зюйди, что это было – наркота?

– Нет… – растерянно и виновато улыбался угловатый Зюйдвест. И мялся, с ноги на ногу – словно бы ему в уборную приспичило.

– Нефтепродукты?

– Нет. Сахар.

– Сахар?! – выразительные, цепкие, как рыболовные крючки, глаза Имбирёва попытались вылезти из орбит. – Как такое возможно?!

– Мясной Бор подмял через подставных федеральную программу борьбы с борщевиком… Ну, знаешь, такое ядовитое растение, зелёный террорист, жжётся, сука, скотину травит, до пяти метров растёт… Ну, весь этот борщевик надо было уничтожать, его федеральное правительство бесплатно отдавало… И даже приплачивало агрофирмам Бора… А он всё это говно собрал и под вальки на сахарных заводах… А там сахару больше чем в тростнике и свекле, в два раза… Ну и получились у Бора эшелоны белого первосортного сахара… Этот сахар он мне поручил сбывать! Не, ну вначале всё было нормально: в стране на сахар цену уронили, за бугор несколько эшелонов сбагрили – он же, считай, бесплатный, за него доплачивала власть… Ну, а потом бес попутал, Жмыха, попутал меня бес окаянный… Короче, без мазы я бабки вложил, ладно бы свою долю – а я и выручку Бора туда же, прокрутить хотел… Сыграть на разнице… Вот и сыграл на разнице в ящик!

– Грёбаные вы с Бором самогонщики! – подвёл Имбирёв печальный итог.

– Значит, не займёшь мне? По старой памяти… Я бы быстро обернулся, всё тебе вернул, хочешь – с процентами…

– Я о такой сумме, Зюйди, даже подумать не могу! – сознался Имбирёв. –Если на три ноля короче, ещё туда-сюда… Но такую! Это месячное потребление сахара всей Евразией, откуда у меня такое бабло?!

 

*  *  *

 

– …Если ты Зюйдвеста покрываешь, Иван Сергеевич, – мрачно, но отчётливо выдавила бритоголовая громада с массивной нижней челюстью и надбровными дугами в стиле «привет из Неандерталя», – значит, ты с ним в доле… А если ты с ним в долях, то можно собрать толковище темников, рамсануть о твоём поведении…

Имбирёв принимал Мясного Бора там, где обычно встречал малоприятных, но нужных визитёров: в ломберной комнате. На крытом зелёным сукном игорном столе с разметкой мать Имибрёва выставила коньячок и разные домашние закуски, соленья и мясное…

– Не горячись, Барый Николозович, – попросил Имбирёв, отступая на шаг. – Я с Зюйди не в доле, и о ваших делах ничего не знаю… Покрывать его не думаю. Просто я ему в прошлом многим обязан, и обещал, что помогу организовать покерный турнир на круизном теплоходе… Обещания этого я назад взять не могу… Слово дал!

– После турнира? – тоже отступил на шаг Мясной Бор.

– После турнира он твой. Это я уже тебе слово даю. Ему данное слово выполню – потом выполню данное тебе…

В этот напряжённый момент (у обоих собеседников гуляли желваки) через полуоткрытые двери из примыкавшей боком к кухне столовой залы послышались странные шумы, ржавый лязг, напоминающий затворный. Мать Имбирёва скомандовала кому-то «Стоять!», а потом стала выкликать хозяина дома «Ваня, Ваня, ты только посмотри, что вытворяют!».

Иван покинул ломберную, в которой шли переговоры. Раскрыв до опора двойные остеклённые створки – широко шагнул матери на выручку. Не понимая, что вообще происходит, гость пошёл за ним следом…

Картина его не порадовала. Подстава – с такими корешами врагов не нужно… Оказывается, два громилы, не дождавшись сигнала босса, сами, по собственной дурной инициативе, попытались проникнуть в дом с внутренней стороны, оттуда, где сад и беседка.

Они воспользовались тем, что двери в овальную столовую залу Имбирёвых оказались открыты, но испортили антимоскитную сетку… Бдительная мать Ивана Сергеевича изловила злоумышленников. Теперь держала их, как ей казалось, грозно прищурясь, под стволом старинного кулацкого обреза.

– Это что ещё такое? – не в меру интеллигентно обиделся Имибрёв.

– И, главно, впёрлись в ботинках! – наябедничала Наталья Степановна. – Где вас воспитывали, олухи? Не учили, что когда в дом входишь, надо обувь снимать?!

Бору, который только что договорился со Жмыхой, такое «вторжение со взломом» пришлось совершенно некстати. Он побагровел, как свекла, и рявкнул на своих подельников:

– Чё, совсем охренели?! Какого… прётесь?! Сказал же на улице ждать…

– Босс… Мы прикрыть… Долго не выходили…

– Ну-ка вон отсюда, бычьё поганое!!! – прорычал Мясной Бор и обратился к хозяину неожиданно-дипломатично:

– Иван Сергеевич, прости… Это мои люди… Невольно, но я нанёс оскорбление твоему дому! Готов, так сказать, искупить в разумных пределах…

– А, ладно, проехали! – легкомысленно отмахнулся Имибрёв. Но его мама была отнюдь не столь легкомысленна.

– Как это проехали?! – упёрла она руки в боки, отчего стала казаться совсем квадратной. Обрез с винтовки «Мосина», по виду помнивший ещё гражданскую войну, свисал на ременной петле с пухлого правого запястья этой ситцевой цветастой необъятности. – Ничего не проехали! Вот, сынки, надо мне на рынке: пять кило телятинки, две сетки лука репчатого…

Наталья Степановна достала из бокового кармана левой рукой мятую бумажку с масляным пятном, которую, по всей видимости, собиралась с утра всучить сыну или его помощнику.

– Значит, морковки килограмм семь, картошку берите два мешка, но только местную, кормовую не надо… Масла два бруска…

Громилы Мясного Бора недоумённо переглянулись между собой, а потом синхронно глянули на босса. Тот свирепо смерил их взором снизу доверху в стиле «большего не стоите!», а потом добил, как гвоздём в крышку гроба:

– Чтоб всё сделали, как бабушка сказала! И быстро! Марш на рынок, глаза бы мои на вас не глядели!

Громилы пожали плечами и вышли тем же путём, каким вошли. Наталья Степановна стала ворчать, что наследили, и сетку антимоскитную надо починить…

– Боевая у тебя мама! – похвалил Бор, возвращаясь к закускам и коньяку на карточном столе. – И готовит замечательно… Слушай, а этот музейный «аркебуз» у неё всегда под рукой, что ли?!

– Ну, учитывая, что она на кухни почти весь день толчётся… – улыбнулся Имбирёв – А он у неё во втором ящике, где тёрки и миксеры… На случай «тёрок»… Получается, почти всегда…

– Ну и ладно… Черти не в тот дом полезли! Пусть теперь картошкой искупают… – скалился Бор. – А так, по большому, мы сошлись, Иван Сергеевич, правда ведь?

– По большому сходим – когда слабительного выпьем… – сухо отозвался Имибрёв. – Я сказал, ты услышал: Зюйдвест мой гость, и пока он в моём доме! Казарне турнира «валить» перед самым приездом уважаемых людей я тебе не дам. Ну, ты и сам, подумав, пришёл бы, наверное, к такому выводу?

– Пожалуй, да…

– Пройдёт большой покер – дальше ваши дела! Иначе – не взыщи, Барый Николозович, огорчу посильно… Отношения доверия строятся годами, а разрушить их можно в один миг… Я тебе резец даю передний – когда пойдём на «Рюрике» – ни один мусор в радиусе километра, ни в форме, ни в штатском, к местам стоянки не приблизится. А почему? А потому что мне доверяют, Бор, всекаешь?

– По натуре, не особо… – шмыгнул широкой ноздрёй Кинг-Конга Бор.

– Поясню. Генерал знает, полковники, майоры, последний сыскарь – все знают: Иван Имбирёв общественный порядок не нарушит. Не то что убийства – мелкого хулиганства не позволит никому! Уважаемые люди культурно проводят досуг, играют в карты, всё строго в рамках законности… А с кого спрос? С Ивана Имбирёва спрос! Проколюсь сейчас, с тобой – мне больше никакого доверия не будет! Начнут шманать – а «закрыть» всегда есть за что, любого…

– Да понял я уж, понял… Ты мне лекториев не закатывай… Что ты так хорошо с ментами ужился – не мне судить, Жмыха… Не мне и плетни ломать в чужом огороде…

 

Глава 2

 

Левкипп Бидонский даже вздрогнул от неожиданности: настолько по-деревенски за окном в ночи вдруг залилась лаем собака… Городские собаки равнодушны: от силы тявкнут. А тут – как сельский бобик, выслуживающийся перед хуторянами…

Урал. Миллионный мегаполис – а всё равно как деревня. Людмила Прокофьевна, умеющая пускать квартирантов без лишних вопросов – рассказывала Левкиппу, что тут и петухи кричат по утрам. За пятиэтажками, сбегая домишками в овраг, лежала низина «частного сектора», чаша карстового провала, обрамлённая частоколом высоток по краям. Там и собаки лают, и петухи орут. Сейчас, жаловалась Прокофьевна, к сожалению, меньше: люди перестали держать скот, перестали баловаться курятниками – купить дешевле, чем разводить…

За раскрытыми советскими выцветшими от солнца и стирок гардинами плавала оглушающая темнота. Иногда по ней ползли, уставившись вверх до упора, лучи фар редкого запоздалого авто… Проползали, щекоча темноту, и снова она грузно оплывала, прижимаясь щекой к стеклу…

Бидонский перевёл взгляд с ночного города на своих подельников, чьи души чернее ночи. Они дрыхли вповалку посреди продолговатой комнаты бывшей элитной квартиры, «музея совка», кисло-овечьи пахли потом и пердой, лошадино всхрапывали во сне, иногда ворочали граблями корявых рук – словно бы отгоняя от себя какие-то неприятные тени.

Эти существа были просто недоразвиты от рождения. Где-то в зауми цепочек ДНК какое-то звено встало не туда при формировании тельца пьющей или блудливой самки… И родился дегенерат Муха, получеловек-полуживотное, пребывающее в первобытной неизменности мира животных, вне исторических времени и пространства. Для таких, как Муха, непостижима грань между старым и новым мирами. Грань, столь отчётливая в этой комнате для готовившего себя к иной жизни, иным коллегам Бидонского…

Юный Муха вряд ли осознавал, что жил в СССР, а потом оказался в другой стране, в которой даже мебель другая. А такое вот «полное собрание У. Теккерея» за стеклом старомодного книжного шкафа на коротких, широко расставленных конусах ножек – кажется посланием инопланетян…

Левкипп прицепился к Теккерею неспроста. Точно такие же зеленоватые корешки с витиеватыми узорами были в доме его родителей. Левкипп отнёс их в ещё существовавший тогда (позже там поселится магазин «Карелоспирт») салон «Букинист». Его там уверили, что если просить дорого – долго не купят. Левкипп за всего Теккерея попросил 200 рублей (тридцать книг по цене одной) – и довольно быстро сбыл с рук макулатуру старого мира. Осталось только странное ощущение – такое же, как при виде смены вывески «Букинист» вывеской «Карелоспирт». Ощущение мутации окружающих приматов в обратную эволюции сторону…

А тут, у Людмилы Прокофьевны, полное собрание скучнейшего Теккерея, которого совершенно невозможно читать, и которое занимает так много места, – пережило бури эпохи. Сколько же их было выпущено в мир, ненужных томиков с ненужными истинами?! И все – близнецы…

Как и все эгоисты, сызмальства верующие, что сперва родились они, а потом вся Вселенная, – Левкипп был очень несчастным человеком. Вся его жизнь сложилась совсем не так, как он себе это представлял.

Изначально у Левкиппа не было ни жестокости, ни «криминальных наклонностей». Он был весёлый и компанейский парень, не веривший ни в Бога, ни в чёрта, а только в себя – кузнеца собственного счастья. Левкипп, как и миллионы его современников, хотел «всего и сразу». Сперва он предъявил это условие жизни с улыбкой и конструктивным настроем. Жизнь пожала плечами и указала на давку, возникшую при получении «всего и сразу» с её чёрного хода. Жизнь – равнодушная баба, кукушка: она не против вашего шанса, но и не «за». Иди и возьми, если сумеешь…

Левкипп пошёл брать «всё и сразу» – и получил в очереди вожделеющих под оба глаза «фонари мудрости». Находясь на пределе самомнения, он не поверил бы никому со стороны, но со стороны было видно: главная беда Бидонского – нетерпеливость. Он относился к людям, панически боящимся приближавшейся старости. Он не мог поймать рыбку – потому что постоянно выдёргивал удочку, и тем баламутил воду, распугивал добычу. Нетерпение поскорее взять куш, снять банк – преследовало все начинания Бидонского: его фирмы разорялись, его долги заставляли его бежать, его расчёты снова и снова оказывались неточными, а сука-жизнь не желала прогибаться под него. И упорно требовала «потерпеть» – но разве умеют терпеть атеисты? «Нет, дай мне немедля, всё и сразу, у меня впереди только несколько лет, а дальше – замурованный чёрный тупик… Я не успею… Я ничего не успеваю… Люди на «мерсах» ездят – и то недовольны… А я? А я? Самый умный, самый сильный, самый красивый плод мёртвого Космоса – мыкаюсь по съёмному жилью…»

С годами стало очевидно: Бидонский проигрывает, и проигрывает фатально. Деньги не любили Бидонского – чувствуя, что он любит не их, а только самого себя…

И тогда улыбчивый конструктивный парень, настроенный «жаловать» окружающих недоумков, «ибо что с них взять, убогих?» – исчез. Годы выковали озлобленного и жестокого стяжателя, предъявившего жизни ультиматум: «по-хорошему не хочешь – дашь по-плохому».

Но парень из Петрозаводска, без особых связей из простой семьи – не сумев обольстить блудливую постсоветскую жизнь, не сумел её и изнасиловать. Жизнь снова пожала плечами – и разместила Левкиппа на тюремную шконку. Больше всего бесило Бидонского то, с каким лёгким равнодушием она это сделала…

Планы ограблений казались самому Бидонскому гениальными. Он привык советоваться только с самим собой, как умнейшим человеком Земли, вершиной эволюции. И сам себе восхищался – насколько тонко и коварно было всё задумано. Но… Всегда вторгались какие-то непредвиденные обстоятельства, «гениальный план» рушился, а гениальный Доктор Зло, профессор Мориарти оказывался вдруг мелким незадачливым аферистом, с которым после лёгкого ареста дознаватели в серых РОВД беседовали, зевая от скуки…

Вставала в памяти песенка из детства – когда папа с мамой ещё были живы. Песенка, которую Бидонский с ужасом гнал от себя, потому что она заранее предсказала всю его неудавшуюся жизнь:

 

…Когда ж от близости спасенья уже кружилась голова,

не то с небес, не то поближе раздались горькие слова:

«Видите ли, мой корнет, очаровательный корнет,

все дело в том, что в дилижансе, свободных мест, представьте, нет!»

 

Да, увы – признавал седеющий сорокалетний Бидонский, именно так. Война, которая планировалась, – не случилась, приданного, которое планировалось, – не оказалось, и свободных мест в дилижансе – нет…

Неоднократно – и на воле, и в тюрьме, Бидонский думал тем или иным способом покончить с собой. Останавливали не только трусость перед чёрным зевом небытия, но и простой вопрос: а вдруг?

Бывали же примеры, когда человек одним махом вдруг добивался всего! Если, например, чемодан набит долларами, то взять его – минутное дело! И вот, как тоже пели в детстве, при живых родителях: «Кто был ничем, тот станет всем!»

Кое-чему жизнь Бидонского всё же научила. Он понял, что устроен особым образом: ждать патологически не способен. Значит, и карьера, и коммерция отпадают, они требуют терпения, долгих лет ползания на брюхе… Левкипп и смолоду-то на брюхе ползать ненавидел, а уж с седыми висками… Да и просто нет времени, понимаете? Старость уже не за горами…

Левкипп мечтал. Он мечтал, как с двумя чемоданами (или дорожными сумками) бабла приедет на свою виллу – ривитало на берегу озера Руоколахти в Финляндии. Два этажа с мансардой, вид на водную гладь, балкон, подсобки… Камин есть, представляете! Отопление центральное, но если хочешь – то и камин, для романтических вечеров…

А так вообще система отопления – электричество, так сказала Левкиппу баба-риэлтор много лет назад, когда он приценивался к финской недвижимости. Там стоят в ряд, словно бойцы, приветствующие командира на параде, холодильник, плита, посудомоечная машина… А за ними – деревянная, толстая дверь в настоящую финскую сауну, в туалете ещё одна стиральная машина и пол с подогревом…

И вот Левкипп поселится там, в краю покоя и роскоши. Пятьдесят евро коммуналки в месяц, ещё столько же – электрокомпании и водоканалу… Просто так балдеть в ривитало не получится – хмыкает паскуда-Жизнь. Нужны две багажных сумки с баблом! Потому что сто евро в месяц, иначе выселят, а откуда их брать?!

Никакой ривиттало в Суоми у Левкиппа Бидонского не было. Просто он очень тщательно изучал вопрос – как раньше изучал вопрос об усыновлении трёх девочек-сирот для автоматического получения гражданства Австралии… Он знал о ривитало на берегах Руоколахти наверное, больше, чем те, кто действительно там живут…

Две сумки с баблом. Тогда ривитало – не проблема. Заселяйся (пару дней уйдёт) и живи, хоть со следующего понедельника. Ну, оттуда, понятно, в средиземноморские круизы, в тропики, на Багамы, в Майями, в Диснейленд, чёрт возьми – в детстве не был, так хоть седым там прокатиться… Часики тикают, волосы белеют, тело сдаёт.. Предательское биологическое тело! Единственное, что есть у атеиста… Ещё немного – и на горках Диснейленда Левкипп развалится по косточкам…

Нельзя тянуть. Две сумки с баблом – и ты в ферзях. Пешка долго шла до края поля – но дошла. И главное, чтобы теперь её не срубили… А Финляндия – очень тихая страна, там мало рубят… Левкипп избрал её не только потому, что числился «карелофином» и даже имел из архива ветхую справку о праве на репатриацию… Прежде всего, Левкипп думал оторваться от грязного шлейфа прежней байды, начать в озёрной тишине ленивого бюргерства по-настоящему новую жизнь…

Ну, и дело за малым. Взять две сумки с баблом. Теперь они гораздо ближе, чем когда он был обитателем «исправительной» колонии-поселения ЗП-65/2. И дело не в километрах! Не так уж далека колония от этой квартирки «из бывших», с бюстами Льва Толстого и ПСС Теккерея на целую полку…

Но тут – всё по-другому. Левкипп снова взял свою судьбу в собственные руки. Вместо чёрной робы на нём неброская одежда, пусть с чужого плеча, но гражданская. Первый бой у жизни отыгран: побег состоялся, удалось найти лёжковое дно, чуточку денег, собрана банда…

Конечно, банда Бидона – отбросы последней степени несвежести. Будь он помоложе – он бы с такими и не связывался. Но Бидон был бит судьбой, и осознал пронзительно: даже эти храпящие в ночи неандертальцы – удача, и удача огромная.

 

*  *  *

 

С побегом Левкиппу помог старый знакомый, более удачливый коллега Зюйдвест. Когда-то, на заре 90-х, делали дела вместе, но потом Зюйди пошёл в гору, а Бидон – под гору. И вот результат: прекрасно «упакованный», ароматный французским парфюмом гость посещает вонючего от горького пота пошивщика рабочих рукавиц в чёрной робе заключённого…

Зюйдвест объяснил, в каком месте будет ослаблена решётка на окне, а как попасть в это место – Бидон должен уже сам продумать. Зюйдвест стал тем козырем в рукаве Бидона, который даёт надежду, что партия, наконец-то, состоится, после стольких неудачных попыток…

Зюйдвест – казарне покерного турнира для «авторитетов». Вот уже много лет подряд такие турниры проходят на прогулочных теплоходах, вдали от городской суеты, на лоне девственной природы. В этот раз – будет круизный речник «Рюрик», принадлежащий Ваньке-Жмыху. А что это значит? Это значит, что ментов вокруг не будет даже в дозорах, чистое место для «дела»…

Поскольку соберется много «авторитетов» – то оружия будет мало и охраны по минимуму. А то в азарте могут друг друга перебить, понимают такие тонкие вещи… Казарне турнира – имеет ключи от организации.

Казарне-союзник откроет кингстон в трюме «Рюрика», и впустит аквалангистов на корабль снизу, а дальше уж дело техники.

Левкипп сознался, что никогда (в своей проклятой жизни – добавил мысленно) – не плавал с аквалангом. Зюйдвест стал объяснять, что это полная ерунда, что глубина в Кувшинковой Заводи невелика, воды спокойны, никакой кессонной болезни… «Просто по дну прогуляться несколько метров»…

Зюйди так старался – что Левкипп понял: дела Зюйди совсем плохи. Пусть он и хорохорится, но что-то гнетёт его изнутри, потому и бегут такие нервные капельки испарины из-под волос… И пальцы дрожат. Зюйди пытается жестикулировать – а пальцы дрожат…

И тогда Бидонский понял: доля хабара Зюйдвесту не нужна. Ни бумажные деньги, ни золотые-платиновые фишки… Зюйди думает кого-то из участников завалить, а свалить на налётчиков… Было ограбление, один из грабителей-беспредельщиков в суматохе застрелил одного из гостей турнира… Почему именно этого? Ну, не специально… Просто так карта легла. Грабители – они же нервные, скажет следствие. Отморозку что-то не понравилось, а может – он угрозу себе увидел и «шмальнул»… Все вышли живыми, слегка ощипанными (для «авторитетов» призовой фонд игрового турнира – фантики). А одному не повезло…

«Кого же ты валить задумал? – тревожно неслись мысли у Левкиппа. – Кого на меня вешать будешь? Впрочем, наплевать. Хоть усритесь тут все, в своей рашке, а я уже буду в Суоми, смотреть на вечное озеро… А вы тут разбирайтесь, хоть все друг друга положите, мне какое дело?!»

К тому же – главный подставленный будет Ваня-Жмыхарь. Лётчики-налётчики ушли в чисто-поле, ищи-свищи… По понятиям, казарне не очень виноват: он вроде швейцара на входе и официанта у столика. А за «авторитета» ответку держать хозяину площадки! Именно владелец «Рюрика», приглашая к себе (и получая за это, кстати, немеряное бабло!) – отвечает за безопасность уважаемых людей. Доверяясь Жмыхарю на трое суток – гости теряют бдительность, их хранит воровской закон, они отказываются от обычного режима охраны… Ивану доверяют, про это слышала даже такая сявка, как Бидон… Так что Зюйди подкладывает Жмыхе здоровеннейшую и совершенно не кошерную свинью…

Но это снова их дела… Левкипп только теперь осознал, как сильно он их всех, удачливых, состоявшихся – ненавидит. Они заняли его место в жизни. Они живут в его домах и спят с его женщинами. Они кушают его деликатесы в ресторанах – правда, и платят тоже они… А так быть не должно, понимаете? – спрашивал неведомых слушателей Левкипп…

 

*  *  *

 

По плану Зюйдвест должен был встретить беглых в условленном месте – в заброшенной бетонной коробке бывшей автобусной остановки вымершей деревни Светлый Путь. Это недалеко от зоны, и Левкипп легко провёл своих отморозков в обговоренное место.

Но что-то пошло не так. И Бидон даже догадывался, что: скорее всего, тот, кому Зюйди хотел устроить летальный сюрприз на покерном турнире – заявился в город раньше срока… Как знать, не по душу ли самого Зюйди? Ведь Зюйдвест, насколько знал его Бидон (а в молодости Бидон общался с ним плотно) – трусло и тихушник. Ради одних только денег на «мокруху» не подпишется, наверное, хвост ему прижгли, вот и стал выдумывать завиральные планы: аквалангисты, снизу, через кингстон…

Вместо старины Зюйди в заброшенной полуразвалившейся коробке грязно-серого цемента обнаружился дешёвый мобильник. Левкипп позвонил по единственному, забитому в память, номеру и (его это нисколько не удивило) – соединился с Зюйдвестом.

Тот пробормотал, что планы не меняются, но есть кое-какие временные трудности, по городу пока свободно он разъезжать не может, но будет ждать в условленное время, в условленном месте у кингстона. Если что – можно перезванивать на этот номер, сверяя детали…

– Хоть бы деньжат, гадюка, оставил немного… – озвучил мысль Бидонский подельник Гога. Говорил он редко, но имел удивительную способность отражать примитивную суть сложных мыслей Бидона…

Оставляя телефон для связи, Зюйди мог бы и конвертик там же разместить… Но ведь это Зюйди! Он и под гильотиной будет думать – как бы воротничок кровью не испортить…

– Мне плевать на него! – уговаривал себя Бидонский, обустраиваясь в жизни собственными силами. – Мне на него нас*ать вообще, я возьму две своих сумки с бабосами, и никогда больше его не увижу… Всю эту мразоту, все эти отбросы – плавать в них мне осталось от силы несколько дней, а потом – другая жизнь…

Может, Левкипп и не был тем, кем сам себя воображал – наполеоном преступного мира, но какой-то жизненный опыт всё же имел. Опыта и книжных знаний хватило на то, чтобы сбить со следа погоню, обесточив план «Паутина» и «Перехват», найти себе «светское платье» и немного денег на «разживку»… Наконец, найти эту неприхотливую, полусумасшедшую старушку… Потому что только свихнувшаяся бабка станет пускать к себе четырёх незнакомых мужиков без такого естественного в её старушечьем положении любопытства к их документам…

– Неужели мы похожи на убогих, которые едут в Куву на маслолечение, и которыми кормятся такие вот старые карги? – спрашивал себя Бидон.

Смотрел в краплёное от времени и дефектов чехословацкое трюмо – и боялся правды. На него сквозь патину запятнанной бельмами зеркальной амальгамы глядел человек жалкий, усталый, не похожий на грозного «блатаря». Он куда больше походил на изнурённого геморроем и кожной экземой бедолагу, за отсутствием прочих надежд уверовавшего в нетрадиционную медицину. И поехавшего в плацкарте в Куву, втирать масло репейника себе в ж**у. Да, и диатез смазывать касторовым маслом – тогда как научная медицина сделала бы наоборот…

Он, увы, бит, тёрт, в какую-то китайскую спортивную прохорню вдетый… Его, хоть это и обидно – легко представить в маслолечебнице, придуманной Жмыхой в числе прочих его замысловатых экономических выдумок…

Он выглядит как больной бедняк – именно таких, чурающихся гостиниц, и отлавливают хитрые бабки на вокзале с картонными табличками «сдам жильё»…

– Зачем обманывать людей, если можно честно использовать их глупость? – согласно блатной легенде сказал Жмыхарь когда-то какому-то вору в законе. А может, он и не говорил никогда ничего похожего, а это просто воровской фольклор пересыльных пунктов, где в тоске и тесноте любят козырнуть фразой, заковыристым афоризмом определённого уклона… Для солидности приписав его кому-нибудь из «великих» – естественно, «великих» только для специфической публики централов и пересыльных лагерных пунктов.

– Помогает ли маслолечение при заболеваниях кожи? – интересовались пронырливые умники у дипломированных врачей. И те врачи, которые были прикормлены маслотерапией, отвечали однозначно-утвердительно. А те, которые не были прикормлены – к слову «Да» добавляли:

– Множество излечившихся – живая реклама кувинского маслолечения… Дело в том, что можно излечить инфаркт, поедая говно – если верить, что это поможет… Лечит-то не говно, а вера! Про эффект «плацебо» слыхали?

Редкий умник долетал до эффекта «плацебо» и останавливался перед этим рубежом познания, так и не сумев понять: целительно ли маслолечение по Имбирёву, или это шарлатанство?

Пронырливые бабки с излишками советской «жилплощади», в маслолечение, чаще всего, не верили. Однако заговор молчания царил в их среде: пациенты маслолечебниц – их хлеб. Маслолечение сделало Куву санаторно-курортным городом: в такое в «стары годы» и поверить-то было невозможно!

И вот посреди этой мерзости чужого пронырливого успеха стоит у зеркала, гладя свои прыщи, не состоявшийся в жизни человек Левкипп Бидонский – и с грустью понимает, что похож на ушлёпка, искренне верящего, что обмазывание яичек экзотическими маслами вернёт упавший «краник» в вертикальное положение! Чёрт его знает, как придурки мудряются в такое поверить. Наверное, сама процедура обмазывания привлекательно для окурков жизни выглядит…

– Финны не умнее, – утешил себя Бидон. – Когда я заживу в Суоми, я им тоже устрою маслолечение… Буду там, как Жмыхарь – зачем нож, если есть улыбка обаяния?

– Я ведь не глуп! – уговаривал он внутреннее «Я», с годами всё более сомневавшееся в исходной идее собственной сверхценности. – Посмотрите, как я всё разрулил – и без Зюйдвеста справился…

Стратегия не дала миллионов. Но она – так или иначе – из зоны привела банду на съёмную хазу. За окнами заливались собаки и прочищали горло петухи….

 

*  *  *

 

– Слушай, Лемюэль, ты же шаришь в компьютерных делах… – сказал Мясной Бор телефонной трубке. На другом конце беспроводной связи сидел толковый программист и сисадмин Лемюэль Ашкуркин, немного аутичный еврейчик, не брезговавший работать с господином Барыем Николозовичем Рефренёвым: мясной ли бор или не мясной, а сытный выходил…

Мясной Бор был приятно удивлён, узнав от верных людей, что оказывается, дочь Имбирёва от первого брака, Лилия Ивановна – гостит с туристической экскурсией как раз в его логове, в Петербурге! Ах, как совпало!

– Такая заморочка, Лемюэль: можно ли быстро напечатать на принтере записку, чтобы выглядела, как рукописная?

– Для суда нельзя, – сразу же охладил пыл патрона Ашкуркин. – Там экспертиза…

– Я не для суда… По личному вопросу… Ну, типа, мужик записку своей дочке написал…

– Есть такая программа, синтезатор почерков… Имея образцы почерка человека, можно загрузить в неё, и… Ну, пустить синим тоном, получится, как будто гелевой ручкой ваш мужик писал… Дочка-то у мужика умная?

– Судя по моим сведюкам, вертихвостка… – сказал Мясной Бор, как и всякий пожилой человек, вполне консервативно не одобряющий легкомыслия молодёжи.

– Тогда может прокатить! – закивал на том конце эфира Лемюэль. – Перешлите мне скан малявных образцов, и текст, какой нужно… Попробую закосить под гелевую ручку!

– Текст очень простой, братан! «Ляля, доченька, эти люди от меня, они приехали защитить тебя. Будь с ними, пока я не позвоню тебе, и не скажу, что опасность миновала. Твой любящий папа Ваня»…

Лемюэль слегка обалдел, выслушав от босса такой длинный литературный текст без жаргонизмов.

«Он, оказывается, и так может! Великий – по своему – человек», и т. п.

– Барый Николозович, образцы нужны! Сгенерирую так, что мама ро́дная палева не просечёт… Эта Ляля – она же с собой в кармашке почерковедческую лабораторию не носит?

– Не носит… – заржал нервный Бор, тиская пластик «мобильника» вспотевшей хищной лапой.

– Тогда прокатит… Вам в какие сроки нужно?

– Вчера, Лемюэль, вчера…

 

*  *  *

 

Вороватый поганец-участковый, младший лейтенант полиции Андрюша Кульбач погиб нравоучительно: при попытке вымогательства. Вместо того чтобы честно исполнить свой долг, Андрей – в назидание всем коррумпированным выродкам, искал себе поживы, и вполне предсказуемо нашёл «перо в ребро»…

Совместная поисковая группа из МВД и ГУИН попросила всех участковых обойти съёмные квартиры и комнаты в микрорайоне и выявить подозрительных квартирантов. Причём только выявить – а самим не лезть, сообщить по прилагаемому номеру Ефиму Дорофееву или его заместителям…

Но Андрей Кульбач, ипотечник в запущенной стадии этой социальной болезни, выдумал и вбил себе в тупую голову, что раз у людей на съёме большие проблемы – то они откупятся большими деньгами. Судя по описаниям, представленным «ловцами человеков», Андрюша знал, о ком идёт речь. Алкаши за отмену штрафа за нарушение общественного порядка уже «стуканули» ему, что в 36 квартире баба – Люда, которая Нажмухина, метко прозванная алкашами «Хилтоном» (в честь всемирно известной сети отелей) – незаконно сдаёт свои немеряные жилплощади.

Опуская нытьё алкашей о том, что у Нажмухиной «чрезмерное количество квадратных метров, когда людя́м жить негде», в сухом остатке осталось вот что: у старухи по спекулятивной цене и без уплаты налогов с соответствующими сборами, заселились позавчера четыре сомнительных «масломаза». «Масломазами» алкаши с творческим презрением звали гостей города, жаждущих исцеления от жмыхарских маслолечебниц, которые тратят деньги на маслорастирания и билеты, вместо того, чтобы, по-людски, честно и без извратов их пропить.

До оперативки в РОВД младший лейтенант Кульбач и сам бы думал, что старуха Нажмухина поселила у себя очередных масломазов, тем более что грешила «сожительством» с ними уже не первый год. Но после оперативки и взволнованной речи Ефима Дорофеева всё встало на полочки в голове участкового оборотня: конечно же, четверо, заселились вчера, тайно – конечно, именно жильцов квартиры 36 ищет ментовское начальство… Да ведь ментовское начальство, рассудил Андрюша (и в этом с ним трудно поспорить) – не будет за меня платить ипотеку «27-500 за июль»… И потому, вопреки прямому инструктажу, Андрей Кульбач решил идти в апартаменты бабы-Лиды «Хилтон» одиноко. Решил не делиться – потому что 27-500 ежемесячно, и это не добавочный номер телефона…

Конечно, доходяг, которых даже сообразительная бабка-спекулянтка, ранее привлекавшаяся за самогоноварение в особо крупных размерах, приняла за придурков-«маслят», четверо. Но ведь они, судя по тому, что о них рассказали ГУИНовцы – без оружия. Истощённые зоной и побегом, без «волын» – против настоящего профессионала с табельным «макаровым», в котором семь патронов…

Так и возникло худшее в жизни Кульбача решение – идти вымогать у уличных мародёров, совершивших уже несколько бытовых ограблений после побега – их добычу…

 

*  *  *

 

Левкипп Бидонский задумчиво поглаживал чешуйчатый, как еловая шишка, корешок собрания сочинений Мамина-Сибиряка, тёмно-зелёного, с золотым старомодным теснением… Тактильная память – так это, кажется, называется? Тактильная память о книжных полках детства…

Мысли неслись какие-то странные: о том, что Георгин Артюхов несёт на себе явные признаки биологической дегенерации, мог бы иллюстрировать собой переходное звено от человека к обезьяне, и зачем, скажите, ему кликуха – если пьющие родители, по-пьяни это недоразумение зачавшие – дали ему имя Георгин? Какое погоняло может быть у существа, в паспорте записанного Георгином?!

Бабка – квартирная хозяйка – мялась в дверном проёме, стесняясь обеих сторон диалога: и жильцов, и участкового. Встреча оборотня с упырями шла на нервах: младший лейтенант угрожал беглым табельным оружием, те бычились, явно не готовые «договориться»…

Строго говоря, участковый не дал бабке-Хилтон какого-то выбора: просто подстерёг её в подъезде, катившую свою сумку на колёсиках то ли с рынка, то ли с помойки – и предложил помочь поднять.

Это было кстати, потому что сумка оказалась очень тяжёлой – такое чувство, что бабка где-то натырила кирпичей под индивидуальное жилищное строительство (тема, очень волновавшая запущенного ипотечника). Донёс эту тяжесть до двери, а потом просто приказал, под дулом пистолета из демонстративно расстёгнутой кобуры:

– Открывай, ведьма, и веди к своим постояльцам!

Бабке было неудобно и с той, и с другой стороны. Получается, она и закону в лице этого чёрта погонного не удружила, и «тайны все́ла» постояльцам не обеспечила…

«Да и нас**ть на неё, на старую шельму! – думал про Людмилу Прокофьевну, «из бывших» – действующий и весьма актуальный в собственных глазах участковый. – С неё тоже причитается… Бабка при деньгах, деловая, подведу под укрывательство беглых у́рок…»

– Так что должны вы, господа хорошие… – просветил беглых Андрюша со своим молчаливым другом «Макаровым». – Прошу скидываться, а то ведь я вас так гуськом в КПЗ и отведу, а там вас краевые легавые с полночи уж дожидаются, с пирогами да блинами…

По лицам у́рок младший лейтенант Кульбач, которому так и не суждено было дослужиться до обычного лейта, понял: что-то пошло не так. В его воспалённой процентами на кредит голове урки, виновато улыбаясь, собирают добычу в какую-нибудь бейсболку, разными мятыми купюрами, и униженно благодарят, что оставляет их на воле – хотя мог бы, мог бы…

А что мог? Да всё! Расстрелять их при попытке к бегству (кстати, в таком случае их добычу с гоп-стопа всё равно бы забрал), или позвонить уполномоченному старлею по памятке – мол, приезжайте, держу для вас пташек в клетке, с вас, товарищи ГУИНовцы, премия и благодарность в личное дело…

Но молоденький тощий Андрюша имел дело не с обычным контингентом, к которому привык: не с алкашами-безработными, наркушами-студентами и хулиганами, отнимающими у девочек среднего школьного возраста велосипеды. Прямо ему в разные по цвету глаза (бывает в природе и такое) упирался двустволкой волчий зрак. Это были злые и глубокие глаза бывалого и поседевшего в пересылках Левкиппа Бидонского, рецидивиста Бидона. А Бидон – не мальчик, пусть бы и плохой… Бидон созрел и перезрел для вооружённых разбоев, и уже не смущался – если за спиной останутся трупы.

Именно в этот момент, у старого, чирканного то ли гвоздями, то ли ножичком, книжного шкафа, сдвинув стекло полки, поглаживая подушечками пальцев ромбовидную фактуру корешка многотомника Мамина-Сибиряка, пятьдесят лохматого года издания, Левкипп понял, что назад в тюрьму не вернётся никогда и никак.

Старая жизнь, сгоревшее впустую время до сорока, вывернувшаяся, как ссаная тряпка, ничем в итоге, пролетела перед глазами Бидона в один миг. Извините, как сказал поэт – «к прошлому возврата больше нет»…

Да, они пока безоружны. А эта мразь… Эта падаль в голубой форменной рубашке с короткими рукавами, в глупой, вечно спадающей с ментов при заварушках, фураге с мышиным околышем… Фураге, подтекающей пота́ми зноя из под малинового обода – с пистолетом. Но это даже хорошо.

– Не тянем, граждане… – менее уверенно предложил участковый-оборотень. – У меня времени в обрез… Кладите, чего нарыли, и живите дальше тихо, слово офицера…

– Ещё чего придумаешь, мусор гнойный?! – поинтересовался Бидон, ощерив пасть с плохим, наполовину почерневшим и местами колотым зубьём. Это он как бы улыбался… Как бы шутил…

– Чмо ты конопатое, светло-синий ты пидорас!

Участковый обиделся за подчёркивание голубизны рубашки под погонами, и передёрнул затвор, пытаясь выглядеть угрожающим…

– Хрен себе так передёрни! – посоветовал тем же ровным тоном брюзги Бидонский. – Пока яйца не оторвали…

– Я предупреждаю…– отступил на шаг веснушчатый дрищ, испуганно подрагивая чёрной маслиной калибра перед лицами шантажируемых. – Я вас тут, отбросы, всех положу, я чемпион района по стрельбе…

Если бы Бидон мог выбирать – кем пожертвовать из четверых подельников, он бы выбрал дегенерата Гогу, Георгина Артюхова, жертву пьяного зачатья и барачного воспитания… Георгин был настолько уродлив, что не воспринимался на подсознательном уровне человеком. Да и по опыту грабежей Бидон знал: от таких всегда больше проблем, чем помощи, они со своей тупостью на любом скачке что-нибудь перепутают…

Но Гога-Георгин оказался в диспозиции комнаты, увы, далековато. Что касается Антоши Трицына, Мухи – то Бидон ему в определённой степени даже симпатизировал. Но Муху подвели два фактора: он стоял как раз между Левкиппом и участковым, и на нём была шоферская мызганая фланелевая рубашка, снятая вчера с лоха в проулке под аркой, выводившей к гаражному кооперативу… Очень уж удобный шкварник оттопыривался у Мухи на загривке с этой нечаянно попавшей к нему рубахой…

Оттого Бидон схватил за шиворот вовсе не удалённого Гогу-дебилоида, а вполне вменяемого Муху, и толкнул его на вытянутой руке впереди себя, прямо на ствол «макарыча».

Оттуда вырвалось пламя и камерную обстановку расколол вместе с ушами невыносимый в замкнутом пространстве звук выстрела. Муха обмяк в руке Левкиппа, но продолжал использоваться, как живой (точнее, уже неживой) щит. Участковый успел выстрелить ещё раз, но попал снова в Муху, окончательно превратив всем органы слуха в однообразный звон.

Комната была не так уж велика, и в третий раз выстрелить младший лейтенант Кульбач уже не успел. Его висок сбоку наоткос и наотмашь настиг чугунный бюст Льва Толстого из пантеона неведомой семьи, когда-то проживавшей здесь, и в этих стенах вымершей…

Отбросив уже ненужный труп-щит, Бидонский вложил всю свою ярость, снова и снова круша череп мента. От головы уже не осталось ничего, кроме месива, перетекающего в шею, а Левкипп наносил удары, видя перед собой долгую череду «кидал», обидчиков и просто «не понявших» его в начале бесславного пути…

Бабка, уткнувшись в угол, визжала и плакала, что-то пыталась говорить, но никто не хотел слушать, да и не мог: уши заложило противным визгом сверла, эффектом оглушённого слуха.

– Так тебе! Так тебе! – пинал сбоку тело вымогателя Ахмет Мамедов, Кулы. Напинав под рёбра, футбольным жестом отпинул куда-то далеко в коридор полицейскую фуражку…

– Кулы… – приказал взмокший и задыхающийся, словно после стометровки, Бидон. – Глянь у него в карманах… Не забудь достать запасную обойму, она сбоку на кобуре… Деньги в нагрудных карманах? Настрелял уже с огуречных бабушек, шакал! Нам не помешают… Удостоверение тоже забери, фотку перебьём, пригодится ещё…

Забрав из мёртвой руки шантажиста «макарыч», Бидон небрежно, на полусогнутом локте шмальнул в бабку Люду. Та истерически взвизгнула и сделала вид, что «откинула копыта»… Когда-то бабка входила в советскую номенклатуру, с тех пор сильно поглупела от старости, маразм никого не красит, но что-то от мозгов осталось! Людмилу Прокофьевну спасла её сумка на колёсиках, которой она на протяжении всего избиения полицая инстинктивно закрывалась в углу. Бабка, в числе прочего, охотилась на цветные металлы, и воровала их, где могла, предпочтение отдавая, впрочем, тем, что на помойке. Если бы в то утро бабка-Хилтон ходила бы за картошкой или свеклой – быть бы ей в морге на одном ложе с участковым Андрюшей.

Но бабку надоумил Бог собирать в то утро разные медные пластины, скобы и кранчики, коими она и набила «трюм» своего пенсионерского «весёлого роджера»…

Когда Левкипп выстрелил в старуху – она вообще ничего, кроме очередной волны оглушающего звука не почувствовала: пуля вошла в носик крана, разворотив его, и застряла в медной пластине.

Но предприимчивая пенсионерка поняла, что чем больше теперь она будет возмущаться покушением на себя – тем хуже для неё…

– Уходить надо! – потянул за рукав Левкиппа узкоглазый Кулы. – Шуму наделали, соседи полицию вызовут… Дёргать когти надо, Бидон, давай, не тяни…

Бидон и сам понимал, как мало песка в верхней колбе песочных часов их удачи. Никаких предложений Кулы, чтобы незамедлительно сдрызнуть, ему не требовалось.

Банда из трёх человек, словно лихая тройка, вихрем вынеслась на лестничную площадку, и след простыл. Левкипп, как самый умный, не забыл захлопнуть дверь в квартиру: чем дольше туда не войдут, тем больше фора в беге.

В старой квартире остались два трупа, участкового и Мухи-Антона, и совершенно живая, здоровая, хотя и сильно перепуганная бабка. Через какое-то время именно она пойдёт открывать трезвонящей в дверь, как бешеные, группе захвата… Разминувшейся с группой Бидона буквально на полторы минуты…

 

*  *  *

 

Яркий денёк на ослепительном нимбе сердцевины лета с раннего утра позолотил густой сусальностью открытие покерного турнира.

– Вот ведь парадокс – и закрытые турниры имеют свойство открываться! – сказала Ольга Имбирёва, ответственная за напитки, мужу, ответственному за встречу. Несмотря на утро, она была в вечернем платье, довольно открытом, с вызывающим разрезом снизу – и почти доверху. Выгодно смотрелась даже среди специально отобранных молодых симпатичных официанток, которыми руководила.

Имбирёв сверкал и искрил на солнце, как кусочек сахара-рафинада. Причина сверкания заключалась в его безупречно-белом, гладком тканью до зеркальности, смокинге. Под кадык Ивану Сергеевичу стильно села узкокрылая чёрная бабочка, слегка придушивая его широкую медвежью шею. Хороши были так же бирюзовые, в тон глазам жены, запонки на сливавшихся со смокингом манжетах и рояльные блики-отсветы от глянцевых острых туфлей.

Действо разворачивалось в некогда многосудном, а ныне неподсудном кувинском речном порту, почти вымершем после «реформ» 90-х. Если темнота – друг молодёжи, то пустоты – друг «авторитетов», кто спорит? Здание речного порта, некогда импозантное – давно не знало ремонта, на смотровой башне, возле перил росли невозбранно две берёзки. Дебаркадер Кувы потерял своё значение. У бетонированного причала резвилась мелкая рыбёшка, сверху, с отвеса, хорошо видная своим мельтешением, словно заглядываешь в котёл с ухой…

Изредка здесь бросала якоря баржа с песком, или пескоструйное судно. Речное пароходство теперь делало «карьеру на карьерах», а по большей части – на «турье».

Как не относись к Ивану Сергеевичу Имбирёву, но вся его «криминальная деятельность» в речном порту сводилась к сдаче в аренду самого комфортабельного (впрочем, выбор речфлота был небогат) круизного теплохода «Рюрик» разным организациям.

– Конечно, я его сдаю! – нервно объяснял Имбирёв Анне Каштан воровской картёжный сходняк, видя в прекрасных и глубоких топазовых глазах полковницы немой укор. – А нахрена ещё он нужен?! Он съёмный весь сезон навигации, совершенно открыто, в легальном доступе, с рекламой! До Зюйдвеста у меня его снимали под выездное совещание российских производителей минеральной ваты, а в начале июня – ГорОНО для круиза одарённых детей края, победителей всероссийских олимпиад… Тоже, скажешь, преступный промысел?

– Ничего такого я не говорю… – смутилась Каштан.

– Но думаешь! – укорил друг. – Я же понимаю, что ты думаешь… Вся эта уголовная шобла заселится в каюты, станет играть в карты в банкетном зале… А с ними, Аня, будет два действующих федеральных министра – экономпрогресса и агро, и мой сват, банкир Сиразетдинов… Страна у нас пока такая, Аня – что за одним столом министр – и бывший налётчик Клык, дальше банкир – и теневой хозяин Питера Мясной Бор… Если была бы другая страна – я бы всё вот это своё тряхому*ие передал бы по балансу первому тресту общественного питания, а сам пошёл бы, куда партия направит работать! Думаешь, мне деньги нужны?! Мне нужно, чтобы люди, хотя бы в пределах моей досягаемости, жили бы хоть чуть-чуть по-человечески!

Анна Игоревна знала, что это не просто красивые слова или лицемерие демагога, юно и бодно начинавшего карьеру в страшном 1990-м году в умирающем Крайкоме КПСС. Иван Жмыхарь был тщеславен – но не жаден. Потому, наверное, пережил многое и многих…

До последнего председатель общественного совета при краевом УВД приезжал на заседания на серенькой и вёрткой «шкоде-октавии» бюджетного класса. Салон не кожаный – пластиковый… Потом уж генерал Степашка его отвёл в сторону покурить и попросил по-мужски:

– Ваня, поимей уважение… Это как если бы я с генеральским мундиром носил лыжную шапочку… Думаешь, мне денег на каракулевую папаху не жалко?! – Степашка постучал себя по пустой голове. – Но положение обВязывает…

– Чего мне сделать? – угрюмился Иван.

– «Мерс» купить. Ты – председатель общественного совета, твой секретарь машину лучше имеет…

Имбирёв приобрёл какой-то б/у-«мерседес» и стал приезжать, паркуясь к бордюру «куриной лапкой» статусной эмблемы на капоте. Но только на заседания общественного совета МВД.

– Не люблю я эти посольские лимузины, – сознался он Анне, как близкому человеку. – Большие они… В них из гранатомёта прицелиться легче…

Полковник Каштан представила, как крутой киллер из американского боевика целится гранатомётом в серенькую юркую «шкоду-октавию» в бюджетной комплектации, и действительно, почувствовала, как выражаются умники – «когнитивный диссонанс». Порой житейская мудрость экономит человеку деньги, и это давно не ново…

 

*  *  *

 

Но, что бы там ни было внутри, для себя и интимно-близких, снаружи Иван Сергеевич оставался ресторатором. А значит – выглядел, как человек неразборчиво-радушный и всеядно-комплиментарный…

Он рассыпал холодные искры от глянца белого смокинга у декоративного парадного полированного под «красное дерево» трапа вместе с приветствиями, направо и налево. Многим в этот момент казалось, что круглое упитанное лицо превратилось окончательно в схематичный «смайлик», в масляный блин с улыбкой во всю сковороду…

– Здравствуйте, Армен-джан! Барев! Гамарджоба, гамарджоба, Давид, уважаемый… Ах, кого я вижу (Имбирёв кокетливо ставил козырёк ладони над бровями) – Семён Аркадьевич! Шалом! Столик ваш слева… Да, согласно кувертам… Я вас прошу, я не забыл, что с дороги вы пьёте «Мартини» со светлой оливкой…

В этом месте рослая рыжая девица в шелках, отдалённо напоминающих спецодежду официанток, придвигает к Семёну Аркадьевичу серебряный чеканный поднос, на котором – коническая рюмка, подмигивающая оливкой нужной расцветки…

– Я штатная Маргарита на этом балу сатаны, – улыбалась чуть поодаль Ольга Имбирёва, которой каждый второй упырь норовил поцеловать ручку с угловатой пост-лагерной галантностью.

– Господа, рассаживаемся согласно кувернтным картам… Каждому индивидуальное меню лёгких закусок – как можно, мы же помним!

– Иван, – блеет пожилой чёрт с козлиной бородкой и в запредельно-роскошном костюме-кутюр, небрежно завершённым шейным платком продюсера. – Скажи, а как мама? Как у неё здоровье?

– Спасибо, всё нормально…

– Великолепно она делала в прошлом году пирожки с ливером… Как это? Пирженцы по-домашнему… Иван, у твоей матери золотые руки, помни об этом!

– Именно для Вас, Исидор Андреевич, она и в этом году напекла пирожков с ливером…

– Спасибо, Иван, спасибо, не забуду, родной… Знаешь, всё ведь между баландой и ресторандой плаваем, а вот как в детстве, корзинка в наволочке, по домашнему… И-эх… Я смогу увидеться с твоей мамой, лично поблагодарить?

– Она будет счастлива встрече! – невозмутимо кивнул Имбирёв, и под локоток препровождает Исидора Андреевича вверх по трапу: создать «пробку» в таком проходе – чревато большими осложнениями больших амбиций…

«Рюрик» – один из последних речных обзорных кораблей старого мира, выгодно совмещал в себе советские возможности металлического размаха и европейские дизайнерские понты. Это был так называемый «панорамный» теплоход, весь излучающий отблески хромированных и полированных деталей, подмигивающий витражным оформлением стекла, белизной корпуса, лишь кое-где, в основном вокруг волочных отверстий, подъеденной шармом лёгонькой путевой ржавчины. Даже в обычный фрахт «Рюрик» обходился нанимателю не менее 7900 рублей в час, но счет за покерный тур учетверял аппетиты владельца. Тем более что для немногочисленных гостей – это не деньги….

Хорошо кондиционированный банкетный зал, прохладный, как грот фонтана в знойный полдень, украшался неброско и со вкусом в строгой, без аляпистости лишних позолот и завитков, роскоши: шарами, лентами, тканевыми завесами и живыми цветами, разместил в себе ломберный стол – чёрное дерево, зелёное сукно. Готические стулья обступили этот стол вокруг, немного напоминая вампиров, столпившихся у большой кровати беззаботной красавицы… Сходство усиливали высокие, чуть ли не в рост человека, подсвечники, увенчивавшиеся ароматизированными восковыми свечами.

Вдоль витражной полосы зала – длинного ряда больших, как королевские аквариумы, иллюминаторов, стояли кожаные диванчики.

Имелись и хромированные до зеркальности столики на роликах, на которых любому желающему подадут любую закуску или выпивку.

На верхней обзорной палубе, под хлопавшими на ветру тентами расположились белые кубы ресторанных столиков, на каждом по четыре прибора, помеченных четырьмя конусами батистовых салфеток и табличками с именами.

Здесь, на открытом бризе, Имбирёв задумал потешить хозяев жизни эстрадными певичками, бармен-шоу, огненным «файер-шоу», для которого вечером придётся снимать парусину тентов, и ещё много чем.

Играя в радушного хозяина, Иван Имбирёв стоял в круге света и внимания, нервничал, видя, как много хищных взглядов ощупывают глубокий разрез на платье его жены, выдававшей всю длинную ногу «с головой» (если бы у ног были головы), и предлагал выпить за встречу дорогих и уважаемых игроков, тем более, что они радуют себя единением лишь раз в году.

Как шеф-повар, Имбирёв рекомендовал длинный ряд напитков с самыми экзотичными лейблами на витиеватых бутылках, кормил названиями аппетитных закусок, которые не должны испортить аппетита перед «настоящим» обедом:

– Очень рекомендую, господа, тарталетки с красной икрой, у меня они с помидорками черри идеально сочетаются, останетесь довольны… А нет – так пожалуйте куснуть рулетики с беконом и черносливом! Так же от всей души рекомендую наш уральский рецептик – рулет из щуки с зеленым горошком! Хороша была утятница, размером с бревно, но мы её для вас раздолили! Ха-ха! Что, не любите рыбного?! Дык нет ничего проще, будем ближе к земле! Как вам простая русская, родная закусочка, тает во рту – отварной язык с хреном и горчичкой?! Ну, это коли водочку кушаете, дас-с… А? Прошу, чувствуйте себя как дома, сытый игрок – и карту манит!

И хрустели слойки из лосося, в ожерелье грибов и сливок, пропитанные соусами цехтон… И пустели сырные тарелки, вонзались шпажки в ломтики мраморного сыра и сыра-базилура, в гауду и сулугуни, в податливую мякоть феты. Капал мёд на скатерть – в который обмакивали сырную добычу едоки, раздвигая плавающие в меду грецкие орехи. И глупо торчала веточка петрушки из пасти здоровенного осетра, в кольцах авокадо, в полосках моцареллы, разлёгшегося на листах салата, с кедровыми орешками вместо глаз, бесстыдно залитыми лимонным соком с оливковым маслом…

Однозначная оценка, несколько сбавившая внутреннее напряжение Ивана, – «хорошо Жмыха всё обустроил, как в посольстве приём…»

После первых тостов, рюмашек и закусок – пришло время обратиться к делу, собравшему столь пёстрое общество. Теперь вместо Имибрёва в белом смокинге и вопросами меню, выступал казарне турнира в чёрном смокинге и с напыщенной под стиль английских лорд-клобов речью.

Казарне начал своё вступительное слово каким-то плавным речитативом, будто поп на амвоне, или… Нет, не поп, у тех бас гуще! Господи – осенило госпожу Имибрёву – да это ж начало «Врунгеля»:

 

Я, Арчибальд Денди хочу огласить

торжественно эту бумагу,

В которой прославлены каждой строкой

спортивная честь и отвага.

Морскими делами во многих веках

традиция наша богата,

И сим протоколом объявлена нам

– открытой большая регата...

 

Оле казалось смешным – до какой степени тон и обстановка выступления казарне турнира напоминает любимый мультик детства, насколько казарне схож (словно шарж на шарж) с издевательски обрисованном Арчибальдом Денди…

Конечно, казарне в чёрном смокинге и красной бабочкой под стоячим крахмальным воротничком открывал не морскую регату, а покерный турнир. И тем не менее – типовое сходство било в глаза. Ольга оглянулась – неужели она одна в 80-х смотрела с восторгом «Приключения капитана Врунгеля»?!

Судя по серьёзности лиц, напоминавших лица депутатов партсъезда, прильнувших ухо-горло-носом к выступлению генсека – о бедном «Врунгеле» помнила только одна Имбирёва. Ну, и может быть, её супруг, слегка улыбавшийся на сторону… Или это от нервов?

– Иван Сергеевич прекрасный специалист своего дела, и ему можно полностью доверять! – сообщила реинкарнация Арчибальда Денди узкому кругу покероманов. – Тем не менее, я, как казарне турнира, обязан был оценить аксессуары. Я оцениваю их на «отлично»!

– Кто бы сомневался! – тявкнули с места. И с другого краю: – Другого и быть не могло!

– Хозяином площадки предоставлен полный набор покерных фишек с новыми безупречными картами в фабричных упаковках. Сукно ломбертейбла, на мой взгляд, соответствует…

– И на наш тоже!

– Вот! Комплект таймеров блайнтайнов полный, фишки представляют собой стилизованные монетные слитки из золота, серебра и платины. Это самое главное… Иван Сергеевич предложил почтеннейшей публике закуски, а я, как казарне, прошу вас обратить внимание: дело чести обзавестись для начала набором хотя бы на 300 фишек каждому!

Наш формат вам знаком, но если есть новенькие, повторюсь: вы присутствуете на одностоловом SNG-турнире, единовременно в игре 6-7 человек. Прошу вас, хотя это, наверное, излишне, но вы меня поймёте: прошу уважать кнопку дилера!

Дальше пошла малопонятная для несведущих скукота про 50 процентов призового фонда для первого места, 30 процентов для второго и двадцать для бронзового финалиста.

– Главное, – завершил сам уже от себя уставший и потный от напряжения Арчибальд Денди (Ольге всё время казалось, что ему очень хочется в туалет). – Мы все счастливы, собралась хорошая компания и турнир имеет все необходимое. Успехов вам и вашим друзьям!

«Ты-то на счастливого не очень похож!» – подумала Оля, наблюдая конвульсии-ужимки казарне, и попросила одну из официанток по первому требованию ведущего показать ему, как пройти в сортир. Сопроводив брезгливо-понимающим: не мог, дурак, перед речью облегчиться!

Ольга Анатольевна, сочувствуя мужу, которому предстоит застрять по долгу владельца на этом корыте, готовилась «слинять»: миссия хозяйки выполнена, гости встречены и привечены, вежливость проявлена. А теперь у неё дела поинтереснее: проверить, читает ли младший, Савва, заданную школой на лето литературу – или тыкается в айфон, как обычно? Проследить, не залез ли по приставной лестнице Славик из Политеха на второй этаж – в спальню к похожей на мать как две капли воды Наталке… Добиться, чтобы старший сын – Олег – нормально покушал суп, а не кусочничал и не ограничился «сушняком». И обязательно не забыть глянуть – включила ли свекровь вытяжку на кухне, после того как сварила там свой вонючий, никому не нужный, но неизбежный, как сама свекровь, зельц из говяжьих голышек, утягиваемый в марлю.

У Ольги Имбирёвой дел по горло: папе померить давление, маме напомнить про таблетки, которые она летом, упиваясь грядками, постоянно забывает принимать… Тусоваться со всякой высокопоставленной мразью на круизном речном лайнере у жены Ивана не было никакого желания.

 

*  *  *

 

Круизный «Рюрик» издал густой и протяжный, почти влажный по ощущению прощальный гудок, и вспенил воду за кормой. Теплоход отваливал в Кувшинковую Заводь, к тишине и гармонии.

– Смотри, смотри! – толкнул локтем один рыбак другого в камышовых плавнях Сараидели. – Имибрёв пошёл… Счас ритуал будет!

Оба были работниками речпорта «Кува», прямо скажем, не очень перегруженными на работе, и прекрасно знали «Рюрика» с его владельцем и традициями. В больших, по грудь, резиновых сапогах на плечевых лямках, в распашонках под ними, в панамах-«афганках» – завороженно вдыхали эти звуки и образы.

Имбирёв стоял на квадратном выдающемся над бортом подтрапнике, держась руками за жёсткий пластик, обтягивающий стальные перила. По оба плеча, как конвоиры, его помощники, Зоригин и Яхрамов, оба в белых парусиновых костюмах, которые надувал речной ветерок, в мягкой тряпичной летней обуви.

Сиплявые динамики теплохода выдали грустную, пронизанную ностальгической мелодикой, тему:

 

Пам-па-бам… пам-па-бам… па-бам…

Паба-пам-паба-пам, паба-пам…

 

И, как уж заведено, Зоригин слева преподнёс Ивану Сергеевичу коническую рюмку коньяка на маленьком, с ладошку, подносике. Имбирёв выпил рюмку одним глотком, поставил на подносик и, не глядя, принял справа от Яхрамова раскуренную, уже обрезанную сигару…

– Иван Сергеевич! – замахали рыбаки с плавней, забегая поглубже и рискуя нахлебать воды в свои сапоги-комбинезоны. – Счастливого плавания! Семь пу́дов под килькой!

Имбирёв вздёрнул руку в приветствии, похожем на «рот-фронт» (кулак на уровне плеча) и ответил, растрогавшись, дрогнувшим голосом:

– И вам, мужики, удачной рыбалки! Ни пули вам, ни «пера»!

– Всегда так… – удовлетворённо объяснил бывалый рыбак молодому.

Как объяснял Иван Сергеевич жене и коллективу – самое главное, довести гостей до игрального стола. Дальше уже вся ответственность на казарне и дилерах игры, а хозяева площадки могут расслабиться. Так и получилось.

– Там такие страсти кипят и такие азарты трепещут, что им всё, кроме игры становится безразлично…

– Ты представляешь, прямо сейчас! – возбуждённо пыхтел пухлый расхристанный дядька, расстегнувший полосатый атласный костюм. Ветер реки трепал его ядовито-красный галстук с искрой, и пытался оторвать от чёрной сорочки. – Фу, не могу, вышел освежиться…

– Прибавить кондиционерам, Шамиль Карамович? – участливо поинтересовался Имбирёв.

– Да нет, я про другое: Иван, на раздаче вышел тёрн АА77.Потом выясняем – у Кристалла рука АА, у Бонобо – 77. Представляешь?! Уже мышей не ловят, оба сидели и просто чекали, и остальные не лучше на раздаче… Прочекали до шоудауна! Ваще запредельный слоуплей…

Иван Имбирёв отнёсся к этим речам, как любой нормальный человек: мол, ахинея. Препроводил Шамиля Карамовича к красноволосой улыбчивой официантке с блудливым взглядом, и сдал на руки – отпаивать вискарём.

– Ты сдавала! – несётся с другой стороны панорамной палубы. – Ты ему подыгрывал!

– Да не подыгрывал я!

– Врёшь, министра задеть боишься! Сознайся!

– Да не министра, а дедушку! Сколько ему лет, видел? Сидит с прибором, измеряющим биение сердца! Я, если вижу, что пульс министра около 100 – сбрасываю… Что я, зверь, что ли, до инфаркта доводить уважаемого человека?!

– Зюйди… – поинтересовался Имбирёв у навязчивого приятеля-казарне, – ты так и будешь за мной по пятам ходить?

– Иван Сергеевич… – умоляюще глянул казарне больными глазами тайного алкоголика, – Бор тут, среди игроков… Но играть не сел, я думаю – он меня за борт выкинуть караулит!

– Ну, искупаешься…

– Я плавать не умею, Вань…

 

*  *  *

 

Алсу Тимерьяновна, первая жена Ивана Имбирёва, не знала, что и думать: она получала от дочери-студентки из Петербурга фото и видео, одно другого безмятежнее, но уже сутки не имела обратной связи: «трубка» словно взбесилась, звонки сбрасывала, смс-ки отказывалась доставлять…

Как может работать канал связи только в одном направлении? Зачем люди мужа, с которым Алсу давно не общалась – забрали дочку на какую-то яхту, где ей очень нравится, судя по её сообщениям, но ведь ехала-то она с тургруппой, по вполне определённому маршруту: дворцы, музеи, каждый день расписан… И вдруг – «мама, привет, я на яхте, всё супер, смотри, какой лобстер!» Что происходит?!

Ответ пришёл в ночи, вместе с шумным летним дождём. Ответ был в полицейском мрачном мундире, напоминающем спецодежду гробовщика с позументами, и звали ответ Анна Игоревна Каштан. Полковник Каштан, возникнув на пороге, обтекаемая струями, спросила у Алсу, есть ли что от дочери.

Растерявшаяся Алсу Тимерьяновна протянула телефон односторонней связи с яркими картинками и «видосами».

– Но обратной связи нет… А вы что-то знаете, Анна Игоревна?

– Всё сходится… – мрачно поджала губы Каштан.

– Что… сходится?– побледнела Алсу, сразу в материнской заполошности навоображавшая самого худшего.

– Читайте…

Выдержка из суточной федеральной сводки по МВД была явно выдернута из необъятной базы данных по фамилии. Полиция города Санкт-Петербург формально и без особой надежды на отзыв, просила все структуры и подразделения полиции предоставить имеющиеся данные относительно Лилии Ивановны Имбирёвой, 1992 г.р., заявление о пропаже которой дал руководитель студенческой тургруппы из города Кува…

– Девяносто второго? – цинично поинтересовалась Каштан с типовой «профессиональной деформацией личности». – Не поздновато ли быть студенткой?

– У неё второе высшее… – пролепетала Алсу Тимерьяновна, не вникая в подробности. Полковницу это удовлетворило.

– Всё сходится. То, что у вас на телефоне – это односторонний канал связи! Она вам может звонить, вы ей нет… Имеется такое оборудование, оно специальное, и не дешёвое, но у нас в УВД, например, закуплено… Значит, и у них…

– У кого – у них… Она пишет про людей моего мужа…

– Это не люди вашего мужа. Это люди криминального авторитета Барыя Николозовича Рефренёва, более известного как «Мясной Бор»… У вашего мужа… – Каштан смерила Алсу взглядом соперницы. – У вашего бывшего мужа… Есть то, что нужно Мясному Бору. Скорее всего, Иван Сергеевич обещал отдать, но не сразу… И тогда Бор захотел «страховой полис» – в Питере у него ставка, там для него любое дело сделать легко… Ах, как всё совпало, если бы я знала, что его дочь в Питере! А я вообще только по этому делу узнала и про вас, и про то, что у него есть старшая дочь Лилия…

– Ну, это такой человек… – ядовито скривилась бывшая. – Он никогда не перестаёт удивлять… Подонок… Опять из-за его дел в нашей семье горе…

Алсу собиралась заплакать.

– Горя пока нет! – успокоила её Каштан. – Мясной Бор в законе, и другого законника просто так задирать не станет… Поверьте, ваши фотографии, которые с яхтой и лобстером, они подлинные, это не постановочные кадры… Рефренёв не причинит Лилии Ивановне никакого вреда, волосок не упадёт с её головы – если Имбирёв выполнит свою часть предполагаемого мной в этой комбинации контракта…

– Конечно, выполнит! – разъярилась Алсу, из растерянной запуганной матери мигом превращаясь в чёрную азиатскую пуму, шипящую злобой. – Да если он не выполнит, я его своими руками урою, да я его…

– Лучше всего, – сухо предложила Каштан, – нам с вами немедленно ехать к Ивану Сергеевичу, и всем вместе сложить пазл этой мозаики… Кое-что строится на моих предположениях, а речь идёт о жизни молодой девушки, и нужно всё знать наверняка. Вы, как мать, имеете право знать всё. Я так считаю…

– Да.

– Машина у подъезда, собирайтесь…

 

*  *  *

 

– Бог мой! – зло рассмеялась, открывая дверь, Ольга Имбирёва. – Кого я вижу?! Сколько лет, сколько зим, Алсу Тимерьяновна?

Кошачьи глаза Ольги стали от ярости почти такими же узкими, как и у степнячки Алсу. И колючими. Они были подругами детства, но расстались давно и очень плохо. Понятно, что из-за Ивана. И тогда, много лет назад, когда Оля попыталась позвать её по имени – та с огромным презрением и в очень оскорбительной форме выкрикнула:

– Для тебя я Алсу Тимерьяновна! Заруби себе на носу… – или что-то вроде такого.

Ольга не забыла.

Но не время было сводить древние, быльём поросшие счёты. Пытаясь уйти от долгих объяснительных, девчонка, когда-то смертельно оскорбившая другую девчонку, прямо на пороге опустилась на колени и попыталась поцеловать руку удачливой сопернице:

– Оля, Оленька… Прости меня или убей, что угодно, но Лялечка ни в чём не виновата… Сука-то я, а похитили Лялечку…

И Ольга, и Каштан, прибалдев от такой азиатской экзотики, с двух сторон помогли несчастной матери подняться на ноги. Колкий взгляд Ольги смягчился, зрачок расширился с гнева на тревожное изумление…

– У следствия есть все основания полагать, – сухо внесла ясность полковник Анна (а сама про себя ухнула – мол, что я несу, какое следствие?!), – что дочь Ивана Сергеевича от первого брака, Лилия Имбирёва, похищена в городе Санкт-Петербург людьми тамошнего криминального авторитета Бора (слово «Мясной» опустила – слишком кровожадно прозвучало бы).

– О господи… – Ольга охватила ладонью подбородок, и глаза её совсем округлилась. – Лилия? Похищена?!

– Она ещё не знает, что похищена… – растолковывала Каштан. – Ей насвистели, что её отец прячет её от какой-то беды, сыграли на его статусе… кхм… и на том, что семьи бывших супругов мало общаются… Лилия и сейчас продолжает в это верить, шлёт родителям ликующие фотки с яхты… Есть основания полагать (в уме – «почему я привязалась к этой тупой фразе?»), что Лилия Ивановна играет роль своего рода «страхового полиса» по сделке вашего супруга с Бором… Скажите, Ольга Анатольевна, в последние дни в вашем доме не появлялся Вилор Трифонович Борджиев?

– Кто?!

– Н-да… Так его почти никто уже не зовёт, кроме нашей внутренней «оперской» переписки… Вы могли услышать слово «Зюйдвест».

– Господи, это что? – тупила Ольга, уткнувшись сострадающим взглядом в заплаканную Алсу. – Это направление ветра в яхт-спорте?

– Это жизнь Лилии Ивановны Имбирёвой, – пояснила Каштан, профессиональным успокоительным жестом положив руку блондинке на плечо. – Вилор Трифонович Борджиев, он же Зюйдвест, он же Зюйди…

– Зюйди был… Иван так называет нашего гостя… Я не спрашивала, откуда он…

Каштан перевела непонимающий взгляд с Ольги на Алсу. Та подтвердила:

– К этому привыкаешь, Анна Игоревна… У Вани всегда в доме какие-то люди, непонятно кто…

Каштан противно было перед самой собой, но она вынуждена была признать, что испытывает чувство ревности сразу к двум, так хорошо знающим Жмыхаря женщинам…

– Если Зюйди, он же Зюйдвест, он же Вилор Трифонович Борджиев, вор-рецидивист со специальностью «липач»…

– Кто? – одновременно спросили две соперницы у третьей.

– Статья 327 УК РФ, – с чувством превосходства сообщила Анна. – Подделка, изготовление или сбыт поддельных документов, государственных наград, штампов, печатей, бланков... У того, кого ваш муж называл Зюйди, пять судимостей, две условные и одна не погашенная… Подняться Зюйдвесту из мелких «липачей» помог могущественный питерский Бор. Они много лет работали вместе, точнее, Вилор пахал на Бора… Вершина карьеры – Вилор женился на младшей сестре Бора, которую Бор очень любит и жалеет… Недавно у них случилась трагедия: Зюйдвест крупно «кинул» своего «патрона», снял все семейные деньги с банковского счёта, бросил портфель с деньгами в машину, и попытался уехать подальше… Полагаю, сюда, к нам в Куву… Сестра Бора пыталась остановить мужа, встала на выезде из подземного гаража, орала, что без разговора с братаном ни в какую командировку Вилора не отпустит…

– Зюйди врезал по газам и сбил её насмерть? – догадалась Ольга.

– Не насмерть, но в целом вы правы, Ольга Анатольевна! – кивнула Каштан, проникаясь уважением к аналитическим способностям этой простенькой, на первый взгляд, блондинки. – Наверное, если бы речь шла только о деньгах, то Бор действовал бы спокойнее, хотя, судя по оперативным источникам, сумма «кидка» астрономическая… Скорее всего, невольная – Зюйди трус. Он, скорее всего, думал как-то прокрутить деньги босса, и «кинули» его самого… Ну, а дальше… У страха глаза велики… Зюйди запаниковал и решил бежать в Куву, здесь его ждали, как многолетнего казарне покерного турнира для «крутых»… Жена, сестрёнка Бора, встала на сторону Бора – за что теперь, видимо, будет лежать в коме до конца своих дней… Не столько капот её покалечил, сколько бетонная стойка, об которую она завершила отлёт… А у Бора, кроме бабла немеряного, появился ещё и личный мотив сквитаться с бывшим, формально, по документам, кстати, остающимся зятем… Жену свою он покалечил, но на развод пока ни одна сторона не подавала…

– Но при чём… – зарыдала Алсу. – При чём тут моя дочь? Наша с Иваном дочь?! Причём тут Иван… Он подонок, не спорю…

– Этот подонок ежемесячно перечисляет тебе миллион! – заступилась за мужа Ольга.

Она была добрее – её дочь от Ивана, Наталка, не каталась на яхте Бора. Она на втором этаже семейного особняка в уютной спаленке трепалась по телефону со своим ухажёром, бывшим одноклассником Славиком, ныне учившимся в Политехе, юношей во всех отношениях положительным…

– Он подонок! – стояла на своём Алсу. – Но не он же сбил машиной сестру этого… как его… Бора? Не он же спёр у него деньги!

– Бор опасается, – пояснила Каштан, – что Ва… – и, кашлянув, поправилась, – Иван Сергеевич… Поможет Зюйдвесту уйти от него огородами после турнира… Мол, старая дружба, кое-чем обязан в прошлом, и всё такое… Сейчас жизнь девочки, и жизнь этого проходимца – как две чаши на весах…

– Так чего мы ждём?! – взорвалась Алсу, то впадавшая в прострацию, то вспыхивающая внезапной жаждой деятельности, без всякого перехода. – Давайте звонить Ивану!

– Зюйди сейчас на «Рюрике», – подтвердила Ольга. – Пьёт коктейли и тянет Ванины сигары из хьюмидоров…

– Так звоним?!

Тут, как на грех, Олежка Имбирёв зашёл на кухню выпить минералки. Увидел трёх женщин, судьбою связанных с его отцом и неловко, бравируя юношеским цинизмом, пошутил:

– О! Производственное совещание папиного гарема!

Он даже и близко не мог знать, в какую болевую точку попал своей бездумной болтовнёй. Мать волчицей вцепилась в него, потянула за вихры и влепила звонкую затрещину:

– Ах ты, паскудёныш! Я тебе покажу, как изгаляться над уважаемыми женщинами! Я тебе…

Подруги по несчастью еле оттащили Ольгу: у казачки рука тяжёлая. Напуганный и обиженный Олег Иванович отвалился на барный высокий стульчик, потирая ушибленную скулу. Там быстро набухал синяк…

– А чё я-то… Чё я-то… – бормотал он, и много бы дал, чтобы втянуть дурацкие слова обратно в носоглотку, откуда они выпорхнули. Да ведь слово не воробей…

– Молчи пока! – посоветовала самая сдержанная из «общества пострадавших от Ивана», Анна Каштан. – Не суй нос в дела, которых не понимаешь…

– Ну Иван… Наделал дел… – качала головой Алсу, воскрешая в памяти все проделки мужа в годы их мучительного совместного проживания.

– По-хорошему, – сурово сказала Ольга Анатольевна, – нам бы послать его, девки, всем троим, куда подальше…

– Да что толку? – пожала погонными плечами Анна Каштан. – Это ж Имбирёв! Его как не посылай – всё равно выкрутится… И снова рядом окажется…

– Эт-та точно… – поддержала Алсу.

 

*  *  *

 

Прежде, чем взволнованные женщины сообщили свои подозрения Ивану Сергеевичу, он уже сам всё понял. Безоблачное настроение сбила неожиданное сообщение на мобильник…

«От абонента «Лилёк-Имбирёк»: Привет, папуля, отдыхаю на яхте! Твои люди охраняют меня как Эрмитаж! Сервис – супер! На фото – я и лобстер, оба красные, он варёный, я сгорела на шезлонге!»

На фото от абонента «Лилёк-Имбирёк» действительно былая стройная смуглянка-брюнетка: с жемчужной улыбкой, с приятно-тонкой монголоидностью черт… И с огромным красным раком в тонких руках, похожим на пластмассовую советскую игрушку…

У Ивана Сергеевича сразу же кольнуло сердце. Он попробовал перезвонить старшей дочке. Его с идиотской бодростью робота поприветствовал автоответчик. Он попытался написать СМС – но телефон сообщил, что отправка не удалась…

– Какие «мои люди»? – нервно кусал губы Имбирёв. – С кем связалась Лялечка?! Кто, что и зачем ей насвистел?!

От «Лилёк-Имбирёк» пришло видео. Видео, прямо скажем, было безоблачным – но напугало Имбирёва ещё сильнее. Его дочь танцевала, точнее, пританцовывала на кормовом стэрне какой-то роскошной яхты, рукой придерживая и кокетливо поворачивая туда-сюда парусный гик… В её поведении не проглядывало ни испуга, ни наигранности, Лилия Ивановна Имбирёва и вправду верила, что люди её отца от чего-то её заботливо оберегают. «Сервис-супер!» – вспомнил Иван Сергеевич с холодеющим сердцем…

 

*  *  *

 

– Бор… – поставил он вопрос у бара ребром, одновременно жестом отсылая бармена подальше. – Это уже не шутки… Что с моей дочерью?

– Твоя дочь, – охотно сообщил хлещущий текилу с лимоном и солью на запястье Мясной Бор, – в настоящий момент сидит на подоконнике собственной спальни, теребит портьеру и ждёт своего хахаля…

Так Бор похвастался своим «он-лайн» наблюдением с двух машин за домом семьи Имбирёвых.

– Я говорю про старшую…

– Какую ещё старшую?! – обиделся зверь с изрядно налившимися кровью глазами. – Я знаю, что у тебя трое детей, и дочь одна…

– У меня четверо детей, и старшую дочь зовут Лилия…

– Вань, я тебя, конечно, поздравляю, многодетность сейчас редка… Но сам подумай, откуда я могу знать, где твоя старшая дочь Лилия?!

– Она пропала из экскурсионной группы в Петербурге… В твоём Петербурге!

– И что? Я один в Питере живу, да?! Дела я тоже не один в Питере делаю… Там четыре миллиона фраерни всякой, у вас в Куве миллион, а там четыре Кувы, друг на дружке… Питер, мля, колыбель трёх революций, но я к ним, Жмыха, не причастен…

– Поставим вопрос иначе! – сдерживая себя, по-прежнему хладнокровно, говорил Имбирёв. – Ты мог бы в своём – подчёркиваю, твоём Питере – поискать мою дочь Лялю?

– Это не вопрос! – радушно развёл могучие лапы Бор. – Более того скажу тебе – если я возьмусь, то найду… Город у нас культурный, шлюхи – и те книгами с клиентов берут, так что ты не кипешуй! Дочь будет довольна, с полным фотоальбомом и желанием ещё раз приехать, нах**, в город на грёбаной Неве! Если я начну искать – найду. В Питере я все закоулки знаю…

– Ты начнёшь искать? – приставал Имбирёв.

– Ну так, Жмыха, дела все сразу не делаются… – хихикнул пьяно Бор. – Я дело с Зюйдвестом, падлой, закончу, и к твоему приступлю… Понимаешь? Вначале одно, Иван Сергеевич, потом другое, так меня воспитывали, мля… Вначале я доразберусь с Зюйдом, а потом начну искать твою дочку…

 

Глава 3

 

К давнишнему, много веков назад случившемуся карстовому провалу, в чашу «частного сектора» – сводил довольно крутой склон, заросший дико спутанным криволесьем и кустистой акацией. Левкипп Бидонский с двумя подельниками нырнул в эту зелёную кипень, и она моментально, как вода, поглотила банду, с шорохом сомкнувшись над головами. Бидон, Гога и Кулы скользили, словно зимой с горки, зеленя одежду травяными соками, всё вниз и вниз, на дно старинного оврага.

А поверху, по дворам многоэтажек, металась погоня, выскочившая по тревоге из засад и укромных парковок, лаяли служебные овчарки, надроченные брать след беглецов…

Именно тявканье «друзей человека» помогло понять бывалому Левкиппу, что времени и пространства на его долю осталось совсем с гулькин нос.

Внезапно, в тон мыслям Бидона – перед бегущими возникло «домостроение»… Ветхое и с полуразрушенным, покосившимся волной в разные стороны, замшелым забором. За символической оградой на огороде полола грядки с луком девка в поношенном спортивном костюме.

– А вы кто? – глупо спросила девка у Левкиппа, взявшегося рукой за кромку шаткого заборчика.

– Дед Пихто! – ответил Бидонский, и одним махом преодолел преграду. Кулы и Георгин-Гога сиганули следом за ним, оказавшись в чужом огороде.

– Что вам нуж… – начала было девка, но сорвалась на фальцет. – Помогите!!!

– Заткнись! – посоветовал ей Бидонский, пригрозив отнятым у участкового табельным «макарычем». А дефективный Георгин дополнил добрый совет резким и неожиданным ударом в челюсть. Девка запрокинулась и затихла – судя по костяному звуку, Гога выбил ей зуб.

Задерживаться нельзя было ни на минуту. Левкипп ворвался в сени старой, покосившейся избы, и – о, чудо! – на подоконнике из крашеного бруса вместе с упаковкой спичек, пачкой соды и связкой прищепок узрел зеленоватую бутылку с этикеткой: «Железный Купорос». Видимо, эта дура, половшая луковую грядку, прикупила бутыль в хозмаге, чтобы проморить гниющее дерево старого дома…

Вооружившись морилкой, Левкипп дал команду своим:

– Ходу, пацаны, ходу!

В дом они не заглянули. Не было времени – да судя по виду дома – и в доме-то ничего не было.

Зато теперь Бидонский знал, как сбить со следа собак, идущих намётом по пятам. Он отступал последним, пропустив Кулы и Гогу перед собой, и старательно поливал купоросом свои следы…

Вскоре он услышал заветные звуки: овчарки-ищейки, мусора в шерсти, вместо заливистого лая жалобно заскулили…

«Ну что, суки?! – мысленно спросил их Левкипп – По вкусу ли вам мои гостинцы?!»

Вонь железного купороса начисто лишает псов обоняния, и хорошо, если на время; а то, если доза велика – может, и навсегда…

 

*  *  *

 

Погоня, отрезанная купоросом, как бритвой, отстала. Группа Бидонского выскользнула с другой стороны старой карстовой впадины и затерялась в проходных дворах многоэтажек, ломано меняя маршрут непредсказуемыми зигзагами.

В одном из дворов бандиты захватили ждавшее клиента «такси». Таксиста, низкорослого, пухлого дядьку с толстыми красными губами, Левкипп выволок из-за руля и, уткнув «волыну» в лоб, заставил проследовать в багажник. Там и закрыл, в компании с запаской и канистрой антифриза, причём счастливы были оба: и Бидон, что на колёсах, и таксист, что не пристрелили.

– Ходу, пацаны, ходу! – повторил девиз успеха Бидонский. – Волков ноги кормят!

Они уехали на этом видавшем виды «дэу» узбекской сборки куда подальше. Точно сами не знали – куда, потому что были чужими в этом городе, как и вообще – «на празднике жизни».

Но в наследство от пребывавшего в багажнике таксиста остался мобильный телефон на профессиональной подставке – «раске», в телефоне же незаменимый для таксистов «ГЛОНАСС» и прочие «ДваГИС»…

Имея навык работы с такой геодезической справочной, Левкипп быстро выяснил их местоположение и составил маршрут до дома отдыха «Кувшинковая Заводь» на Сараидели.

Перезвонил «куратору» Зюйду.

– Всё в силе, Бидон! – как-то очень нервно ответил тот, словно черти ему пятки жарили. – Акваланги в условленном месте, там же «волыны» и балаклавы… В обговоренное время проходите по дну, всплываете к брюху и стучите в пятый кингстон… Я открою… Вам даже подтягиваться не придётся, вас потоком воды в трюм выбросит!

– Ты потом кингстон закрыть сможешь? – поинтересовался Левкипп, демонстрируя редкое для его профессии понимание гидромеханики.

– Давление, имеешь в виду? – удивился Зюйди. И даже слегка успокоился, решая в уме механическую задачу. – Там система рычагов, не волнуйся, закрою, корабелами всё продумано!

Если бы Левкипп больше разбирался в корабельных делах, то он бы удивился: как можно войти на судно снизу, через кингстон? На современных кораблях – или импортных – кингстоны установлены трубно-помпового типа. Попасть через них в трюм может только мелкая рыбёшка, да и то – при условии повреждения фильтровальной сетки и в виде фарша.

Но «Рюрик» делался советскими корабелами, со дня закладки числился, как и все в СССР автомобили марки «нива», на учёте в военкомате. В случае войны «Рюрик» (тогда ещё «Маняша Ульянова[1]») подлежал мобилизации. А где мобилизация – там учитывают и угрозу захвата противником. Правила типовые: в тылу река или на границе, закон один для всех. Никто не знает, где проляжет фронт заранее…

Где угроза захвата противником – там положена система быстрого самоуничтожения спецтехники. Оттого бывшая «Маняша Ульянова», сменившая пол, сохранила некоторые первичные признаки. Она имела кингстоны лючно-фонтанного типа, с помощью которых судно можно затопить гораздо быстрее, чем с трубно-помповым агрегатом набора забортной воды.

За многие годы кингстоны старого военного образца не открывали ни разу. Забортную воду брали насосом с нижней палубы. Люки заплыли слоями краски, намертво «закипели» коррозийными отёками. Да и в лучшие времена их никто не смог бы открыть просто так! Требовалось специальное оборудование, о котором Бидон, и уж тем более Кулы с Гогой, вообще понятия не имели.

Это так называемый «разводной ворот» с рычаговым вставным усилителем, с восьмигранной головкой-насадкой, громоздкая растопырка, хранившаяся в пожарном ящике вместе с положенным инвентарём.

И если Бидонский о таком «приборе с начёсом» никогда не подозревал – Зюйдвест о нём знал: жить захочешь – чего только не впитаешь из мира отвлечённых знаний!

– Сверим часы, Зюйди? – попросил Бидон.

Это действительно, была не пустая формальность. Собственных часов Левкипп Бидонский не имел, и пользовался «трофейными», лежавшими, по причине жары, на панели приборов машины, ручными часами неведомого таксиста.

Они сверили часы. Время совпало.

Где-то там, на фешенебельном круизном теплоходе «Рюрик», вор в законе Зюйдвест в уговоренный срок спустится в трюм и даст фонтан из кингстона, вбрасывая под давлением внутрь группу захвата… Ему, понятное дело, нужны не деньги, не золотые или платиновые фишки покера… Ему нужна «волына» – которую не пронесёшь на теплоход Жмыхаря под металлоискательной рамкой по трапу… Зюйдвест хочет убрать кого-то из «авторитетов» – снова думал Бидонский – И свалить на мою «бригаду»… А я ещё подумаю, давать ему «ствол» или нет… Если он припас для нас четыре «ствола» в схроне, то у нас два лишних. Один – покойного Мухи, и один – в наследство от покойного участкового… В принципе, можно и поделиться… Но! Нужно ли это МНЕ?

 

*  *  *

 

Имбирёв ещё несколько раз попытался дозвониться до старшей дочери или отправить ей сообщение, но уже понял со всей горечью, что к чему. Утешало одно: Лилия Ивановна в порядке, в хороших условиях, не напугана и не обижена ничем… Но надолго ли?

Конечно – говорил холодный рассудок Ивану Сергеевичу (а он всегда славился умом) – У Бора дела с Зюйди… С тобой никаких дел нет… Душняк зазявить дочери Жмыхаря – на это Бор не отморозок. Кто такое мог учудить, так тот в 90-х остался под тремя метрами грунтов…

Душняк по Зюйдвесту сход поймёт, на то и тёрки в кентовнике… Но пришаламить в это дочь совершенно непридельного особняка… Актив имеющего место покерного турнира такого не снесёт!

Лилия вернётся в Куву. Вернётся живая, здоровая и, что очень важно – скорее всего, так и не узнав, что побывала не в папином схроне, а в заложницах…

А вот Зюйди не выкрутиться. Мысль была такая у Ивана Сергеевича, за прошлые заслуги, память добрую, спустить его на дурика, пока все обниматься и финальные тосты турнира слушать будут. Но этот планец в создавшихся условиях – не проканает…

Стало нестерпимо душно на палубе, пропахшей водорослями и нагретым на солнцепёке деревом. Имибрёв заложил два пальца за манжетную стойку, оттянул свою «бабочку-конферанс», не заметив, как отскочила и укатилась куда-то бриллиантовая булавка.

– Господи, какое лето в этом году… какое лето… Сколько инсультов ждать с инфарктами в этой плавильне жидкого света…

По гулкой диагональной лесенке Имибрёв быстро сбежал к двойным дверям игорной залы, украшенным вертикальными рядами декоративных иллюминаторов и золочёных якорей. Ручки дверям-тянитолкайкам салунного типа заменяли две полукруглые пластины, в закрытом состоянии представлявшие правильный плоский круг. Амортизаторы были плавные, резиновые…

Двери вдавились вовнутрь вместе с Иваном – и уплыли назад за его смокинговой спиной. Здесь гораздо прохладней, здесь запах парфюма, сукна и азарта, после открытого солнцепёка – глаза почти ничего не видят…

Постепенно зрение приспосабливалась к мягкому свету, сеянному стилизованными под свечные кенкетами. Их вычурно-витиеватый рядок тянулся полированных тёмно-вишнёвых панелей стены, чередуясь с иллюминаторами, снабжёнными светофильтрами. Изнутри «Рюрика», этого комфортного Левиафана, берега выглядели, как на профессиональной фотографии: более насыщенными красками…

Имбирёв продолжал терзать воротничок, отчего галстук сел почти вертикально, внутри давило и жгло. Подумав, что он уже, в сущности, пожилой человек, Иван Сергеевич одышливо прислонился к декоративной мебельной колонне, украшенной сверху золотым снопом коринфского ордера.

Напротив журчал прямо из центра продолговатого углового фуршетного стола фонтанчик виски, возле которого ловко орудовал распорядитель в бордовом фартуке. Он смущённо глянул на хозяина – будто в чём-то чувствовал себя виноватым, и стал нервно перебирать свои «сопутствующие»: тарталетки, закуски на шпажках, бутерброды с красной рыбой и икрой, мясные нарезки, креманки с различными соусами, розетки с оливками, блюда с улитками, фруктовое ассорти. Фрукты украшались карамельной сладкой эмблемой «VIP».

Иван Сергеевич решил: это правильно, что спустился сюда с очередной инспекцией – владелец площадки отвечает за всё. Но отвечать было не за что. Каждый игрок знал свой маневр, вопросы не имел. Обслуга тоже знала своё дело.

Юные и стройные «стюарт-бэби» разносили коктейли со льдом и оливками, сигары. Они были в купальниках-бикини, слегка (но небрежно) прикрытых пляжными полупрозрачными накидками-«парео»… Гостям это нравилось – как и коктейли, как и первосортные гаванские сигары…

Но больше всего им нравилась игра. Победители столов-исходников уже объединились и составили новый стол большой игры, уверенно приближаясь к формированию финального стола. Появились выбывшие из игры – не слишком обескураженные и сильно поддатые болельщики, разделившие симпатии за фаворитов: круг узкий, все всех давным-давно знают…

Иногда составлялись боковые столы – кое-кто сел сыграть в кэш против дилера. Там закручивалась средняя игра-развлекуха, без спортивного спурта, с блайдами[2] в пять-десять тысяч долларов.

За один из таких периферийных столов весёлый и с виду беззаботный сват, банкир Сиразетдинов, уже принявший поздравления за дочь, помолвленную со старшим сыном Жмыхаря, попытался втянуть владельца теплохода.

– У меня азарта нет… – попытался быть учтивым загруженный своими проблемами Имбирёв. – С такими игроками как я любой турнир сойдёт к банальному пуш-фолду[3]…

Собеседник, открыв жёлтые лошадиные зубы, заржал, оценив шутку.

– Умеешь ты выразиться, Иван Сергеевич…

И вернулся к картам, сморщил лысоватый лоб, глубоко заливами уходивший в остатки волосяного покрова. Примерился к тому, что на руках:

– All-in! – объявил, подумав слегка.

Сидевший справа владелец рыболовного флота, пожилой и сморщенный, как чернослив, с примесью южных кровей и диабетическим бляшками на лысине, вздохнул в стиле «эх, молодёжь!» и пожелал удачи.

Но вышло не особо красиво. Трефовые K-Q желтозубого заколлировал коренастный, утянутый в приталенный синий костюм, «авторитет» Байард. Он ждал, как в засаде, затаившийся в позе хищника, в кресле напротив.

– А вот не угодно ли? – лыбился банкиру король спиртов и фармакологии, одновременно спаивавший и лечивший своих клиентов (своего рода «вечный двигатель бизнеса»): – Вам презентик – два карманных короля... И народная мудрость на сдачу: в слабых составах контбет всему голова!

Чувствовалось в зале напряжение. Гости ждали, когда все ребаи и добавки будут сделаны: ведь тогда казарне объявит окончательный призовой фонд турнира! И мало кто догадывался, что казарне Зюйдвеста волнуют вопросы совсем иного плана, чем почтеннейшую публику…

Нередко, уже после окончания периода докупки, игроки шли сделать add-on, то есть за отдельную плату докупить дополнительные фишки.

Покинув банкира-свата с его заморочками и семейными узами, отныне скрепившими их детей, Имибрёв направился к главному, «коронному» столу. Оба федеральных министра вышли в финал: то ли потому, что хорошо играли, то ли потому что проиграть им считалось умнее, чем выиграть…

– Погодка-то ныне! – щурился в выпуклый иллюминатор в палисандровом окладе агроминистр, ритуально дуя на веер своих карт. – Как на заказ… Рекордный урожай может быть… Верите ли, господа, боюсь хороших урожаев! Вгонят они в гроб наше крестьянство, особенно если по три года подряд идут!

– Ну почему в нашей стране хороший урожай разоряет крестьян? – недоумевал министр экономпрогресса, одновременно сверяясь со своим пульсометром. Сильно волновать его было нельзя, да его никто и не волновал: народ собрался понимающим. Как и большинство федеральных министров, этот старичок со слюнявой и обманчиво-засахаренной улыбкой, слабо знал порученное дело.

– Вот вы… – следовало имя-отчество, часто звучащее по телевизору. – Как профессионал, объясните…

– А потому, что когда приближаешься к бабблу[4], нельзя забывать об Ай-Си-Эм[5]…– загадочно, эзопово-покерным языком, объяснил агроминистр, шлёпнув картой о сукно.

Туманно? Но министр экономпрогресса, кажется, понял, во всяком случае, закивал дряблым двойным подбородком…

– А вы думайте, всё-таки! – разорался кто-то сбоку. – Когда ставку делаете, выбиваете вы меня из банка, или добираете с меня?!

Имбирёв машинально крутнулся на каблуках, успокаивать, но потом махнул рукой: до того ли сейчас. Да пусть хоть горла друг другу перегрызут! А особенно Мясному Бору, этой мускульной громаде, поганому примату, гигантопитеку, тупиковой ветви из дарвиновского музея…

Покер не волновал трёх людей на всём корабле: казарне Зюйдвеста, избегавшего уединённых уголков, Имбирёва и – эту кровавую мразь, с которой мясники на перекур выйти побрезгуют…

Бор, тем не менее, играл. Играл за боковым столом, «по маленькой», что называется, на «щелобаны», но только для отвода глаз. Понимал, что если встанет в роли «фейс-контроля», то будет раздражать всех, особенно нервных старичков, запивавших разные таблетки «боржомом» между кешами.

Когда Иван Сергеевич подошёл к его столику – питерский подонок посмотрел нагло, вызывающе, без тени смущения. И – долго. Такой взгляд любому «деловому» показал бы, что между людьми есть щемилово.

– Сигары, напитки, закуски? – поинтересовался Имибрёв, просто чтобы хоть что-то сказать. Бор постучал толстым и корявым, с ногтем лопаткой пальцем по виску – а потом по висевшему прямо над столиком хьюмидору с табачным люксом. Мол, ты нас не с кем не попутал?

– Грелку мне пришли на ночь в каюту! – паясничал вертлявый, словно на шарнирах, партнёр Бора, владелец сети автозаправок, по кличке Генри. Так его прозвали в честь адвоката, Генри Резника, потому что он имел очень говорящую и зловещую фамилию Резник. А сеть заправок носила имя «Гарри», что служило поводом для бесконечных камерных (во всех смыслах) игр слов: «проГАРРеть», «ГАРРИла», «ГАРРИ луковое» и тому подобное.

По общему мнению, Генри был недоделанным. Имбирёв целиком разделял этот взгляд. Но… Как и все собравшиеся, терпел «гарримадрила», потому что восьмизначные суммы IPO – это аргумент…

– Хорошенькую грелку, молодую, чтоб выше меня ростом… – изгалялся почти сразу выбывший из ствола турнира выродок. – А попить-поесть нам нормально подносят…

– У тебя для такой ни возраста, ни здоровья не хватит! – вмешался ещё один игрок за столом, очертаниями напоминающий валаамский валун, а говорящий редко, как валаамова ослица, нефтяник тундры, потомок «затундренных» мужиков, Фаддей.

Генри не стал спорить, заржал с остальными, и потребовал понимать его буквально:

– Я же сказал – грелку! Пусть рядом полежит, полушариями прижмётся – мне и то приятно…

– Если с хорошими полушариями… – невозмутимо крыл Фаддей. – То она тебя приспит, как младенца…

Все буквально взорвались хохотом, даже Мясной Бор улыбнулся, хотя мысли его витали вдалеке. Недотыкомка Генри и вправду был мелковат от природы, как-то верилось, что на такого навались баба арбузными грудями – и задохнётся…

– Турнир в разгаре, – под этот солёный, как селёдочка, смех, под гарнир общего отвлечения, тихо ввернул Бор. – Казарне больше не нужен… Мавр сделал своё дело, а?

Услышал Бора только Имибрёв, другие внимания не обратили на совершенно банальное бытовое замечание. Нужен казарне или не нужен – обсуждать это так же глупо, как рассуждать, отпустить ли шофёра или придержать у подъезда, вдруг понадобится? Ну, понадобится – позвоним да вызовем, делов-то…

В корень зрели только Бор и Жмыхарь. Как два ковбоя вестерна, положивших руки на сандаловые рукоятки своих револьверов, и глотающие пыль прерий…

Иван Сергеевич понимал три вещи – в данный момент его волновали только они. Прежде всего – Бор сделает так, чтобы ни волоска не упало с головы Лилии Имбирёвой, «Лилька-Имбирька», как она задорно кликалась в соцсетях. Для Бора нажить себе лютого кровника – вот просто так, без всякой причины, без реального смысляка – харам, табу и западло. Во-вторых, не хочется отдавать этому верзиле Зюйдвеста, который Ивану не сделал ничего плохого, и даже наоборот… Отдавать живого человека тому, кто фамилию «Резник» заслуживает куда больше, чем Генри, владелец «Гарри»…

А в-третьих – то, что отдать Зюйди всё-таки придётся. Даже если замочить Бора (а Иван такой вариант серьёзно рассматривал вначале) и утопить с тазиком цемента в Сараидели, подальше от его матушки-Невы, из которой он силы черпает, – ведь там, на другом конце провода, Лильку-Имбирьку не отпустят без команды от босса. А по какой линии отдаст такую команду Бор, если на ногах цементный тазик?

А если отдать Зюйди, дождаться, пока Лилёк упорхнёт, получить подтверждение, и потом валить Бора? Но кто такой Зюйдвест, чтобы ради него начинать войну братвы? Ну, оказывал в прошлом мелкие услуги, не спорим… Однако факт: Мясной Бор не мочканул Ивана по той же самой причине, по какой Иван не может мочить Бора. У них взаимный иммунитет, обеспеченный каждому его городом…

Стараясь не смотреть в сторону словно в воду опущенного, обдолбанного какой-то наркотой казарне турнира, Имбирёв продолжил свою инспекцию, спустившись в рабочие отсеки.

Перед дверью в камбуз – остановился у фальшборта, сложив руки на прогретую, мягкую резину окантовки, и с минуту смотрел на чаек над рекой… Чайка – птица вредная, её зовут «водяной вороной», нравы у них обеих всеядные и подлые. Но чайка красива. Это даёт ей фору – когда надумаешь пострелять…

«Рюрик» резал водные глади, насыщенные недавними ливнями, мутные с уклоном в тёмные тона, малопрозрачные, но пенные. Целые отары «барашков» разбегались от корпуса теплохода, от его бурлящей кормы… Берег с этого борта был далёк и казался зелёной щёткой – к воде спускались непролазные дебри кустарников, родственные экваториальным мангровым зарослям… Ни причалить с воды, ни к реке подойти со степи! Кое-где для коровьих водопоев уральские мангры вырубали, и там плешивели серо-песчаные крутые подковки пляжиков, у кромки взбаламученные месивом следов утолявшего жажду стада.

Сараидель всегда была такой – сколько её помнил стареющий Имбирёв. И чайки такие же, и небоскрёбные осокори во второй линии, словно важные шахматные фигуры за пешками прибрежных кустов… И вода такая вот всегда – нырнёшь с маской, дном полюбоваться, всё равно что испорченный телевизор смотреть… На дне, мягком и зыбком, как будто река течёт над болотным мякишем трясин, очень много перловиц, целыми россыпями и цепочками, как опята по осени. И раки тут злые: за ногу норовят щипануть! Казалось бы, куда тебе кусаться, ну видишь ведь, насколько объект тебя больше? Не знаю, они ноги купальщиков, наверное, за утопленников принимают…

А что касается рыбы – тут надо места знать. Сараидель не садок с холодной ухой, но и не пуста, как бесплодная смоковница… Почему-то в ней попадаются пустые участки, которые рыбные косяки обходят стороной, и загадки этой пока никто не объяснил. Теперь уж и некому– грустно рамсовал Имбирёв – сдохла наука-то… Цели у современного общества нет, а как науке без цели? Можно изобрести машину семечки лущить, а можно лузгать, но как сделать машину неизвестно для чего?

Это как в создавшейся ситуации… Что делать – неизвестно…

Имбирёв решительно потянул на себя дверь камбуза. Скоба до боли напоминала ручку от старого холодильника, и работала, кажется, на том же принципе. Корабельные службы пахали так напряжённо, что даже не заметили появления шефа. Суетиться быстрее они бы и не смогли…

Имбирёв, бочась корпусом то вправо, то влево, огибая выступавшие детали – шёл через кухонный чад. Искал, к чему придраться.

Сорвался на заведующей камбузом, а в прошлом – старшем пекаре семейной пекарни, красавице Валентине, фигуристой, как мандолина, прятавшей пышные каштановые волосы под поварской берет:

– Чего у тебя фиксаторы на разделочном столе разжаты?! И на холодильнике разжаты?!

– Блин, а то ведь качка, Иван Сергеевич, прямо, штормит! – дерзко парировала Валентинка, не слишком церемонясь с начальством. Она помогала его маме по хозяйству, и уже самонадеянно считала себя членом семьи:

– Прям, блин, девятый вал Айвазовского!

– Когда заштормит – поздно будет! – сник отбритый гонорливой девахой хозяин судна. Не его это вопрос – противозыбные фиксаторы, повсюду охомутавшие специфическое кухонное оборудование. Пару раз ошпарит их из котла плёсом – сами сообразят, что к чему…

В него-то вон уже плеснуло – на его кухне. Этажом выше. У него уже заштормило, и как выходить из полосы шторма, какой балласт сбрасывать за борт жизни – он не знал…

 

*  *  *

 

Камбуз на любом корабле – это парадокс «просторной тесноты». Особенно если это кухня круизного теплохода в рейсе. Казалось бы, огромное с виду, замкнутое в металлическую оправу, пространство – но всюду выпирают плиты, бойлеры, оцинкованные столы, алюминиевые полки, чем-то напоминающие многоярусные кровати…

Видимо, длиной и шириной: по легенде, некоторые матросы любят расстелить тут тюфяк, и спать на них «заместо теста» и прочих кастрюлек, вытянув ноги, вдыхая кухонный благодарный дух…

Кухонные рабочие сновали туда-сюда, то полоснув по глазам луковой резью, то окунув в горячий сытный пар супа-харчо. Имбирёв тут всем мешался, но именно тут он чувствовал себя спокойнее всего, в штабе и в бункере. Богатым «блатным» сверху в рабочие помещения ходить «западло», не подслушают «случайкой». Именно тут лучше всего говорить по спецтелефону его особой, защищённой линии…

Имбирёв снова – сам не зная зачем – попытался послать СМС на «Лилёк-Имбирёк». И убедился: «ваше сообщение не доставлено».

Иван Сергеевич, без слов отстранив мельтешившую перед ним Валентинку, подошёл к никелированному шкафчику, в котором хранились кондитерские ликёры для пропитки свежей выпечки корабельного буфета.

За дверцей прятались «Кокосовый», «Бейлиз» и «Куантро» – все с кривобокими хромированными дозаторами на горлышке. Иван Сергеевич им всем предпочёл какой-то ядовито-красный, грубо свернул дозатор, как шейку птице, выпили из горла…

Ликёр был сладким, как сироп.

– Иван Сергеевич! – ужаснулась Валентинка. – Дайте мне две минуты, я вам найду нормальное бухло…

– Не надо! – отмахнулся Имбирёв. Ему хотелось выпить, был бы градус, а что пить – уже неважно…

И тут он чуть не выронил свою кондитерскую бутылку из рук: зазвонил его «мобильник». С надеждой он взглянул на дисплей – но там значился абонент «Оленёнок»…

 

*  *  *

 

…Иван Сергеевич был уже готов к звонку своей супруги, однако пугающее любого мужчину единство трёх его женщин несколько смутило его. Оттого говорил он скомкано, и без лишних эмоций.

– Я знаю… Да, я уже понял… Я в курсе…

– В общем, Ваня, тут и Алсу, и Анна, – подвела итог Ольга Анатольевна. – И настроены мы очень решительно, Вань! Если ты не придумаешь, что делать, то девочки будут действовать сами…

Имбирёв на мгновение стушевался, но быстро взял себя в руки. Вкрадчивым голосом попросил жену:

– Позови к телефону... э-э… товарища полковника…

– А чё так официально-то? – мрачно поинтересовалась Ольга. – Аню позвать?

И тон её не сулил безоблачной любви…

– Ну… – Имбирёв сглотнул ком смущения в горле. – Да…

И услышал затихавшее по мере удаления «мобильника» на вытянутую руку:

– Анюта, тебя твой… информатор в преступном мире… спрашивает…

– Иван Сергеевич, – Каштан старалась быть выше словесных шпилек. – Если отдавать Борджиева – то нужно закрепить на нём полицейский «жучок». С вас ответственность снимается, и переходит на МВД… Я сейчас вышлю спецгруппу на теплоход, и…

– Аня, не получится, потому что зона турнира полисс-фри, ты же знаешь…

– Господи! – заскрипела зубами Каштан. – Как же мне обрыдли эти блатные заморочки! Ну почему я должна в этом участвовать?!

– Но главное, – поправился Имбирёв, – спецгруппа спугнёт или волка, или зайца… Или обоих сразу… Это как решетом воду черпать…

– Понимаю, – несмотря на всё своё раздражение, Каштан вынуждена была признать, что из Ивана вышел бы отличный оперативник, верно «секущий» обстановку. – Тогда как прикажете к вам прибыть?

Он уже думал над этим и говорил без запинки, словно по бумажке.

– Аня, по сценарию в два часа пополудни (он так старомодно и сказал!) на палубу вертолёт высаживает женское мексиканское трио… Девушки не вызовут ничьих подозрений, особенно если они в сомбреро, пончо и джинсах…

– И с гитарами?! Мне что, ещё и фламенко сыграть для твоих воров?! А стриптиз в сценарии есть? Ты только свистни, я ж мигом!

– Аня, ну перестань… – умоляюще простонал Иван, и в голосе чувствовалось, как он приложил руку к раскалённому, как сковорода, лбу. – Возьми двух молодых оперативниц, я тебя встречу, обещаю, только маячок привези для этого ушлёпка… Не могу же я просто так его отдать Бору!

– Молодых оперативниц по МВД искать, Ваня, поздно, да и ненадёжно… Оборотень на оборотне… Я смутно догадываюсь, какое трио к тебе прилетит в голубом вертолёте… И бесплатно покажет кино…

– Аня, нет! – ужаснулся Имибрёв. – Ну какая из блондинки мексиканка?!

– Экзотическая! – проорала взбешенная Каштан. Её – хоть она и не хотела признавать – разозлило, что ею Имбирёв согласен рисковать, а «блондинкой» – жмётся…

– Быстро мне на «вацап» скинул данные по вертолёту, вертолётчикам и вылету! – распорядилась полковник, и резким движением пальца по экранчику отрубила разговор с «трубки»…

 

*  *  *

 

– …Зюйдвест будет подсадным и потом даст показания, – пообещала уверенно Анна Каштан майору из Москвы. – Я об этом позабочусь…

– Очень приятно, Анна Игоревна, что вы изменили своё мнение об операции… Если вы имеете выходы на Зюйдвеста – это недостающее звено, потому что мы не знаем, как подойти…

– Время дорого, не тяните, давайте ваш маячок.

Глава московской опергруппы извлёк из кармана продолговатую серую капсулу, похожую на большую пилюлю.

– Проблема в том, что… кхе… Ну, поскольку у Мясного Бора обыскивают профессионалы, на предмет маячков слежения… Он вводится ректально…

– Как?!

– Ну, в задницу… Это единственное место, где его не обнаружат…

– А проглотить нельзя?

– Анна Игоревна, он подавится, вы посмотрите, какая бобочка…

– То есть в задницу можно, а в рот подавится?! Какие же вы все в столице извращенцы!

– И в этом тоже проблема, – горько сознался москвич. – По понятиям «авторитет», с которым такое сделали, будет считаться «опущенным»… Он может предпочесть смерть такому статусу…

– Если женщина сделает, то не будет! – растолковала коллегам воровской закон Анна. – Сойдёт за ролевые игры…

– Прямо и не знаю, как вас благодарить! – покраснел от смущения и радости командированный «ловец человеков».

– Сочтёмся славой, майор, сочтёмся! – похлопала его Аня по погону…

 

*  *  *

 

В гостинице, в номере у «мексиканского трио», подготовленного в качестве эстрадной программы Имбирёвым, предложение поменяться ролями энтузиазма не вызвало.

– На гонорары наши нацелились? У вас, тётя, мексиканское трио играть – года не те… – презрительно протянула центровая деваха в сомбреро, которой и двадцати ещё по темечку не стукнуло.

С пугающим оскалом бешеной волчицы Анна Каштан почти ткнула мордашкой дерзкую дрянь в своё служебное удостоверение:

– Поговори ещё мне! Ты поняла, кто к тебе пришёл, ссыкуха?! Полковник управления собственной безопасности МВД, надо будет – ты не только костюм сценический мне отдашь, но и свои лифчик с трусиками, и с прокладкой «либрес»! Ты меня поняла, дура?!

– Да ладно, ладно… – бледнея, попятилась солистка уже бывшего «мексиканского трио». – Поняла я, поняла…

 

*  *  *

 

– Оля, у меня должны быть руки свободны! – сказала Анна Каштан и, чтобы не тратить больше слов, показала правой на подплечную кобуру с табельным «стволом». – Так что гитара для другой… Лучше тебя, Оля, с гитарой всё равно никто не справится…

– Какая грубая лесть, девочка… – хмыкнула Ольга, чуть склонив голову. Но потом прикинула диспозицию и согласилась. Она привыкла быть всегда в центре. Она и будет в центре. А остальные – по флангам, малозаметные…

«…И пусть этот м**ак увидит, кто всё-таки главный!» – ревниво подумала Ольга, воображая Ивана, встречающего трио, спускающееся с вертолёта…

Подумав так, сразу же перешла к режиссуре:

– Значится так, мы спускаемся и поём Desperado, я начинаю, вы подхватите…

– Это мужская песня… – попыталась возразить Каштан, не терпевшая чужого, особенно женского, руководства.

– Сойдёт для сельской местности! – беззаботно отмахнулась Ольга Анатольевна. – Тем более, что я всё беру на себя… Задача ваша, по сути, минимальная… Со мной спуститься на палубу и раствориться… Девчонки, вы должны орать изо всех сил – «Aй, яй, яй, яй, Aй, ми амор, Aй, ми морена де ми курасон!»… Пусть ни в склад, ни в лад, я бас-фонами закрою!

– Да это мужская песня… – снова возмутилась Каштан.

– А будет наша! – ударила ладонью по пластиковому, окантованному резиной столику Ольга. – Я другой мексиканской, б**дь, не знаю! Молитесь, чтобы хоть эту вспомнила, сто лет не играла…

 

*  *  *

 

Эстрадная упряжь, с помощью которой мексиканское девичье трио должно эффектно спуститься с вертолёта на палубу, была тесна. Девушки крепились гроздью, друг в друга, как выносные судки в столовке – и при этом должны были ещё как-то играть на гитарах во время спуска…

– Ничего себе нравы в шоу-бизнесе! – прошипела Анна Каштан, чувствуя, как притиснутая ремнями упряжи Ольга Имбирёва поневоле трётся бедром о её интимное место. И с омерзением подумала: «была бы я двуствольной[6] – уже бы кончила»…

Ольга Имбирёва начала играть уже в воздухе. Чёрные перчинки крепившихся за ухом микрофончиков караулили у рта каждой. Гитары тоже были подключены к динамикам теплохода.

Оля раскрылась как волшебный цветок – поразив и покорив всех. Даже видавшие виды и пресыщенные «отцы общества», перепробовавшие всё, – и те завелись под её драйв…

Она играла на гитаре, играла бёдрами, играла корпусом, очаровательно морщила носик, стреляла глазками, а её правая рука так быстро скакала по струнам, что стала невидима, расплылась в условное белое пятно…

Она с позаимствованной у первого исполнителя песни Бандероса хрипотцой выдавала стилизацию под испанский язык, которую вряд ли поняли бы испанцы:

 

Me густа токар гитар-ра

Ме густа кантар эль Соль

Эль маньячи ми компанья

Квадро канто ми кансьён…

 

Ольга так зарядила престарелых плейбоев турнира, что они стали хлопать и подпевать уже в конце первого куплета. Благодаря этому на остальных участниц трио обращали мало внимания.

Когда Анна и Алсу заученно и старательно затянули своё «ай-яй-яй-яй» – то напомнили сами себе подружек-учителок Барбары Брыльски в фильме «С лёгким паром…». Больше никому не напомнили, потому что Ольга, с её идеальным слухом и чувством инструмента, предусмотрительно сопроводила их нескладуху басовым риффом[7] и стил[8]-эффектом электрогитары.

Получилось, что выпадение из ритма – «типа так и было задумано»…

А Оля, лихо отплясывая под забористую мелодию, в кураже то выбрасывала перед собой гитарный гриф, как в штыковой атаке, то давала степ каблучками.

– Ах, как «зажгли» горячие девчонки из Мехико, – вскричал гламурно-пидороватого вида ведущий, из породы тех, кто вошли в моду корпоративов в эпоху дорогой нефти. – Наверное, многие из гостей после такого драйва захотели стянуть с них ковбойские полусапожки! И не только полусапожки!

Имбирёв шагнул к нему – благо, тамада был рядом и в стороне от прикованных к трио глаз гостей. Приобнял блатным жестом радушия, и очень чувствительно саданул кулаком в солнечное сплетение.

Сгибаясь и выпучив глаза, не ожидавший такого конферансье пролепетал мигом посеревшими губами:

– Иван Сергеевич… Всё же по сценарию…

– Витя, – тихо сказал Имбирёв помощнику Яхрамову. – Доплати ему за работу… сверх сценария…

Сломанный тамада перешёл в руки Яхрамова, который его отряхнул, поправил сбившуюся бордовую бабочку и лекарственно зашептал:

– Тихо-тихо-тихо… Дыши, пидорок… Раз-два, вот так, восстановим дыхание… Люди кругом, не падай… Тихо…

– За что? – застонал ведущий с неизменным русским чувством справедливости. – Я же по сценарию… утверждённому им…

– Замена была! – жарко дыша в ухо, поделился тайной полишинеля Яхрамов. – Солировала его жена… Так что скажи спасибо, что живой… А начальство надо знать в лицо…

– Предупреждать надо… – всё ещё куксился модный конферансье. Но уже отходил, на мучнистое лицо возвращалась краска.

Инцидент прошёл незамеченным: девушки мексиканского трио умели отвлечь от периферийного зрения.

Гости, конечно же, и в сомбреро узнали ослепительную солистку трио – жену их гостеприимного хозяина, встречавшую их у трапа. Восхищениям за столиками на панорамной палубе не было предела.

Освобождённые из сбруи-судка женщины закончили свой эстрадный номер и слились с коктейльной братией, расточая и принимая комплименты праздных гуляк, проигравших или выигравших на турнире.

– Какая разница, – говорили теперь проигравшие, – это ведь всего лишь игра! А фавориты ломберной так не говорили: значимо молчали и пыжились…

Забытый всеми казарне завершаемого ристалища Зюйдвест смотрел на свои часы, швейцарские «скелетоны»: учитывал чутким носом зверя и время, и обстановку. Время подходит, обстановка расслабленная.

Бочком-бочком, Зюйдвест незаметно, как он думал, покинул глянцевую тусу. Довольно роскоши, пора в трюм!

 

*  *  *

 

На зелёном берегу очаровательной Кувшинковой Заводи, излюбленного места стоянки круизных кораблей и экскурсионных катеров, Левкипп Бидонский без труда нашёл описанный ему в красках куст бузины.

Речь шла для Зюйди о жизни и смерти, именно по неожиданному красноречию партнёра Бидон это окончательно понял. Чтобы заурядный «липач», который в обычной жизни и двух слов связать не умел, так поэтично расписал бузиновые кущи – для этого нужно хорошо его мотивировать!

Под кустом, уже наливавшимся сочными ягодами, была барсучья нора. В норе, старой, размытой, большой, как берлога или пещера, таились акваланги и стрелковое оружие в непромокаемом резиновом мешке «Кусто», затягивавшемся до полной герметичности удавкой чёрного витого шнура.

По времени группа Бидона почти опаздывала. Нужно торопиться. Бидон надевал акваланг во второй раз в жизни, его подельники – впервые. «Всё просто», блин, «всё просто, это ж не морской дайвинг, пройдёте по дну пешком…»

Если бы Бидон не вспомнил, как открывается клапан подачи воздуха из баллонов в дыхательный раструб, ничего бы и не получилось. Оборудование – оно точность любит. Это не куст бузины по телефону живописать…

Пока Бидон с братвой пылил ластами по илистому, небогатому растительностью, дну Сараидели – Зюйдвест, поглядывая на минутную стрелку с тревогой, пробрался в трюм и начал раздеваться. Снял с себя всю одежду, включая и «семейные» трусы в горошек – потому что одежда должна быть сухой. Переоделся в голубые плавки с легкомысленным якорьком на лобке…

Когда откроется кингстон военного типа – до самого клёпаного потолка ударит фонтан воды под давлением. Как ни сторонись, сухим не останешься. А ведь нужно ещё и перекрыть фонтан, когда вода вбросит банду внутрь, навалиться на страховой рычаг и завернуть обратно старые ржавые крепи… И что-то подсказывало Зюйдвесту, что не пойдут они в пазы, как по маслу…

Время – вопреки всем истерическим страхам Зюйди – ещё было. До стука снизу оставалось ещё семь минут. Если, конечно, в сложном плане не закралось ни сучка, ни задоринки…

Дальше дело техники: на корабле оружие только у службы безопасности хозяина, а хозяин, Жмыха, скорее на стороне Зюйдвеста, чем наоборот. Главное, получить «ствол», заманить в укромный угол (может быть, сюда, в трюм) – и убрать Бора! А дальше уже пусть Бидон делает, что хочет, кто кого положит, Левкипп Яхрамова или Яхрамов Левкиппа, Зюйди совершенно не беспокоило. У них своя свадьба, у него – своя.

И все поймут, что Зюйдвест не мог стрелять – потому что он оружия не имеет, и в том проверен. И все увидят, что Зюйдвест в сухом смокинге, в сухих штанах, и с туфлей подтёки воды не сбегают, следовательно, Зюйди выйдет «сухим из воды»…

 

*  *  *

 

Порой шанс исчезает в самый последний момент. Зюйдвест был у кингстона. Он был в одних плавках. Он уже закрепил восьмигранную насадку на разводной, с домкратным эффектом, ворот, и выложил его рядом с люком. И даже успел проверить на одной страховой гайке: она со скрежетом и неохотой, но поддалась…

Сейчас постучат? Постучали, но не оттуда…

В трюм, сбросив эстрадные сомбреро, по вибрирующей металлом лесенке спускались Анна Каштан и Ольга Имбирёва. За ними, в полумраке дежурного холодного света овальных плафонов, виделись одинаковыми Яхрамов и Зоригин, «ангелы левого и правого плеча» маэстро Жмыхаря.

У каждого под парусиновым летним пиджаком – стандартная «беретта» в кобуре под мышкой, о чём Зюйдвест и так знал. Кроме того, ему пришлось узнать, что у женщин тоже оружие: табельный полицейский «макаров» у Каштан и почти игрушечный (с виду) «люгер-бэби» у Ольги.

Четыре ствола против безоружного голого уголовника, чьи преступления в прошлом носят бухгалтерский вид… Безнадёжная партия…

Атаковать Зюйдвест не мог. Когда ему велено было стальным голосом полковницы застыть на месте – он бежал. Аня выстрелила – явно выше головы, предупредительным. Пуля взвизгнула о стальную переборку и опасно отрикошетила в сторону канатных ящиков…

Купальщик в плавках нашёл укромный закуток и забился в него, как кот под батарею. Присутствие «заплечных ангелов» доказывало лучше любых умозаключений, что Жмыхарь – сдал… Без его команды парусиновые костюмчики в такое бы не влезли…

– Слушай, Борджиев! – крикнула Каштан, гуляя стволом по закоулкам и осторожно пригибаясь. Она знала, что у Зюйди оружия нет. Но в таком знании всегда есть место погрешности, это не школьная алгебра…

– Вилор Трифонович! Времени очень мало, и ты сам понимаешь, как далеко всё зашло… Ты, конечно, можешь сдохнуть, дело твоё, но я принесла тебе шанс жить… Твой шанс, дурачок, полицейская операция… Скажу по секрету – в центральном аппарате МВД России кое-кто просто жаждет взять Бора с поличным! Сыграешь, как положено, с «жучком-маячком» – они там в главке будут звёздочки новые обмывать, а ты – второй день рождения… Я из полиции, уполномоченная по этому делу, принесла тебе «начинку» слежения… С ней нигде не пропадёшь… По крайней мере, из поля слежения опергруппы… Куда бы Бор тебя не отвёз – мы будем знать место с точностью до миллиметра…

Зюйдвест молчал и напряжённо думал. Он не хотел сотрудничать с полицией, тем более – в таком сомнительном деле, червячком на крюке – но был ли у него выбор? Просто сховаться, как изначально, сбегая из Питера, хотел? На корабле для этого места мало… А плавать он не умеет…

– Ты, конечно, можешь прятаться, Зюйди, – гулко в металлическом эхе пустого, грубо клёпанного трюма сказала Каштан. – Я с тобой в прятки играть не буду. Я сюда приглашу Мясного Бора – он тебя найдёт…

– А вы точно из полиции? – жалобно поинтересовался Зюйдвест из-за шпангоутного ребра.

– Точно. Иди и удостоверение посмотри. Сейчас, Зюйди, у тебя как у Кощея: жизнь в яйце, яйцо у меня… – Каштан с усмешкой подкинула на руке увесистую пилюлю «маячка слежения». – Мои коллеги из главка хотят взять Бора на живца, а живцом будешь ты… Не захочешь быть живцом – станешь мертвецом, Бора ты лучше меня знаешь… Если полиция не засечёт, куда он повезёт тебя на разборки, – хана тебе, Зюйдвест!

– Меня Жмыхарь не выдаст… – неуверенным тоном попытался торговаться Зюйди.

– Считай, уже выдал! – «обрадовала» его переговорщица. – У него дочку Бор в Питере похитил, меняет на тебя… Я, конечно, не знаю всей глубины ваших отношений со Жмыхой! может быть, они настолько интимные, что ты ему дороже дочери… Но чё-то сомневаюсь я, что отец четверых детей на такого, как ты, дрыща западёт…

– Понял я, понял, начальник! – высунул руку из укрытия Зюйдвест. – Выхожу сдаваться, только ты не шмаляй…

И с горечью глянул на свои водонепроницаемые «скелетоны»: урочное время, минута-другая, и снизу бы постучали… Но теперь, под четырьмя стволами, какой от этого толк?!

 

*  *  *

 

На второй палубе авторитетный Армен-джан у самых перил, глубоко вдыхая речную свежесть, принимал от судового врача стакан воды. Сам высыпал в ложку порошок из облатки, необходимый в последнее время его печени, доктор чуть разбавил каплями из стакана, и, Армен, морщась, проглотил: старость, болячки, всё не в радость!

Судовой доктор передал цилиндрический хрусталь стакана – и авторитет с удовольствием запил горькую микстуру минералкой без газа.

Этот доктор был своеобразный парень: в качку он всем без разбора ставил клизмы от «морской болезни», рассуждая, что лучше людям сидеть на толчке, чем над ведром… Но лекарства Армен-джану, к счастью, прописывал не этот оригинал!

Мимо прошла странная троица: казарне турнира, в одних плавках (и ещё, для вящей нелепости, наручных часах), а за плечи его с двух сторон обнимали рослые, аппетитные женщины в мексиканских пончо. Пончо – одеяние раскидистое, под его пологом не видно двух стволов, «нюхающих хоботами» у Зюйди под рёбрами…

– Развлекаешься, казарне? – укоризненно сказал Армен-джан, по-своему понимая сцену. – Рано начал, дружок, финальная игра турнира ещё впереди…

Зюйдвест, бледный и совсем не похожий лицом на блудливого курортника, ничего не ответил. Да Армен-джан и не ждал никакого ответа. По большому счёту, этому бывалому старику-рецидивисту было наплевать на казарне. Так, сделал замечание молоди, как у пенсионеров принято, – и отвернулся на воду и кувшинки смотреть…

– Я хочу видеть Жмыхаря! – прошепелявил Зюйди перекошенным ртом с сизыми от страха губами. Со стороны могло показаться, что он долго купался в холодной воде и озяб.

– Это не то, Вилор, о чём тебе сейчас нужно думать… – посоветовала Анна с неожиданной человеческой теплотой. – Давай быстрее, а? Где твоя каюта?

Каюта тут же нашлась. Напротив неё, у металлической косой стойки корпуса стоял пьяный астраханский икорный магнат, Додя Махеров. Он покачивался, как маятник напольных часов, и немного срыгнул себе на корденовский, горящий золотом, королевский галстук. Пиджак в клеточку, как у доктора Ватсона, был расстёгнут и как-то наперекосяк сидел на перекормленном теле-дутыше.

– Казарне! – окликнул Додя «Кашне» (погоняло получил за махеровую фамилию). – А тебе не много двоих будет? Может, ик… поделишься? Девчонки, я вас угощу такой… ик… икрой, какой в магазине не продают!

Додя растягивал слова, как бывает у алкашей и, когда на него махнули рукой, козырнул умело (когда-то он служил в ВДВ): – П-понял…

В каюте Вилора-Зюйди Каштан застала совершенно ожидаемый и объяснимый беспорядок. Даже хаос. Тут, среди разбросанных в беспорядке бутиковых вещей и денежных купюр – стоял запах пота и страха.

– Что мне делать? – обречённо спросил Зюйдвест, когда понял, что аудиенции со Жмыхарём не будет.

– Встань на койку раком, и задом ко мне… – командовала Каштан. – Трусы спусти!

– Вы что? – в глазах Зюйди нарисовался неподдельный ужас – С ума сошли?! Какие могут быть игры, когда…

– Слушай, Вилор, не испытывай моё терпение! – посоветовала Анна, качнув табельным стволом перед носом «липача». – Я тебе покажу, только быстро! Видишь вот этот жёлудь?

– Скорее абрикос… – попятился Зюйди.

– Да черт тебя побери! – взорвалась товарищ полковник. – Мы будем в ассоциации играть?! Это – маячок… Я его вставлю тебе в ж**у!

– Куда? – содрогался Зюйдвест, надеясь в глубине души, что у полицейской просто плохое настроение, и она так фигурально выражается…

– Куда слышал! Бор из Питера, продвинутый город, там о технике многое знают… Единственное место, куда Бор не полезет искать «жучка»…

– Понял я, понял… Чё ж вы такой здоровый его сделали?

– Ну бедная у нас полиция, мля! – совсем уж не сдерживала себя Каштан. – На последний хайтек с рисовое зёрнышко не хватает, пользуемся старомодными габаритами… Скажи спасибо, что он не ламповый…

– А насколько глубоко…

– Давай, не тяни, а?! – вмешалась прежде молчавшая Ольга Анатольевна. – Мы и так навстречу тебе пошли, мужчин в помещении видишь?

– Не вижу…

– А они есть! Вон, за дверью стоят, вежливо вышли… По понятиям, если такое сделает баба, то не западло…

– Сомнительное толкование…

– Поговори мне ещё! Спасаешь его, падлу, а он ещё выёживается! Если ты думаешь, что нам с Аней доставит эстетическое удовольствие вид твоей тощей…

– Я понял…

Зюйдвест принял позорную позу и обречённо оттянул резинку плавок вниз.

С невыразимым омерзением, до тика на лице, утешая себя, что «если не мы – то кто?», Анна Каштан вставила в бурое мягкое отверстие жёлудь (или, если угодно, абрикос), а потом средним пальцем подтолкнула поглубже… Сделав – отдёрнула руку, как от раскалённой плиты и бросилась к оцинкованному умывальнику в углу каюты. К горлу подступала тошнота, но Каштан держалась, пытаясь отвлечь себя какими-то светлыми воспоминаниями…

Воспоминания не шли в голову, чёрный юмор патологоанатомов помогал от рвоты лучше:

– После того, что между нами было, – иронизировала Анна Игоревна, – мы почти как муж и жена, Зюйд! И я тебе дам один интимный совет… Говори Бору, что у тебя в надёжном месте много бабла… Пока он будет надеяться взыскать с тебя убытки – он тебя не прикончит…

 

*  *  *

 

Ей было, конечно, не по себе. Она лучше даже самого Зюйди понимала, что посылает человека на смерть…

Карьеристы из московской опергруппы, конечно же, хотят получить труп Зюйдвеста. Убийство – это убийство, за него Бор сядет на кукан прочно и надёжно. И – надолго. Карьеристы, чтобы заполучить очередную звёздочку на свои ненасытные погоны, будут ждать выстрела. Контрольного выстрела в голову Зюйди. А потом налетят коршунами – вязать Бора сразу со всем: с трупом на руках, с дымящимся «стволом», с отпечатками на «стволе», с местом и мотивом преступления…

Им-то, чинодралам, хорошо. А если брать с живым Зюйди, то можно, конечно, запротоколировать похищение, побои, пытки, насильственное удержание, и, вроде как, потерпевший может дать свидетельские показания… Ну, да кто Зюйди-то поверит, как свидетель он – «шняга», как бы искренне не чистосердечил…

Анна понимала, что единственный шанс Зюйдвеста – это выстрел Бора над его головой, шокирующий выстрел, пугающий выстрел…

Опера услышат выстрел – и ломанутся… «Привезут его домой – оказался он живой» – как зайчик… Ну, а зачем Мясному Бору пугать бывшего «шестёрку» Зюйди? Только если толковище о заначках будет, чтобы Зюйдвест перед смертью по долгам своим и косякам рассчитался…

Через минуту Зоригин и Яхрамов под руки, словно «отрубившегося» с дозняка, отвели Вилора Борджиева к вертолётной площадке на носу судна. Яхрамов остался с жертвой, а Зоригин пошёл за Бором.

И – никого не удивило – Бор был у вертолёта моментально. Никого не заставив ждать. Сам торопился больше других. Даже вещей не взял из своей каюты, подбежал к вертолёту, в чём был у карточного стола. Да и кто чего украдёт из каюты Мясного Бора на этом, особом, «покерном пароходе»?

Бор мог беспокоиться за что угодно – но только не за своё барахло, оставленное гостеприимству Жмыхаря. Хотя о барахле он в тот момент вообще не думал. Перед его глазами стояла младшая сестрёнка, с детства оберегаемая от всего крепким братом… И не убережённая… От кого? От этой вот подхалимной, лизоблюдской мрази! Кто в такой ситуации будет думать о деньгах?!

 

*  *  *

 

Путешествие по мутным придонным водам в компании с раками и окуньками оказалось дольше, чем Левкипп рассчитывал. Видимость очень плохая: аквалангисты-дебютанты думали пройти по прямой, но как бывает с неопытными грибниками в лесу – сделали порядочный крюк…

Если бы не солнечный день – то план бы сорвался. Но солнце было настолько активно, что даже студень вод Сараидели пронизывало. На дно ложились тени сверху, а гигантская тень «Рюрика», сидящая, как пёс, на цепи своего якоря – не дала себя не заметить.

Бидон волновался больше других – потому что знал больше других. У Зюйдвеста явно очень серьёзные проблемы… И что будет, если он не откроет?

Так-то, конечно, ничего не будет. В баллонах запасов дыхалки на два часа. Можно погулять по водам, вверх-вниз, выйти обратно к берегу. В мешке – оружие, сухое и надёжное. Акваланги выбросим – думал Бидон – мешок оставим. Машина с «шашечками» ждёт у пикниковой беседки. Правда, от этой «дэу-нексии» толку теперь мало: бензин почти весь вышел. Пригнав её сюда, на берег беззаботно отдыхающих купальщиков и рыбаков, Гога-Георгин предложил пристрелить таксиста в багажнике.

– Ты совсем идиот? – поинтересовался Левкипп, исследуя, как низший организм, истоки такой кровожадности. Истоки были просты: детективные телесериалы по «ящику».

– Он может нас опознать! – важно заявил Гога.

– Кто?!

– Таксист! Если мы оставим его живого…

– Гога, мы в розыске! – заорал Левкипп, с холодком осознавая бездну маразма, с которым связала судьба. – Наши портреты в каждой патрульной машине! И ты говоришь, что нас опознает какой-то дядька-таксист?! Да чего тебя опознавать, ты уж срисованный, как натурщица в худграфе!

– Ди-ибил! – довесил Кулы и дал Георгину затрещину. Видимо, он пытался таким образом скрыть первоначальную солидарность с Гогой. И думал, что очень умён, не торопясь на словах поддержать подельника.

Отморозки! – подумал про обоих Левкипп, потом не к месту вспомнил пристреленную бабку. «Ну, там было в состоянии аффекта» – легко утешил себя Бидонский.

Таксист удивительно легко выпутался из, казалось бы, безнадёжного переплёта. Через сорок минут его, жалобно стучащего снизу в крышку багажника, как в свод собственного гроба, нашла добродушная шашлычная компания пивоваров из Кувы. Открыли, успокоили, налили водки, накормили сочным шашлыком… И подрумяненными овощами с гриля… Сочувственно выслушали невероятную историю, и тут же вызвали по «мобиле» полицию, при этом неимоверно гордясь собой и своим чувством гражданского долга. Они ещё и через годы будут рассказывать гостям застолий, как «спасли мужика из бандитских разборок». И каждый будет утверждать, что первым услышал сигналы о помощи…

В итоге таксист остался живой и получил свой автомобиль без серьёзных поломок. Единственным (кроме, конечно, страха) ущербом был «вылаканный» долгой дорогой бензобак. Но такие огорчения после всего испытанного – можно и потерпеть, не так ли?

Не каждому, если подумать, так везёт.

О везении думала и баба Люда в Куве, дав показания опергруппе, и твёрдо решив больше жильцов не пускать, сосредоточившись на торговле самогоном и пирожками.

 

*  *  *

 

Не грозила беда и группе Бидона. Не задыхалась она под водой, и обратный путь хорошо представляла… Но иногда беда заключается в отсутствии беды. Выйти на берег не штука. А с чем? С оружием… И куда потом? Снова по ларькам и подворотням мелочь тырить?!

Бидонский, с тающей надеждой снова и снова подававший условный стук в люк корабельного затопления, так и не дождался ни ответных сигналов, ни раскрытой «двери». Что-то случилось у выдумавшего всю эту шаткую авантюру Зюйдвеста, он всегда был завиральным и ненадёжным. Что именно – Левкипп не знал, да и знать не хотел. Какое ему дело до Вилора Борджиева, если его собственная, центральная во всей вселенной (по его личному глубокому убеждению) жизнь не задалась? Достойный финал несостоявшегося Наполеона: в мутной, как бульон, воде, пугая рыб, он стучится снизу в днище корабля! Просто какая-то картина Босха или Брейгелей!

Воздух из спаренных алюминиевых баллонов поступал в лёгкие исправно. Время подумать было. В сущности, единственный путь – постучать ещё несколько раз, а потом возвращаться в прошлую жизнь… Которой больше нет, да, если задуматься, и никогда не было… А что ещё можно придумать, если парень, обещавший тебе открыть кингстон – не открыл его? Стрелять по гайкам и болтам? Или вскрывать корпус корабля консервным ножом – которого, к тому же, всё равно не имеется под рукой?

Условными, заранее отработанными жестами Левкипп приказал своим «шестёркам» ждать у люка. А потом, игнорируя их изумление за овалами плавательных масок, стал раздеваться до трусов. Амуниция спадала на дно, обнажая немолодое уже и совсем не привлекательное тело.

Когда ничего, кроме трусняка, не осталось на Бидонском – он скользнул вдоль обшивки «Рюрика» и пошёл наверх.

Он изобразит утопающего. По флотским законам человека за бортом обязаны поднять на судно и оказать первую помощь. Так Левкипп проникнет на борт, и, если повезёт – сумеет уже изнутри войти в трюм… Он никогда не открывал кингстоны, и понятия не имел, как это делается.

Но он считал себя умным человеком. Мол, разберусь, не тупее Зюйдвеста. И, кроме того, у него не вырисовалось в воображении никакого иного выхода…

 

*  *  *

 

– Человек за бортом, шеф! – сообщил Ивану Сергеевичу помощник капитана. – Бросаем спасательные круги, согласно уставу…

– Он тонет, или просто купается?

– Орёт, что тонет! Воду вокруг взбурлил, как бегемот… Шеф, мы обязаны, согласно флотскому праву…

– Ещё этого не хватало! – схватился за голову Имбирёв. – Достать придурка, и быстро в трюм! Чтобы сидел там тихо, без единого шороха!

Разговор шёл у левого борта. Накалённая белая краска пахла маслянисто и резковато, подавляя гармонию природы. Чайки кракали – как бы беду не накракали! Мерзкое отродье, речное вороньё…

Иван Сергеевич огляделся по сторонам – не видел ли кто из гостей безобразной сцены у борта. Но, к счастью, игра в зале после перерыва снова вошла в накал. Болельщики на кожаных диванчиках дули «мохито» через трубочки и держали кулачки за тех, за кого «болели»… И по обзорной палубе никто не шатался…

 

*  *  *

 

Возможно, Мясной Бор – жуткий монстр. Но он всё же и деловой человек. И одна из черт делового человека – он никогда не тянет время. Он всё делает быстро, на пределе возможностей хронометра…

Вертолёт перенёс Бора на берег Кувшинковой Заводи, а там уже его ждал кортеж с его братвой. Мгновенно – зачем подставляться под случайных свидетелей? – Зюйдвеста, босого и в плавках, мелькнувшего издали белой спиной как последнее прощай «Рюрику», выволокли из «вертушки» и буквально на руках, как покойника, перенесли в сараевидный внедорожник. Сходство с похоронной командой людям Бора добавляла тёмная, не по сезону одежда. Видимо, в кондиционируемых тонированных иномарках у них было прохладно, а на вольном воздухе они долго не задерживались. Можно сказать – как вампиры, боялись солнца…

Мясной Бор, издалека казавшийся культуристом на отдыхе, с «трапецией» его угловатой фигуры, пожал руку Вите Яхрамову, не вылезавшему из вертолёта, и сарая «джипаря» поглотил его тоже.

Машины уехали, оставляя за собой только сизую зыбь выхлопной гари и колеи в травах.

И почти сразу, как Бор убыл – у Имбирёва зазвонил «сотовый».

– Наконец-то ты в зоне сети, папка! – весело обиженно сказала Лилёк-Имбирёк. – Чего не отвечал?

– Дела были, доча… – сказал Иван Сергеевич, чувствуя, как хрипло звучит передержанный в растворе ужаса голос. – Солнышко моё, лапочка, Лилёк… Рыбонька ты моя…

– Пап, ты чё? – растерялась Лилия Ивановна. – Ты там один?

– Дочка, у тебя всё нормально? Я послал оберегать тебя своих лучших людей…

– Пап, да это лучшая поездка в моей жизни! Ребята твои с меня пылинки сдували… Пап, столько фоток наделала, морскую рыбу сама ловила, ты обалдеешь, когда покажу видос!

– А сейчас ты где?

– А сейчас еду в аэропорт…

– Это правильно, лапонька… Это я велел…

– Пап, ну мне неудобно! Ребята твои так старались для меня, как аниматоры, право слово… А я даже попрощаться с ними не успела! Что за спешка такая, не понимаю? Если опасность миновала – зачем тогда гнать, как нашпаренным?

– Дочка, приедешь, я всё тебе объясню! Не по телефону, лады?

– Да уж знаю! – расхохоталась Лилия. – Как шпионы, прям… Записками общаемся! Я, папуль, очень была удивлена, что в XXI веке ты мне записки пишешь на бумаге… Но, сказала я себе, это не папа отсталый, а просто телефоны прослушивают…

– Ты правильно всё поняла! Я очень жду тебя, доча!

– Ладно, пап, поговорим… Мама по второй линии прозванивается, аж трубка накалилась…

Нет, ну а что такого? Никаких счетов у Бора со Жмыхой не было. Держать его дочь взаперти – никакого резона. Получил, чего хотел – и отдал, чего не нужно. Логично? Только объясните такое родительскому сердцу!

 

*  *  *

 

Стоял июльский зной – а Имбирёв отекал холодным, как из холодильника, и с привкусом солода, нервным по́том.

«Мексиканское трио» стояло между столиками панорамной палубы, скатерти трепетали и шептались на ветру. Из гостей за столиками сидели два или три человека, да и те в отдалении. Покерная финальная игра, как пластырь, втянула всех в игровую зону. И хорошо, наверное…

– Алсушка, прости… – попытался по-человечески объясниться с бывшей женой Имбирёв. У него этого никогда не получалось – не получилось и теперь. – Прости, что втянул тебя и Лялю во всё это…

– Пошёл ты нах**! – свирепо зыркнула дочь степей и ушла, нянча в руке заветный «мобильник».

Имбирёв собрал всё мужество, чтобы не обидеться, и скороговоркой послал ей вдогонку:

– Алсунчик, нельзя пойти туда, где я уже много лет нахожусь…

Она не оценила.

– Ну что? – предложила Ольга. Её тонкие пальцы дрожали, дёргалась, как от прикуса и верхняя губа. Имбирёв понял, что «люли» на сегодня не закончились, их меню разнообразно…

– Подведём итоги нашего покера! – почти рычала Ольга Анатольевна. – Как я понимаю, активная фаза у нас закончилась?! Можем поговорить по-семейному?

– Оля, в чём…

Не слушая мужа, Ольга ошеломительным, как в дзюдо или айкидо, приёмом схватила руки Ивана и Анны, вложив одну в другую.

– Молодым – совет да любовь! А я, наверное, лишняя…

Она не хотела плакать, но всё равно заплакала. Сказалось и навалилось всё: подозрения, посторонние ухмылки, сплетни, нервы, риск, адреналин, просто усталость от жизни… Она сорвалась, можно сказать. Как только отпустил сжимавший грудь обручем ужаса спазм – сорвалась и почти не контролировала себя…

Давным-давно, ещё в начале супружеской жизни с Имбирёвым, Олю попытались грязно оклеветать. И свекровь, конечно – она же свекровь! – полезла с народными прибаутками к Ивану – мол, «дыма без огня не бывает», и всё такое…

А Иван засмеялся тогда, и ответил своей неугомонной матери:

– Мы обречены на то, что вокруг нас будут без умолку трепаться чужие языки… Вот тебе и огонь, и дым, мама… У нас каждый день будут находить любовников и любовниц, скелеты в шкафу и трупы в гараже, это, мам, плата за «быть имущим». Обратная сторона людской зависти. Так что – плюнь и разотри, вот тебе и дым, вот тебе и огонь…

Оля запомнила – и всегда жила по этому принципу. Что бы ни говорили об Иване – она знала он нём только то, что он сам говорил. Быть имущим – значит, всегда быть в центре сплетен и судачеств.

До сегодняшнего дня красавица Каштан была для Имбирёвой из этой серии. Болтают? Да. Слышала? Да. Нехай. Языки без костей. Она ведь и не такое слышала. Она, например, слышала, что муж выступает активным партнёром «генерала Степашки», который – «педик». Почему? Да ведь у генерала семьи и детей нет! У Имбирёва, правда, есть, и много – но ведь на то он и активный… А как иначе объяснить их вечный деловой «вась-вась»?!

Оля смеялась, доказывая, что Степашка – прожженный карьерист, всю карьеру жил на работе, перед начальством выслуживался, по природе – одиночка, не нуждается в семье. Надо пар спустить – все «учётные девки» под рукой… Ей не верили…

В то же ведро летели на Олиной кухне и сплетни про Каштан…

До сегодняшнего дня. Нет, как ни крути – просто деловым компаньоном она не вырисовывается. Не такой она человек, чтобы из одного делового партнёрства, содрогаясь от подступающих рвотных масс, совать средний палец в чавкающее мерзкое «междубулочье» полумёртвому рецидивисту…

Вот и вырвался из сапфировых глаз лучом протуберанец безумия и истерики.

– Значит так, Жмых! – командным голосом рявкнула Каштан, отбирая свою руку у растерянного Ивана, когда Ольга убежала, закрывая заплаканное лицо ладошками. – Стой здесь, и к нам не суйся… Я сама с ней поговорю… Кстати, их обеих понять можно!

Оторопевший Иван Сергеевич стоял столбом в одиночестве, словно ноги к палубе приросли, и бормотал что-то обидное о «бабской солидарности»…

А потом отклеил подошвы полуботинок крокодиловой кожи от досок – и направился к Валентинке на камбуз, добить слащавый кондитерский ликёр-пропитку. Он помнил, что полбутылки ещё оставалось…

«Ага, зачастил ко мне, голубчик…» – хищно подумала Валентинка, кокетливо прихорашиваясь, и встречая босса со всем радушием…

 

*  *  *

 

Левкипп Бидонский, запертый в трюме, неожиданно для себя нашёл там одежду, почти по размеру. Всё, вплоть до трусов. Аккуратно сложенные на канатном ящике вещи. Подумалось о Зюйдвесте. Стало противно. Левкипп не хотел одевать его одежду. Особенно он брезговал одевать его трусы.

Но свои трусы были мокрее мокрого. А кроме них – ничего своего. Тут же – штаны с искрой, смокинг, как у пианистов на концертах, и манишка с жемчужными пуговками, и бабочка под кадык… Левкипп решил: брезговать – так брезговать, а работать, так работать.

И оделся по полной, снизу доверху. Туфли, правда, жали, зато моднее не придумаешь: со вкусом одевался сменщик, Зюйдвестом он был или не Зюйдвестом!

То, что волосы мокрые – хорошо. У найденного матросского осколка зеркала Бидон пригладил их, и получилась причёска в стиле «крёстного отца», сицилийский бриолин. Другие в сеточках спят, чтобы так уложить, а тут – задарма клад дался…

Из осколка зеркала на Левкиппа глядел гость покерного турнира. Самый натуральный и вполне себе состоявшийся. Они тут все выглядят примерно так же.

Теперь главный вопрос: караулит ли у выхода кто-то вроде Яхрамова, или случайный речничок? Если Витька в карауле, то пиши пропало: Витьку не проведёшь. Но если матросика поставили, тогда прокатит…

А поставили, скорее всего, матросика. Ну разве будет Жмых на такую ерунду отвлекать Яхрамова или Зоригина? Их место, как у котомки – за плечами старого булочника… Велика ли важность – сторожить в трюме случайного лоха, выдумавшего тонуть возле покерного теплохода? Да о нём, скорее всего, уже и забыли… Заперли и забыли… Больше помнить не о чем, что ли?

Подойдя к круглой, по косой плоскости установленной двери отсека, Левкипп стал требовательно и грозно в неё стучать, как «власть имеющий». Запорное колесо отреагировало вращением, дверь-полулюк открылась, и изумлённый молодой речник увидел перед собой господина в смокинге…

– Чего, совсем обалдели?! – не давая ему опомниться, заорал Бидонский. А изобразить начальство он умел. Он всю жизнь только и делал, только и мечтал – как изображать начальство. Бодливой корове Бог рогов не дал, а так… С каким упоением он отдавал бы приказы и повеления!

– Гостей в трюме запираете, идиоты?! Да я казарне про тебя доложу! Я прямо Жмыхарю на тебя доложу! Ушёл с дороги, быстро!

Ничего не понимая и хлопая глазами, речник отдал честь под бескозырку и пропустил «гостя». Такому, ясное дело, место не в трюме, а на палубах за столиками… Смокинг же, елы-палы, не тельняшка и не роба!

Не дожидаясь лишних вопросов или извинений от речника, Левкипп быстро взбежал под углом восходящей лесенке, загудевшей струнами под его новой обувью – и был ослеплён внезапно обрушившимся пиршеством летнего солнечного всепроникающего сияния…

«Ну-ну, Левкипп, – подбодрил он себя – Возьми себя в руки… У тебя последний шанс, старина… Те, которые тебя ждут под днищем – у них уж шансов нет, ясен перец… А у тебя ещё остаётся… Маленький-маленький… Забудь обо всём и напрягись! Ты среди миллиардеров, тут, кроме круизного персонала, каждый в кармане на мелкие расходы носит твою вожделенную виллу с видом на финское озеро… Бери за жабры любого, Левкипп, и вперёд, к новой жизни!»

Постепенно привыкая к солнечной рези глаз, Бидонский стал различать детали. Он шёл по проходу между фальшбортом с перилами и рядами фешенебельных кают. Скорее всего, в этих каютах отдыхали и к ночи намеревались выспаться те, кто сейчас режется в королевский покер палубой выше…

Левкипп дёрнул за одну хромированную ручку – заперто. Другую дёрнул – тоже заперто. Куркули, сволочи, захребетники! Имеют, паскуды, по миллиону миллионов – а двери запирают, как самые распоследние работяги по заводской путёвке! Скобари! Чем богаче – тем жаднее! Известное дело, копеечка к копеечке… Ну кто у них тут будет воровать, друг у друга что ли пошерстят, клептоманы проклятые?!

Абсурд – но закрываются. Все, как сговорились! Ещё и ключик, небось на шейку повесят, как второклассник без бабушки, собственники говённые…

И вдруг – словно Бог, в которого Левкипп не верил, помог – среди однообразного ряда дверей мелькнуло исключение! Ключ! Вначале Бидонский думал, что ему голову напекло, или это мираж вожделения, но…

Потрогал рукой: так и есть, ключ! Какой-то богатый засранец ушёл играть в покер и забыл запереть дверь в свою каюту. То есть даже запер – но ключ оставил в замочной скважине! А значит – следов взлома нет, да он и постесняется в таком избранном обществе кого-то обвинять…

С замиранием сердца Левкипп повернул ключ в замке и сам себя осторожно, бочком, впустил в чужие апартаменты. Каюта напоминала номер-люкс в хорошем отеле, только сжатый фантазией художника. Тут было всё – но всё уменьшенное по масштабу.

Жилец явно пребывал не в ладах с самим собой. Всё валяется скрученное, вывернутое, разбросано бессистемно и словно бы в ярости. Бидонский представил, что тут метался и бился головой в металлические, затянутые кремовым пластиком, переборки крупно проигравший жмот…

Бидонский не мог знать, что попал в поспешно покинутую каюту Мясного Бора. Когда Бору отдали Зюйдвеста, Бор сидел за боковым столом периферийной игры в турнирной зале. Спускаться сюда Бор не стал – а сразу ломанулся к вертолётной площадке. Мы могли бы сказать, что Бор думал после прислать за вещами кого-нибудь из своих людей, или получить брошенные вещи от Жмыхаря, но это было бы неправдой.

Может быть, Бор и думал так в самых дальних уголках подсознания, но в целом он про свои шмотки думал не больше, чем пьяница об оставленной в подворотне пустой бутылке. Бор потерял из-за Зюйдвеста колоссальные деньги, к тому же – почти потерял сестрёнку, единственного человека в мире, которого Бор искренне любил. И вот приходит Витя Яхрамов, и запросто, на голубом глазу, словно официант, доставивший заказ, – предлагает идти, Зюйди забрать да вывезти…

Какая каюта? Какие личные вещи?! О чём вы вообще спрашиваете?! Бора можно назвать как угодно, и считать кем угодно, но за одним исключением: мелочным человеком он никогда не был.

Бор оставил каюту на пять минут – и потому ключ из двери не вынимал. А потом уже не вернулся, вообще забыв про все каюты «Рюрика», и про сам «Рюрик», и про покерный турнир, и про Жмыхаря… Как говорится – «об этом я подумаю завтра!».

И вот теперь судьба привела Левкиппа Бидонского в логово жаждавшего возмездия и зубами-когтями матрас грызшего от распиравшей злобы Мясного Бора.

Посреди беспорядка разбросанных как попало джинсов и носков, гавайских рубашек, сигаретных пачек, зажигалок «zippo» (их надо прибрать – протянул руку Бидон – они стоят, как ювелирка) – лежал мало чем примечательный, разве что добротный кожаный чехол от теннисной ракетки.

«Где этот странный человек собирался в большой теннис прыгать?» – насмешливо подумал о безымянной жертве кражи со взломом Левкипп.

Чехол был странно раздут, словно сумасшедший постоялец vip-каюты набил в него наволочку или две. В чехле таилось что-то больше ракетки, к тому же неуместной в судовых стеснённых условиях…

Чисто машинально Левкипп Бидонский раскрыл застёжку-молнию, и чехол спортинвентаря раскрылся на две стороны, как двустворчатый моллюск…

Бор взял с собой «наличку», «кэш» – в основном, бумажками в 500 и 100 евро. Поскольку бумажек было очень много (а кредитным картам Бор не доверял) – то в бумажник они не влезали. Бор, недолго думая, взял чехол от теннисной ракетки и положил всё евро-бабло туда. Носил чехол с собой, как кошелёк, по мере надобности доставал и расплачивался…

Но ведь нелепо, согласитесь, идти в зал большой покерной игры с теннисной ракеткой! Бумажник – не вопрос, сунул в нагрудный карман, или даже брючный, и всё чики-пики. Но чехол от теннисной ракетки?!

В общем, Бор делал так. Брал в карман пригоршню купюр, а общее их вместилище оставлял в каюте, между полотенцем и пакетом со свежим бельём. Вначале Бор не думал, что на закрытом покерном турнире по номерам будут лазить «щипачи»… А потом он вообще уже ни о чём не думал, опьянённый жаждой мести…

И вот так получилось, что теперь беглый заключённый уральского исправительного лагеря Левкипп Бидонский стоял в смокинге и галстуке от казарне покерного турнира Зюйдвеста и с деньгами поспешно сбежавшего вослед своим эмоциям Мясного Бора… Всё-таки судьба совершает порой очень странные повороты!

Левкипп опасался, что сердце выпрыгнет из горла варёным яйцом. Оно колотилось, как горошина в маракасе, и в глазах подозрительными кругами вращались предвестники обморока…

Сколько тут евро? Меньше, конечно, чем взяла бы банда, накрывшая покерный банк главной в стране игры… Но, если подумать – такой исход сделал бы Левкиппа врагом всех блатных сразу. От отчаяния он и на это готов был пойти, но… Разве так не лучше? И делиться ни с кем не нужно!

Скромный, но чистый стартовый капитал. Пусть блатари подозревают друг друга – кто у кого украл. Никто не в курсе, что на теплоходе – Бидонский. Его вообще тут нет, он призрак без имени. Это не громкое ограбление, а тихая кража. И знаете, что выйдет скорее всего?

Хозяин бабла предпочтёт замолчать инцидент. В полицию такие люди в любом случае никогда не обращаются. А собственные службы безопасности включают только в случаях, по-настоящему крупных.

Тут же будут непонятки: если он раззявит пасть, то получится – он всю братву обвинил, что его «обнесли», что он всех авторитетов считает карманными воришками…

Нет, он будет молчать. Он сделает вид, что чехла от теннисной ракетки вообще никогда не существовало в природе. Он быстро восполнит утраченное: кто бы он ни был, но раз он гость на таком турнире, у него возможностей выше крыши…

Вот, собственно, головоломка и сложилась! Надо только поторапливаться: мало ли, когда он вернётся и что выкинет в случае встречи?

Левкипп Бидонский с плотно задраенной молнией на чехле ракетки неторопливым шагом вышел из чужой каюты. Запер её на ключ, а ключ выбросил в реку. Прошёл вдоль борта, и, найдя укромную площадку за несущей металлоконструкцией корпуса корабля, прямо в смокинге, сиганул в воду…

Никто не заметил тихого «бултых». Бидонский хорошо плавал, и был уверен, что легко, даже в одежде, достигнет другого берега Сараидели.

Так уж получилось, что он поплыл к противоположному берегу. Не к тому, откуда они с бандой вошли в воду, а другому. И это тоже была его огромная удача…

У прождавших его без толку на дне аквалангистов стал кончаться кислород. Поневоле они потрусили к исходным позициям, и вышли из воды на пляже, где их уже ждали наряды полиции.

– Ну чё, накупались, бакланы? – весело спросил у обтекавших водой и обвешанных гирляндами водорослей беглецов пузатый майор. – А по «зоне» родной не соскучились ещё?!

А Левкипп Бидонский вышел на безлюдном и диком берегу, под обрывом, надёжно закрытый огромным корпусом «Рюрика» от нескромных взглядов со стороны Кувшинковой Заводи. Вышел, и кое-как выкарабкался по рыбацкой лесенке наверх. Нашёл укромную полянку среди ив, обсох там, отдохнул, собрался с силами.

И зашагал оттуда в сторону трассы. С тем, чтобы никто его больше и никогда не видел в этих местах…

 

*  *  *

 

– Оля, можно с тобой поговорить? – попросила Каштан, вкладывая в голос всю душевность характера.

– Я открыта к конструктивному диалогу! – кривлялась Имбирёва у борта.

– Знаешь, один раз мы гнали по трассе, остановиться негде, а водитель-механик мучился животом… Он простой парень, деревенский, попросил нас, как коллег, разрешения пёрнуть… Мы подумали: окна открыты, запах быстро выветрится, и разрешили ему… А он, видать, так давно хотел и сдерживался, что пёрнув, обосрался… Натурально, представляешь? И ему неудобно, и нам, и вообще случай невыносимо глупый… Но чистая правда жизни…

– К чему ты всё это? – изломила бровь Ольга, ожидавшая чего угодно, но только не глупейших историй из низовой, патрульной ментовской практики.

– К тому, что правда бывает очень глупой. Зашкаливающе глупой. Такой глупой, что как ни старайся – не придумаешь выдумки глупее. Вот эта моя история – ведь нарочно не придумаешь?

– Да уж… – Ольга попыталась улыбнуться.

– Чудовищная, глупая и при этом чистая правда в том, что мы с Иваном друзья. Я понимаю, Оля, что это звучит дебильно, и неправдоподобно, и вообще трудно понять – как такое может быть… Это так же глупо, как сержант из глухой деревни, попросивший разрешения пёрнуть, и перестаравшийся… И если бы мне самой рассказали это про чужих людей, я бы не поверила. Потому что глупость. Но при этом правда. Так бывает в жизни. Жизнь ведь не роман, в котором есть логика сюжета…

Она помолчала, обдумывая, договаривать ли невысказанное, или так сойдёт. Так не сходило. Ольга не верила до конца.

– И второе, Оль… Правда бывает неприятной, ненавистной, от которой бесит – но она не перестаёт от этого быть правдой. Раз уж мы говорим искренне, от всего сердца, то для меня, как для женщины, очень неприятно, что Иван любит только тебя. Считай меня сучкой последней, но я, может быть, и хотела бы перетянуть одеяло на себя… Но я этого сделать не могу. Это не мне решать. И не ему, и не тебе даже… Это Небо, видимо, так раскидало… Кто сказал, что у Бога нет чувства юмора?

Ольга снова заплакала, и Каштан уж было подумала, что всё напрасно. Но Ольга притянула полковницу к себе, как лучшую подругу, обняла и сквозь слёзы сказала проникновенно:

– Аня, спасибо за всё тебе… А вот за этот разговор – отдельное, большое-пребольшое спасибо… Прости, что я так себя вела… Просто всё сложилось, одно к одному, не продыхнёшь…

– Мы вот тоже продыхнуть не могли, когда он у нас обосрался! – улыбнулась Анна. – И открытые окна не помогали… И свернуть, припарковаться негде, представляешь, трасса, по обе стороны ограждение, и поток бешенный…

Оля начала смеяться. Нервно, полуистерически, но всё-таки смеяться. Она отходила. Возвращалась прежняя Ольга, сильная, насмешливая и снисходительная к чужим слабостям.

– Об одном теперь жалею, Анька! – закинула Имбирёва руки за голову, сладко потянувшись и растрепав на пару с ветром шикарные волосы. – Никогда я теперь не узнаю, каково это, получать миллион в месяц, как Алсушка!

Анна Игоревна закивала с пониманием:

– Действующая котируется ниже бывшей?

– Естественно! – Ольга уже хохотала, силясь изобразить полную беззаботность баловницы судьбы. – И значительно! Чувства вины-то нет…

– Помнишь, в Библии? – утешила Каштан. – Ради блудного сына отец тельца заколол, а хороший сын стал пенять ему – мол, ради меня никогда и барашка не резал?

– А отец ответил, – кивнула Оля точёным подбородком: – Сын мой, ты всегда со мной, и всё моё –твоё… В точку, Анюта, в самую точку попала… Слушай, там что-то разворачивается, глянем?

 

*  *  *

 

Люди, высыпавшие на обзорную палубу, к столикам, пожрать на время тайм-аута, кучковались вокруг Ивана Имибрёва. Имбирёв появился, шатаясь, и первым делом выбросил за борт опустевшую бутылку сиропного ликёра. Потом приблизился к столбами застывшим помощникам, запустил сразу обе своих руки каждому из них за пазуху… Словно бы девкам груди пощупать собирался…

И достал из-под парусиновых пиджачков две стандартные «беретты»…

– Давай музыку, Витя! Мою, стрелковую! – потребовал бухой босс.

– Счас что-то будет! – засовещались гости, окружив подмостки подковкой.

Неизвестно, то ли слащавый спиртной сироп так сказался, то ли перенесённый стресс – но Иван Имбирёв еле на ногах держался. Он был вдребезги, в зюзю пьян – или изображал такового…

Но как бы он ни был пьян – одно знал твёрдо: в людей оружие не направлять. Обе «беретты» его телохранителей смотрели в небо. И только туда. Как бы ни кривлялся Жмыхарь – они гуляли в его руках стволами к облакам…

Грянула странноватая песня «В краю магнолий плещет море». Но танец хозяина корабля был ещё более странным. Толстый, как бочонок, он играл с пистолетами, одновременно припадая то на одну, то на другую ногу. Казалось, он сейчас упадёт…

– Калигула! Танец сапожка! – объявил бесстрастным голосом верный Яхрамов.

«Наверное, вот так танцевал бы медведь в цирке, – подумалось Анне. – Если бы медведь смог удержать в поднятых лапах две «волыны».

Имбирёв кружился вокруг своей оси, нарезал стволами круги в воздухе, и было это некрасиво. Это даже не любительский танец, а просто пьяное кривляние перепившего налётчика…

Динамики выплёвывали механические ритмы песни:

 

…как модно, как модно

Танцуют пары под аккорды, аккорды

И можно говорить свободно, свободно

Пра-а жизнь и пра-а любовь…

 

– Это ещё что за брачные пляски моржа? – поинтересовалась у подруг вырулившая откуда-то Алсу.

– Сейчас увидишь… – пообещала ей Каштан, хотя сама понятия не имела – к чему всё это.

В конце куплета Имибрёв воздел руки под углом, как проповедник, обнимающий Солнце, – и всех оглушил двойной выстрел. Кое-кто взвизгнул, но в основном публика была проверенная, с крепкими нервами, и вынесла стоически. Обсуждали не выходку – результат.

Двойной выстрел, одновременно в разные стороны, сбил сразу двух чаек. Их обеих разорвало в клочья, окровавленные перья падали слева и справа…

Другие чайки поняли, что наступает некий шухер, и стали отдаляться от «Рюрика». Однако кончился второй куплет про танцующие в краю магнолий пары – и новый двойной залп расплескал над водной гладью тела ещё двух птиц…

Потом был ещё один залп, с тем же результатом, и действие поневоле завершилось. И песня кончилась, и чайки окончательно разлетелись в безопасные места.

Имбирёв принимал бурные аплодисменты, восторженные крики «браво» и «бис» от никогда не видавшего такой стрельбы (тем более с двух рук) уголовщины. Он казался усталым, был мокрым и помятым, глаза пустые, будто внутрь себя развёрнутые…

Яхрамов и Зоригин подошли за своими «береттами»: отдал без слов и лишних разговоров. Два помощника, повинуясь какому-то древнему инстинкту, не сговариваясь, встали перед ним на одно колено. Он положил им руки на темечки – не иначе, священник, благословляющий паству. И это вызвало новую бурю восторга у гостей…

– Ну и что это было?! – с презрительным скептицизмом поинтересовалась у подруг Алсу Тимерьяновна, когда немного утих гул восхищения. – Что за геноцид речной фауны? У Чехова герой убивает одну чайку, и называет это подлостью, а тут…

Ольга Анатольевна уже окончательно пришла в себя. На лице не осталось и теней заплаканности – привычная, раньше бесившая Алсу улыбочка снисходительного превосходства «блондинки в законе»:

– Он решил, что наше мексиканское трио оборзело, – пояснила Ольга, читавшая Ивана, как раскрытую книгу. – И он решил нам это сказать, подтянув свой авторитет… Но не словами – он не верит словам. Мол, звук пустой… Он говорит символами… Византиец!

– Объяснил трём мексиканкам жестами, что его зовут Хуан… – дополнила Анна. – Это «Иван» по-испански…

– Как можно жестами объяснить, что тебя зовут Иван? – не сразу «въехала» Алсу.

– Как «Иван» не знаю, – схулиганничала Ольга. – А как «Хуан» – могу показать… Только потом не обижайся…

– Лучше не стоит, – засмеялась Алсу, «догоняя»…

 

*  *  *

 

– Вот и подходит к концу наше маленькое путешествие! – сказал Иван Сергеевич, глядя на приближающиеся из-за плавного изгиба реки пирсы кувинского Речного Порта. – Время прощаться, время подводить итоги, и расставаться маленькой блатной семье любителей покера… И очень жаль, что не скажет своего заключительного слова казарне турнира…

– Почему же не скажет? – пожала плечами всё в том же пончо Анна Каштан. – Скажет…

– Как?!

– Повезло твоему казарне… Хочется верить, что мои советы помогли… Долго объяснять, но Бор стал стрелять ему поверх головы, чтобы, видимо, вызвать шоковое состояние и разговорить… Опергруппа услышала выстрелы и осуществила штурм… Была несколько разочарованной, застав нашего Зюйди живым, труп-то весомее в суде, когда берут с поличным… Но, как и всегда в жизни – кому-то везёт, кому-то нет. Товарищу майору из Москвы вчера не повезло… А Зюйдвесту – наоборот повезло… Могло быть, конечно, и наоборот, это запросто…

– Слава Богу! – перекрестился Иван на далёкие кувинские купола церквей и колоколен. – Хоть греха на душу не взяли…

– С Зюйдвестом поговоришь?

– Стыдно мне перед ним…

– Вообще-то он тебя подставлял… Он стыдиться должен… Ну, как знаешь… А речь свою пусть читает, традиция есть традиция…

От имени игроков говорить доверили пожилому и очень авторитетному дяде Давиду.

– Что такое хорошая игра? – поинтересовался у собравшихся гостей Давид. И сам себе ответил: – Хорошая игра подразумевает постоянные продолжительные ставки на флоп… Я так думаю! – кавказец энергично воздел указательный палец.

– И это в полной мере удалось, Иван Сергеевич! Я хочу сказать – на всех этапах… Нормально вносили бай-ины, нормально получали стартовые стеки! Напряжённо шла борьба за фишки, когда росли блайнды и ант, вы сами все были свидетели! Не всегда так гладко проходит большая игра…

Он помолчал, осанисто крякнул, качнул представительным корпусом туда-сюда.

– Но я хотел бы отметить вот ещё что: идеальную организацию обслуживания вокруг игры. Обратите внимание, дорогие друзья, насколько душевно, вкусно, уютно нас встретил Иван Сергеевич, и насколько тонко всё было по части безопасности! Ни одного происшествия, ни одного пятна на мундире организатора! В такой спокойной обстановке мы не только хорошо поиграли, но и просто отдохнули душой! Не было мусоров, не было и хулиганья всякого… Все друг друга уважали, никто никого не кидал! За это отдельное Ивану Сергеевичу «спасибо» – от всех вместе и от каждого в отдельности…

– Да! – посыпалось с разных сторон маленькой толпы. – Точно! Дело говоришь! У Ивана Сергеевича никогда комар носа не подточит!

 

*  *  *

 

Зюйдвест, доставленный тем же вертолётом, которым и убыл, на удивление внятно и бодро прочитал положенную в статусе казарне финальную речь. И после речи сам подошёл к Жмыхарю.

– Ты уж прости, что так получилось, – смущённо отводил глаза Имбирёв, как нашкодивший кот.

– Да, бывает… – Зюйдвест дышал глубоко – как бывает со спасёнными утопающими. Наслаждался воздухом и ветром.

– Знаешь, Вань, я даже благодарен тебе, что так получилось… в итоге… Мне скоро «полтос», а первый раз рисковал жизнью за что-то хорошее и доброе… Девочку спасал… Даже странно, что это обо мне!

– Я твой должник, Зюйди… Если что – обращайся… По любым делам…

– Теперь выкручусь, – лыбился Зюйдвест, как придурок. – У меня теперь полковник из управления собственной безопасности полиции Края – почти жена…

– Ты особенно-то не распространяйся…

– Тебя не спросил! Чё я, не в понятках, что ли? Легавая в зад поимела – таким не хвастаются в приличном лагерном обществе, Жмыхарь!

– По понятиям то, что она женщина, многое упрощает…

– Ну, базара нет… Мы же не в Гейропе… Я эта, поинтересоваться, как твоё мнение… В следующем году снова турнир, на твоей базе проводим, или как?

– Устал я, Зюйди, честно сказать…

– Ну, устал – отдохнёшь, а от целого состояния отказываться… Не резон…

– Как только я сколотил своё состояние, – в порыве внезапной откровенности сознался Имибрёв, – я сразу же стал мечтать от него избавиться.

– Да ладно! – округлил глаза Борджиев. Он теперь, побывав в долине смертной тени, несколько расширился в понятиях, но не до такой степени альтруизма.

Иван Сергеевич пожал плечами, понимая удивление собеседника:

– Это трудно, избавиться: деньги – защита, а жизнь беззащитных людей в нашей стране безобразно-омерзительно-погана. К тому же бывших миллионеров чаще всего убивают сменщики – чтобы те не устали отдыхать, и не попытались вернуться… К тому же люди: люди, доверившиеся тебе, идущие за тобой, которых без тебя просто пустят по кругу или превратят во вьючный скот… Это как сидеть в танке и мечтать о глотке свежего воздуха, и понимать, что вылезать из брони в бою – глупость, смерть и дезертирство…

Имбирёв достал толстую сигару и обкорнал её на ручной «гильотинке». Затянулся глубоко – и выкашлял вместе с сизым облаком призрачных силуэтов:

– И тем не менее – я с первых дней мечтаю избавиться от угнетающих душу капиталов! Как-нибудь, в другой стране, и с другими людьми, где можно будет запросто ездить на велосипеде, а не обязательно только в танке…

– Вань, я вообще-то спрашивал про турнир следующего года, и твоё мнение… Понимаешь, у меня мечта – провести всё здесь и так же, но только без всех этих заморочек… Только турнир, и точка!

– А моя самая большая мечта, – уклонялся от ответа Имбирёв, – вернуться в тесную комнатку, забитую книжными шкафами узко-специальной литературы, к замызганному чернилами письменному столу у открытого окна, когда влетает тополиный пух, и весёлые визги играющих детей со двора… Детей, которых никто из родителей ещё не боится отпустить одних, поиграть во дворе! Вот о чём я мечтаю… Насколько реалистичны такие мечты – другой вопрос.

– Я не понял: мне на тебя на следующий год рассчитывать?

– Да. Если опять кого-нибудь не киданёшь на ярд…

– Не, Ваня, теперь не буду… По другому жить собираюсь. Знаешь, что понял, когда в гробу лежал? Человеку больно тогда, когда он думает о себе… Тогда он себя жалеет… А если человек забудет про себя – то он и про боль свою забывает…

– Посмотрим, Зюйди, насколько тебя хватит…

– А вот через год и проверишь…

 

*  *  *

 

Когда он ушёл – плавной походкой чаровницы к столику Ивана Сергеевича приблизилась Ольга.

– Обиделась на меня? – виновато и напугано спросил Иван, остановив обжорство, посматривая со стула, искоса, и не рискуя приближаться к жене.

– Наоборот, Ваня…

– Обиделась – наоборот?!

– Лучше стала тебя понимать… – Ольга с невыразимым гибким шармом шагнула к мужу и присела ему на колени, как кошечка. Обняла левой рукой за широкий медвежий загривок, правой погладила колючую щёку.

– История моей жизни, – сознался Иван, печалью и стыдом настроенный на философскую волну, – это грустная сказка о мальчике-Знайке, который попал на Луну, и не смог вернуться оттуда в свой Цветочный Город… Никогда…

– Солью на Луне спекулировал Пончик! – засмеялась Ольга. – И ты у меня больше похож на Пончика!

– Может, я и похож на Пончика, – обиделся Имбирёв. Он терпеть не мог намёков на свой «лишний вес». Он уверял всех, что такова его «уральская генетика», хотя всё было проще: всю свою жизнь он любил пожрать. Если где и подгадила «конституция тела» – то обжорство Ивана ей отнюдь не противостояло…

– Может, я и похож на Пончика, но внутренне я Знайка!

– Да Знайка, Знайка, Всезнайка…

Поцеловала его, страстно, «на французском языке», потом слегка отстранилась, любуясь давно знакомой физиономией:

– Тыщу лет живу с тобой, думала, всё о тебе знаю… А теперь вот лучше стала понимать… Ты же годами под этим прессом! Изо дня в день… В этом краю наползающей тьмы, за гранью смертельного круга… Мы бабы, паразитки, тратим твои деньги, и так мало знаем, как они тебе достаются… Ты, как герой Крыма, генерал Слащев, имеешь право сказать…

Оля отодвинулась и театрально продекламировала с огнём в голубых глазах:

– Тыловая сволочь, распаковывайте чемоданы, я опять отстоял для вас Перекоп!

– Спасибо тебе, Оль… Спасибо, что ты есть, и спасибо, что понимаешь…

Над палубой «Рюрика» облачными слоями лежал бисквитный закат, пропитывался огненным ромом заходящего яблочного Солнца. Ветерок трепал парусиновые тенты, хлопал ими иногда, словно комаров давил…

 

*  *  *

 

Генерал Степашка, с рожей, красной от виски, как его лампасы, удачливый, хоть и недалёкий служака – сиял и искрился от радости.

– Товарищи офицеры! – сказал он на оперативке для начальников отделов своего весомого ведомства. – Хочу сообщить, что в результате хорошо подготовленной совместной с Москвой операции задержан с поличным и арестован крупный уголовный авторитет Барый Карачаев… Вы знаете, товарищи офицеры, известный под кличкой Мясной Бор… Теперь уж не выкрутится! Мне из главка звонили, поздравляли, общее дело делаем… Как всегда наш Край на высоте, мы этого добились, и, так сказать, теперь нужно держать и множить планку… Особо отмечу заслуги полковника Анны Игоревны Каштан, лично участвовавшей в операции, под пулями, так сказать… Проявила личное мужество и ключевую роль в поимке федерального масштаба зверя! Анна Игоревна, вы представлены к ведомственной награде… Ну… Вот так надо работать! Активнее привлекать бизнес-сообщество, общественное мнение и общественных активистов, как это сделала Анна Игоревна! Не будем забывать, что сила полиции России – в связи с народом!

Кроме того, федеральный покерный турнир у нас прошёл, я бы сказал, достойно, мне тоже звонили два министра, благодарили за обеспечение общественного порядка… Вот это образец… Так держать, и расширять, и углубить, товарищи офицеры! Иван Сергеевич Имбирёв ещё раз доказал, что правильный выбор мы сделали, когда избрали его председателем общественного совета при МВД по Краю… А чему это нас учит, товарищи офицеры? Что сделать ставку на правильных людей – залог успешной защиты законности и правопорядка… Всё-таки нужно крепить связи… С гражданским обществом… Меня месяц назад вызывал наш министр, сказал – у вас, говорит, самая низкая уличная преступность по федеральному округу была, а теперь, по свежей статистике – самая низкая в России на 100 тысяч жителей! О чём это говорит?

Генерал Степашка сам не знал, о чём это говорит, но любовно погладил свежий нагрудный знак, вручённый министром.

– Всем показали! Всем нос утёрли! Вот то, что Минэкономпрогресса России нас включил в пилотные территории по борьбе с коррупцией и легализации теневого бизнеса – тоже, я считаю, наша, товарищи офицеры, заслуга! Здесь роль полиции, я бы сказал, во многом решающая… Почему? Потому что с людьми работаем! Анна Игоревна, кстати, где Имбирёв, я его не вижу…

Ловя на себе ядовитые взгляды «всё понимающих» коллег, полковник Каштан слегка покраснела. Бестактно со стороны генерала спрашивать об Имбирёве именно её…

– Приболел он, товарищ генерал…

– Надо будет навестить… – сказал генерал рассеянно и перешёл к другим вопросам.

Ну, а что она могла ещё сказать? Что Иван Сергеевич Имбирёв нажрался, как свинья, и ныне выводим под капельницей из запоя? Нет, таких деталей быта от полковника Каштан не дождётесь: могила! Она умеет хранить оперативные тайны…

 

© Александр Леонидов, текст, 2018

© Книжный ларёк, публикация, 2020