Эдуард Байков. Сумрачный ребус

СУМРАЧНЫЙ РЕБУС

О новой книге А. Леонидова «Сумерки Дня»

Эта книга выходила в свет по частям. Вначале было «Сказание об Алане Лимбе» – которое, на мой взгляд, и без контекста хорошо. А в контексте особенно хорошо. Затем выпущена была мной первая часть, и, наконец, в декабре подоспело продолжение (и окончание?) леонидовской новой вещи. Перед нами – изумительное сочетание магического реализма, мистики, готики, хоррора, мейнстрима и философской литературы!

И, конечно же, ребус – Леонидов без этого не может. Уже само по себе название вызывает подозрение, слишком уж оно простенькое… На самом деле, оно весьма сложно: «сумерки дня» – это устоявшаяся в русском языке лексическая ошибка. Точнее, конечно, говорить «сумерки ночи», которые, как правило, «опускаются» и т. п. Какие же могут быть у дня сумерки? Тень, отброшенная светом? Луч тьмы?

Напомню, что «День» – понятие библейское. В Библии оно означает эпоху творения, а приход нового дня – в буквальном смысле слова приход нового мира. Сочетая лексическую ошибку (в отличие от парадоксального «луча тьмы», устоявшегося в языке до полной притёртости) и библейскую эпохальность, Александр Леонидов и формулирует краткую квинтэссенцию действа: «Сумерки дня».

Возможно, есть авторы и покруче Леонидова – в плане динамизма, драйва, экшена – но им не достает его глубоких философских прозрений, психологичности описаний, метафоричности сюжетных поворотов, потрясающих духовно-культурных аллюзий – и всё это при неизменной увлекательности сюжета и применяемом автором – в меру! – саспенсе, не отпускающих благодарного читателя до конца повествования.

Леонидов копает глубоко, ставит самые широкие – глобальные, а то и универсальные – вопросы и в меру своих сил и знаний (а также интуиции) пытается на них ответить. И он не боится встряхнуть читателя за шкирку и указать ему на небо – прозрачное, залитое солнечным светом, или темное, с мерцающими на нём загадочными «серебряными шляпками гвоздей Божьих».

Главная заслуга Леонидова как «певца словесности» – то, что он старается идти в ногу с текущей эпохой и даже чуть-чуть забегает вперед, чтоб разглядеть все рытвины и овраги, встречающиеся на пути движения человечества.

Всё это в полной мере соответствует вещи, в которую составной частью вошёл «Алан Лимб». Тут, как всегда у Леонидова – под соусом мистики, готики, буффонады и авантюрных приключений – глубокие прозрения...

Начну со вставной новеллы, первой опубликованной – со «Сказания об Алане Лимбе». История её такова: юный Леонидов (как он сам рассказывает) проходил с одноклассниками роман «Дон Кихот». Услышал, что это пародия на рыцарские романы и загорелся найти первоисточник, те романы, в которых великаны не мельницы, а настоящие. Ничего такого он не нашёл, и тогда он сам реконструировал рыцарский роман, как умел.

К осени 2016-го года написанный на клетчатой тетрадной бумаге «Алан Лимб» 80-х для автора сам по себе уже стал древностью. Утерянный в текстовом варианте, «Лимб» сохранился только в голове автора… И вот что сказал мне Леонидов с улыбкой:

– Я понял, Эдуард, что «Лимб» стал «пунктирной реальностью», он как бы краешком пергамента торчит из кармана Небытия. В каком-то смысле он есть, а в каком-то смысле его уже и нет вовсе, он пропал для людей, пропал навсегда… И тогда я, как карманник в трамвае, потянул за краешек текста, увозимого Небытием в Никуда, опасаясь, что от ветхости он порвётся… Но в итоге вытащил – к собственному удивлению…

Конечно же, Лимб 80-х, Лимб восторженного мальчика – для умудрённого сединами мужа XXI века смешон, и пересказывая устами Тани Лавандиной его содержание, Леонидов порой беспощадно смеётся сам над собой. По сюжету «Сумерек Дня» современный лектор рассказывает о древнем документе… Но так и есть в жизни – современный автор (Леонидов) рассказывает о только ему одному (в голове) доступном древнем документе древнего автора (Леонидова-школьника 80-х годов прошлого(!) века).

Нужен ли «Лимб» в композиции «Сумерек»? Не получая гонораров, Леонидов свободен от подозрений в раздувании «листажа» и «строкажа», чем грешили платные авторы, когда были. Это – одно из преимуществ писателя-любителя, которого Вадим Богданов назвал «латифундистом, пишущим для собственного удовольствия».

Итак, это не накачка объёма. В замысле Леонидова вставная новелла очень важна. Теоретически, молодой археолог Таня Лавандина могла бы рассказать о Гильгамеше, с которым идёт отчётливая перекличка, вплоть до ссылок, или Николае Кузанском, Фоме Аквинском, Ансельме Кентерберийском (то есть тех, кто так близок к авторскому «альтер эго» – Ивану Имбирёву).

Но это всё теория. «Лимб» железно вписан в сюжет авторского замысла, и любой Гильгамеш или Ансельм был бы в том месте книги суррогатом… При всём философском и этнографическом содержании Лимб ЛИЧНО близок автору, и выше я рассказал – почему. В книге автор строит свой женский идеал – выписывая его внешне, что, конечно же, пусто и бессмысленно без внутренней составляющей. Именно эту внутреннюю составляющую и даёт образу Тани Лавандиной «Сказание об Алане Лимбе»: выбором темы девушка не только раскрывает свой внутренний мир (не просто богатый, а особым, леонидовским образом богатый), но и определяет своё положение в книге. Именно «Лимб» вводит Таню в круг высшей олигархии, «Лимб» определяет её будущее с наследником богатейшего Таралова и т. п.

Наконец, «Лимб» даёт то общее направление книги, которое я назвал бы «витражная готика» – то есть сочетание мрачных и специфических готических элементов, готической изящной черноты – с игрой света в цветных стёклышках витража (неотъемлемой части готического интерьера).

А композиция-то этой «витражной готики» «Сумерек Дня» – сложнее не придумаешь! Немыслимые виражи сюжета, тонкая грань материального и зыбкого миров, вложенные в эту игру витражного разноцветного света на каменных химерах готики – социальная и политическая сатира, мелодрама, просто юмор – неожиданно переходящий в философский лекторий – и обратно… При этом индивидуальный, ярко очерченный характерными деталями характер в каждом из персонажей, и упорное подозрение каждого – что он не тот, за кого себя выдаёт…

Это книга о переменчивости судьбы и об игривости судьбы по отношению к человеку: «хочешь насмешить Бога – расскажи ему о своих планах». Это книга о любви – и об авторском представлении о любви, о женщине и об авторском идеале женщины. Всё это сочетается с богословием немыслимым – и в то же время органически-нерасторжимым образом, ибо, по мысли Леонидова, «перестав думать о Боге, человек перестаёт быть Человеком». Следовательно – и о любви в идеальном для автора смысле ничего уже не скажешь…

Находясь в Вечности – Леонидов парадоксально злободневен, и «Сумерки Дня» – это не только книга о феномене Человека вообще, но и книга о конкретном, нашем с автором поколении, его конкретно-исторических чувствах и переживаниях, его узнаваемом, хотя и метафизически-переваренном жизненном опыте.

Например, я очень легко понял намеренную неточность автора, когда он колдуна вуду («бокор») переименовал вдруг в «боккора»: это именно наше поколение, я понимаю авторское желание постебаться и перекличку с популярным в наши годы испанским дуэтом «Баккара» («Йес сэр, ай кен буги...»).

В персонажах проступают черты современников, получаются иногда сводные, а иногда и весьма узнаваемые личные портреты. Я с некоторым изумлением и трепетом, редактируя текст, обнаружил, что мрачный и невольно вызывающий уважение образ Смотрителя Дома Таралова Ингвальда Артуровича – на целые страницы говорит моими речами, взятыми из моих диалогов в соцсетях… Плюс ещё портретное сходство – понимаешь, кто поработал (невольно) «натурщиком» для этих полотен, которым суждено пережить многое…

«Клуб старых алкашей» – потрясающая по художественной образности САМОИРОНИЯ богатых и знаменитых людей, сумевших подняться над спесью и ограниченностью высшего класса, открыто посмеивающихся над своим «величеством». Таралов сформулирует это образом случайно подкинутого вверх ветром листа из листопада…

Все эти персонажи, как и их диалоги – не вымышлены. Это – своеобразная антитеза известному фильму «О чём говорят мужчины», потому что мы слышим, о чём говорят мужчины леонидовского круга общения. Даже фамилии их (не говоря уж о профессиях) переданы почти открыто, анаграммой (излюбленный метод Леонидова – переставлять буквы, или делать смысловые анаграммы, намекающие на изначальное звучание).

Автор играет аллюзиями теософии, переименовав её в «теономику». Дело в том, что науки имеют расширение либо «-логия», либо «-софия», либо «-номика», чем и пользуется Леонидов, играя словами «Блаблацкая-Блавацкая» и т. п. Должен отметить, что, на мой взгляд, «Луксор-Синахериб» – это смысловая анаграмма с известной масонской ложи «Мемфис-Мицраим».

Интересны и другие аллюзии и смысловые переклички – например, тезис о том, что древние племенные божки, как и более поздние «общенациональные» боги, постепенно теряли свое энергоинформационное влияние, а значит и материальную ипостась – в результате вытеснения их из сознания почитателей в пользу новых информационных объектов, в частности, персонажей монотеизма-единобожия, которые в последующие века и тысячелетия и захватили информационную власть над умами человечества – Будда, Яхве, Христос, Аллах. Получая хоть какую-то долю поклонения и материальной подпитки (а кровь – сильнейший источник любой жизни, в т. ч. и информационной), старые информобъекты – эгрегоры, големы и левиафаны – в какой-то мере возвращают себе былую мощь и жизнь. Намеки на подобное положение дел можно отыскать в кинотрилогии «Матрица» братьев (сестер) Вачовски и работах Сергея Переслегина.

Красной нитью снова, как и в прежних трудах, проходит мысль автора – о том, что наше общество забесовлено до невероятности, и бесы через разум и сердце людей управляют жизнью современного общества, а значит настают апокалипсические дни, – Леонидов проводит этот тезис и в других своих произведениях – либо явно, как в «Большом дне», либо опосредованно, как в «Мускате и Ладане».

Размещая в художественном, и к тому же остросюжетном произведении свои взгляды на экономику, политэкономические афоризмы и теории – Леонидов сильно рискует стать скучным, и сам понимает это, по мере сил разбавляя саспенсом сухость своего культуртрегерства. Но должен отметить, что задачи просто «позабавить читателя» перед этим автором никогда и не стояло.

Для него художественная литература – вовсе не способ «убить время» для скучающего бездельника, какой её видит большинство коммерческих издателей. У Леонидова худлит – школа жизни, синтез всех наук в краткой и увлекательной форме, плюс восторг бытия. В частности, «хоррор» нужен Леонидову не для того, чтобы скучающий человек просто «напрягся», а для того, чтобы он задумался о вопросах добра и зла в окружающем его мире. И если кто-то считает, что социальная привязка хоррора портит эффект «ужастика» – Леонидов считает, что наоборот: нагромождение замысловатых монстров без социального подтекста, без связи с жизнью – скучно. Не в длине клыков или когтей чудовища подлинный ужас (и катарсис через ужас) – а в УЗНАВАЕМОСТИ инфернального, в расшифровке стоящих за ними житейских намёков.

В жанре ужасов Леонидова вдохновляет средневековое церковное творчество – изображение Страшного суда в росписи фресок храмов, описание мытарств святых в бесовском мире и т. п. Это метафизическая задача с коммерческой точки зрения невыгодно отличает Леонидова от других мастеров жанра, создающих не адреналиновое поучение молодёжи, а простые (и потому легче воспринимаемые) «страшилки».

«Я не буду спускаться к быдлу, – как бы говорит нам Леонидов своим творчеством. – Я не буду потакать им в низости вкусов… Поднять оттуда, пусть немногих, но поднять – вот моя творческая задача…»

Сильной или слабой стороной его творчества является такая позиция – судить уже читателю… А читатель – он ведь такой разный…

© Эдуард Байков, текст, 2016

© Книжный ларёк, публикация, 2016