ЭльЗа. Черные-черные глаза

ЧЕРНЫЕ-ЧЕРНЫЕ ГЛАЗА

Юноша смотрел на бездонное ночное небо, осыпанное мерцающими звездами. Как оно прекрасно!.. Жаль, что он видит эту красоту в последний раз. Светлячки, словно летящие искорки, парили над жужжащими зарослями. Издалека доносились веселые голоса людей у костра. Их смех рассеивался журчанием реки, поблескивающей при серебряном свете луны. Тень от неё падала на потерянное лицо юноши. Он никогда раньше не плакал. Впервые по его щекам стекали крупные слезы. Это были слезы отчаяния и боли. Уже ничего не изменить. Выхода нет. Это конец. Страх, боль, терзания – все смешалось в его груди, где так бешено колотилось сердце, готовое разорваться. Тяжело было не от страха смерти, а от того, что жизнь вот-вот оборвется и всё, о чем он мечтал, уже никогда не сбудется. Всё кончено. Ледяная рука женщины коснулась его еще теплой ладони и юноша весь задрожал. Из ее черных-черных глаз текли черные-черные слезы…

Спустя год

У каждой поры своя красота. Но Элианора любила тот короткий миг начала зимы, когда золотисто-багровый покров осыпается россыпью пушистых снежинок. Каждый год она вместе с детьми Челенджеров встречала приход зимы как некое волшебство. Вот и на это раз снег блестящим покровом укутал голые деревья в лесу, который опустел, стих и ушел в сон.

– Передай другому!– Дебора хлопнула по спине Льюиса и побежала прочь. Гарольдус и Айвэли ринулись в разные стороны. Но Льюис всё-таки догнал самую младшую – Айвэли и хлопнул ее по плечу так, что та весело завизжала.

За ними, всматриваясь в свежие следы, брела Элианора. Рыжая копна ее волос выглядывала из-под капюшона плаща. Дневной холодок отпечатался на белоснежном круглом личике легким румянцем. Это была ее тринадцатая зима…

Притаптывая пушистый снег, она подошла к старому дубу и подняла голову.

Его широко раскинутые ветви, что блестели на солнце под зимними кристалликами, едва удерживали редкие листья. Но как бы он ни старался, они один за другим срывались и присоединялись к остальным, уже серым и прогнившим. Девушка сама не понимала, почему так любила это печальное дерево. Да, именно печальное. Очертания на коре напоминали морщинистое лицо с блеклыми глазами, что из-под обвисших век смотрели на всех угнетенным взором. Элианора из месяца в месяц наблюдала, как дуб покрывался густой зеленой шевелюрой, затем желтел, редел и прятал свои голые ветви под снегом. И все это с одним и тем же смиренным и грустным выражением лица, которое будто говорило: всё потеряно, это сильнее меня, я не могу бороться, я слишком слаб.

– Говорю же тебе, у нее длинные выпирающие клыки!

– Да нет у нее клыков!

Эхом раздались голоса приближающихся ребят, которые о чем-то горячо спорили.

– Элианора, скажи ему, что у Дициус нет клыков, – потребовала Дебора, указав на Гарольдуса.

– Я не знаю, – ответила девушка, выдохнув пар, который тут же рассеялся в воздухе. – Ведь все, кто ее видит – умирает.

Дициусом называли дух женщины, что охотилась за людскими душами. Говорят, она высасывала душу из плоти, причиняя боль и страдания. Одни твердили, что Дициус бродит в поисках своих жертв и в свет и в тьму, другие же – мол, она охотится лишь с наступлением сумерек. Но как бы то ни было: если она придет по твою душу, то тебе не спастись.

– Если нет, то, что ты скажешь насчет дровосека, что был найден обкромсанным? – не унимался парень.

– Это волки, глупец! – воскликнула Дебора. – Дициус действует по-другому: вселяет в человека страх и отчаяние, завладевает его рассудком. Она…

– Ужасна, – подхватил старший сын Челенджеров, Льюис. – Вы не видели труп, который всплыл из реки в прошлом году. Лицо его было набухшим и зеленовато-белым, а кожа сморщенная, будто одежда, надетая на него.

– А как она находит своих жертв? – спросила Айвэли, пытаясь скрыть свой страх.

– Она чувствует своих жертв, – начал Гарольдус устрашающим тоном, дабы еще больше испугать сестренку. – Твой страх зовет ее. И она идет к тебе. А по ее черным-черным глазам текут черные-черные слезы…

– Перестань! – Дебора толкнула брата. – Не видишь, она боится.

– Да! Айвэли – трусишка описалась в штанишки, – рассмеялся Гарольдус.

– Ничего я не испугалась, – буркнула девочка, нахмурив брови.

– А мне рассказывали, что за ней идут по своей воле, – вдруг заговорила Элианора.

– Чушь, – отрезал Льюис. – Кто же сам захочет идти за чудищем?

– Не знаю. Возможно…

– Элианора! – эхом раздался мужской голос вдали. – Идем домой!

– Мне пора, – девушка попрощалась со всеми и поспешила в сторону высокого мужчины.

Отчим Элианоры Влэдимус, именно так она его называла, а не отец, женился на ее матери, когда ей было еще десять лет. Спустя год женщина умерла от туберкулеза, и мужчине приходилось работать вдвойне усерднее, дабы у девочки было всё необходимое. Летом он работал пастухом, а зимой подрабатывал у богачей и ремесленников, охотился на диких кабанов. В общем, их деревянный дом был хоть и мал, но хорошо обустроен и на столе всегда была еда.

Элианора накрыла на стол и налила обоим по грибной похлебке. Влэдимус вытащил лепешки, купленные на рынке и, вдохнув аромат грибов с травами, принялся за еду. И между делом, причмокивая, он как всегда начал рассказывать о работе. Хоть ему исполнилось тридцать, выглядел он намного старше. Высокий, тучный Влэдимус напоминал Гулливера средь своих односельчан. Один купец, завидев его богатырскую стать, сразу же принял на работу, но платил скудно. Мужчине приходилось не жалея себя трудиться за гроши, ибо работы в селе было мало. Опустошив тарелку, отчим громко рыгнул и принялся за вареное яйцо. Девушка молча наблюдала, как его широкие руки грубыми движениями срывали скорлупу.

– По дороге домой встретил Валерию. Она интересовалась платьем, ты сшила его?

– Сегодня закончу. Можешь завтра отнести, – ответила падчерица и налила вишневого морса.

– Ешь, ешь, – заметил мужчина плохой аппетит Элианоры. – Истощала совсем. Кожа да кости. Ах да, чуть не забыл. – Влэдимус встал и достал из карманного мешочка украшение. – Это тебе.

Девушка надела серьги с малахитом, они прекрасно смотрелись среди ее огненно-рыжих локонов.

– Красота, – промолвил отчим, всматриваясь в ее кукольное лицо, осыпанное веснушками, с выразительными зелеными глазами и маленьким ртом. – С каждым годом ты всё больше становишься похоже на маму.

– Спасибо за серьги.

Как обычно на заработанные деньги Влэдимус покупал подарок падчерице, что-нибудь для дома и про себя тоже не забывал. А баловал он себя встречами с друзьями в местном трактире с выпивкой и танцами, откуда возвращался глубокой ночью.

*  *  *

Тьма сгустилась над селом, и лишь свет полумесяца, выглядывающего из-за облаков, освещал улицы, отражаясь на снегу. Шум на улице медленно стихал, лишь на главной площади слышались голоса и звуки проезжающих повозок. Элианора бросила взгляд в сторону трактира, откуда доносилась музыка вместе с гулом и выкриками. «Эти посиделки добром никогда не заканчиваются», – подумала девушка и, войдя в дом, заперла дверь.

Греясь у теплой печи, под зыбким светом масляной лампы она шила платье на заказ. В шесть лет научившись шить, Элианора то и дело придумывала узоры, детали и украшала ими одежду. Платья, сшитые на продажу, занимали много времени и не приносили хорошего дохода, но шитье было единственным, что увлекало девушку и приносило хоть какую-то прибыль. Закончив, она завернула платье в сукно и отложила в сторону.

В свободное время Элианора любила писать. Ну как писать… скорее царапать на дощечках слова, которые знала. Читала и писала она плохо, ибо забросила учебу после кончины матери. Влэдимус решил, мол, не стоит зря тратить время и деньги, да и зачем девке образование? Но учиться девушка любила, вот и царапала ножиком выученные слова, дабы не забыть их правописание.

Прошло немало времени, покуда Элианора исписала несколько дощечек, то и дело вспоминая и исправляя слова. А отчима всё еще не было, и от этого ей было спокойнее.

Голоса и лаи собак, в которые она время от времени вслушивалась, вдруг стихли. Наступила гробовая тишина. Девушка, предчувствуя что-то неладное, встала и зашагала к двери. На улице послышались шаги. Элианора по легкости звука стразу поняла, что это был не Влэдимус. Некто подошел к двери и постучался. Хозяйка встревожилась и, переборов себя, спросила:

– Кто там?

Молчание и снова стук. Испуганная девушка на цыпочках двинулась к печи и спряталась под столом, надеясь, что некто уйдет. Но она ошиблась. Послышался скрежет щеколды, дверь скрипя медленно отворилась. Зыбкий свет единственной лампы слабо освещал помещение, и Элианора увидела лишь тень, но услышала шаги, которые становились всё ближе и ближе.

«Дициус!» – ужаснулась она, увидев очертания женщины.

Ее синюшно-белые руки были в рубцах, кровь сочилась из перерезанных вен и стекала на подол грязно-серого платья, что больше смахивало на лохмотья.

Элианора старалась не двигаться, дабы не выдать себя, но в тишине отчетливо слышалось ее учащённое дыхание.

И тут женщина наклонилась к ней, и девушка чуть не вскрикнула от ужаса. Ее бледное лицо тоже было в глубоких рубцах. Но самое главное, по ее черным-черным глазам текли черные-черные слезы. Слезы, больше напоминавшие черную жижу, стекали вниз, пачкая платье, и остывали, словно воск на свече.

– Не бойся меня, – из синюшного рта раздался нежный шепот. – Выходи.

Элианора пятясь вылезла из-под стола и выпрямилась. В замешательстве, не зная как быть, она разглядывала женщину настороженным, но в то же время любопытным взглядом. Та была чуть выше ростом, но такая же хрупкая.

– Зачем ты пришла?– выдавила девушка.

– Я знаю, что с тобой случилось, – ответила Дициус, хлопая глазами, из которых всё еще лились черные-черные слезы. – Я знаю, как тебе тяжело.

От этих слов Элианора разрыдалась. Она никому не рассказывала о произошедшем. Горечь, смятение, боль, стыд, страх заставляли молчать и разрывали ее изнутри. Целый месяц скованная молчанием она, наконец, дала волю эмоциям.

– Иди ко мне, – стоило Дициус раскинуть руки, как девушка бросилась в ее холодные объятия. Она обняла женщину как свою маму, которой ей так не хватало. – Я тебе помогу, – казалось, женщина понимает ее без слов, читает ее мысли. – Согласна ли ты, Элианора Джеймс-Грот, принять мою помощь?

– Да. Я согласна, – всхлипнула та.

Наутро Элианору нашли повешенной на том самом дубе в лесу. Отчим Влэдимус горько плакал, все ему сочувствовали. Никто не знал, что он насиловал свою падчерицу.

На одной из дощечек, оставленных в день смерти, было написано: «Дициус», что, если прочитать наоборот, означало СУИЦИД. Люди не умирают просто так. За каждым суицидом стоит трагическая история.

© ЭльЗа, текст, 2018

© Книжный ларёк, публикация, 2018