Евгений Рахимкулов. Бюллетень

БЮЛЛЕТЕНЬ

 

 

– Итак. Что у нас завтра? – спросил подполковник Каменев, откинувшись на спинку стула и барабаня по длинному столу пальцами.

И хотя вопрос был как будто риторическим, ответ всё же прозвучал.

– Воскресенье!

– Придурок ты, лейтенант Пайкин! Завтра у нас выборы. Важный и ответственный день. Все помнят? Или все такие же придурки, как Пайкин?

Молчание, среди которого ёрзанье на стульях казалось громче пулемётной очереди, было красноречивее любого «Так точно!» Лопухнуться, подобно Пайкину, никому не хотелось. И хотя здесь, в армии, на чужбине, в одной из бывших жарких советских республик, среди гор и пустынь, до выборов всем было глубоко и далеко… так же далеко, как до оставшейся где-то за тысячи километров родины, не признать сам факт такого явления, как выборы, было нельзя.

– Все знают, кого завтра выбираем? – спросил Каменев.

Знали-то, конечно, все, но при этом все ещё знали и характер Каменева, а потому каждый предпочёл на всякий случай отмолчаться.

– Пайкин! Доложи, кого выбираем!

– През…

– Презерватив после службы натягивать будешь! А выбираем мы верховного главнокомандующего. Я же сказал, Пайкин, ты придурок! Ничего не знаешь!

Пайкин побледнел, а Каменев, довольно окинув собравшихся взглядом, продолжил.

– В офицерской столовой будет работать избирательный участок. Все знают, что это такое?.. Не слышу!

В этот раз прозвучали два или три «Так точно!», и Каменев как будто остался ими доволен.

– Сегодня день тишины, агитировать вас я не могу, – продолжал он. – Но, уверен, агитировать и не надо. Все знают, как голосовать? Пайкин, доложи, как надо голосовать.

– За…

– Молчать! Дважды придурок! Голосовать надо не «за», а «по». По велению сердца. «За» ставят галочку. А за кого ставить, вы давно знаете. Повторять для таких, как Пайкин, не буду.

Пайкин покрылся красными пятнами.

– Итак. Участок будет в офицерской столовой. Я – председатель комиссии. Вы все, замполиты рот и батальонов, работаете на участке вместе со мной. До последнего солдата из вашего подразделения. Задача – чтобы до обеда проголосовал весь полк. Все! И те, кто в наряде, и те, кто в медроте под себя дрыщет. Пайкин, ты слышишь?

– Так точно!

Пайкин постарался, чтобы это его «Так точно!» прозвучало как можно более похожим по интонации на «Отвали!». Он давно уже привык к тому, что пользуется особой «любовью» замполита полка, и по возможности платил ему тем же.

– Не умничай, Пайкин! – одёрнул его Каменев, уловив неправильную интонацию. – А слушай! И все слушают, а не смеются! Столпотворения устраивать не нужно. Сразу после завтрака приходит первая рота, потом вторая… и так далее. Кто в наряде – поочерёдно. Кроме караула. В караул принесут специальную урну. Задача номер один ясна?

Нестройный хор «Так точно!» был ответом Каменеву.

– Итак. Задача номер один – чтобы проголосовали все. Задача номер два – чтобы проголосовали правильно. Как выполнять задачу номер два, знаете? Пайкин, доложи!

– Привожу после завтрака роту на участок…

– Рот закрой! Трижды придурок! Начинаем не с этого. Начинаем с вечера. Сегодня на вечерней поверке проводишь политподготовку. Объясняешь, что голосовать надо по велению сердца, но «за». За кого, у тебя все уже должны знать. Делаешь ещё раз внушение. Если до кого-то не доходит на словах, приглашаешь воспитателя. У тебя есть воспитатель?

– Никак нет. Я один.

– Молчи! Придурок в квадрате! Вот мой воспитатель!

Каменев извлёк из-под стола отполированную деревянную дубинку.

– Осмотреть, обнюхать, облизать! – Каменев кинул дубинку на стол, и она тут же пошла по рукам.

– Пайкин! Ты зачем палку в рот суёшь?! Облизывать не надо! Это была метафора. Придурок в пятой степени! Запомните! У каждого из вас должен быть такой воспитатель! Это ваша третья рука. Не надо между ног смотреть, Пайкин! Там третьей руки нет. Вот она – из дерева. Можно из резины. Даже лучше. Эстетичнее и кости точно целы будут. Кто первым достанет резиновую дубинку, приносит мне – поменяемся. Теперь ясно, как выполнять задачу номер два? Кто доложит?

Желающих доложить не нашлось.

– Дуболомы! Все кроме Пайкина. Пайкин по-прежнему придурок. Десять раз придурок! Объясняю для дуболомов и придурков. После вечерней политподготовки утром приводите свои роты на участок. Заводите внутрь по взводам. Всю роту сразу заводить не нужно, чтобы ваше стадо участок не снесло. Итак, завели, построили. Подходит солдат, показывает военный билет, получает бюллетень. Заходит в кабинку и ставит галочку. Пайкин! Не галок считает, а галочку ставит! Сюда смотри!

– Я и так смотрю.

– Хлебало защёлкни! Не умничай! Так вот, ставит галочку. А вы смотрите, чтобы галочка попала в цель. Всем ясно? Пайкин, тебе ясно?

– Так точно! Беру бюллетень, смотрю, чтобы галочка…

– Полный придурок! Не надо бюллетень у солдата брать! Не надо у него над душой стоять. Не надо в бюллетень нос совать! Со стороны смотришь. Невзначай. Чтобы в глаза не бросалось. Но видишь. Всё видишь. И если кто-то промажет и в цель галочкой не попадёт, с тем особый разговор. Не на участке, а в каптёрке, без свидетелей, с помощью воспитателя... И после воспитания повторно на участок. Ясно? Все всё поняли?

В этот раз хор «Так точно!» получился громче и дружнее обычного.

– Всё! Разойдись!

Раздался звук синхронно отодвигаемых стульев, и Пайкин уже собрался выйти вместе со всеми.

– Пайкин, задержись!

Он ожидал какого-нибудь подобного подвоха, но всё равно было неприятно. По тому, как Каменев морщил лоб и двигал желваками, Пайкин уже догадывался, что он сейчас скажет какую-нибудь гадость. Так и вышло.

Каменев встал из-за стола, засунул руки в карманы и кивнул на стоявшую в углу квадратную стиральную машинку с пожелтевшей пластиковой крышкой. Что-то вроде «Малютки» или «Пчёлки». Пайкин таких динозавров советского быттехпрома уже лет двадцать не встречал. Может, Каменев музей ограбил? Сдать бы его, гада! Да за машинку много не дадут…

– Видал? – довольно спросил Каменев.

– Видал, – пожал плечами Пайкин. – Работает?

– Ещё бы! – улыбнулся Каменев. – У меня хоть что заработает. Гони!

– Чего?

– Гоню говорю!

– Чего гнать!

– Чего-чего! Деньгу! Три тыщи!

– За что?

– Как за что?! За машинку! Ты её у меня покупаешь!

– Вот эту? – Пайкин недоверчиво покосился на допотопный чудо-агрегат в углу.

– Эту-эту! Ну, живее! Деньги давай!

Пайкин снова покосился на машинку.

– А на кой она мне впёрлась?

– Это мне она не впёрлась. Я себе новую купил, автомат. А тебе пригодится.

– Да не нужна она мне!

– Как это не нужна? У тебя же машинки нет?

– Нет.

– Так вот, будет!

– Да я и без машинки неплохо обхожусь. А если б и купил, так нормальную, а не эту.

Каменев нетерпеливо махнул рукой.

– Бери-бери! Ещё спасибо скажешь, что я тебе так дёшево продал.

– Дёшево?

Пайкин ещё раз окинул взглядом пожелтевший пластик… заляпанную ржавыми пятнами крышку… треснувшую крутилку с таймером, похожую на ручку от старинной кухонной плиты… тощий ссохшийся шланг, тянущийся за машинкой, как хвост за крысой… Он покачал головой.

– Да я бы за этот горшок и трёхсот рублей не дал.

Каменев зло глянул на него и покраснел.

– Не умничай!

Пайкин уже ждал, что Каменев сейчас снова добавит: «Придурок!» Он даже задумался, придурком в какой же степени он окажется на этот раз. Но Каменев почему-то сдержался. Очевидно, он интуитивно догадывался, что ведение коммерческих дел требует некоторой снисходительности и деликатности, даже по отношению к подчинённым.

– Хорошо! – сказал Каменев. – Давай, вместе считать. На носу что?.. Не бородавка! И даже не Масленица! А кварталка! Сколько у тебя кварталка?

Пайкин занервничал.

– Ну, что-то около пяти, – ответил он.

– Во-о-о-от! – довольно протянул Каменев. – А потом до конца года будет ещё кварталка. А ещё едэвэ… А теперь риторический вопрос. Получишь ты их или нет? Или кто-то тебя всего этого полишает? А? Так сколько стоит этот горшок? Что, уже рука в карман потянулась? Правильно! Сразу бы так!

Пайкин вздохнул и выудил из кармана деньги.

– У меня с собой только две шестьсот, – сказал он.

– Давай! Четыреста рублей завтра донесёшь. Я сегодня добрый.

Каменев сгрёб деньги.

– Свободен!

Пайкин шагнул к двери.

– Да постой ты! Куда пошёл? Горшок свой забери!

Пайкин редко бывал по-настоящему злым, но сейчас он готов был придушить Каменева. А ещё лучше засунуть бы его в эту машинку головой и врубить её на полную. Глядишь – хоть какое-то подобие совести отмоется.

Пайкин понимал, что, вываливаясь в обнимку с этой машинкой из штаба полка, он выглядит не просто глупо, а смешно, как какой-нибудь Никулин верхом на осле. Но что поделать! Каменев всё-таки начальник. И всякий раз столкновения с ним заканчивались его, Пайкина, поражением. А так хотелось хоть что-нибудь сделать наперекор Каменеву! Ну, хоть что-то! Хоть раз!

Но пока что Каменев был подполковником, а Пайкин всего лишь лейтенантом, а не наоборот. Поэтому всё всегда шло по сценарию Каменева. В том числе и выборы на следующее утро. И Пайкин послушно играл свою роль, строго придерживаясь этого сценария. Роль, конечно, не главную, а второго плана. В эпизодах играли солдаты. Каждый предъявлял военный билет, получал бюллетень, уединялся в кабинке… Насчёт кабинок в то утро родилось уже немало шуток. Некоторые, дожидаясь своей очереди за бюллетенем, громко кряхтели и облегчённо вздыхали, когда кто-то заходил в кабинку…

 

Все выходившие из кабинок, прежде чем бросить бюллетень в урну, невзначай разворачивали его так, чтобы Пайкин, тоже невзначай, заметил, попала ли в цель галочка.

На самом деле цель сама по себе устраивала почти всех. Но одно дело попадать в неё по велению сердца, и совсем другое – по приказу Пайкина. Любое действие порождает противодействие, и потому протест против приказа Пайкина, а вместе с тем и протест против самой цели вспыхнул в это утро почти в каждой солдатской душе. И хотя протест этот был молчаливым, не решившимся вырваться наружу, Пайкин всё равно почти физически ощущал его.

Сам Пайкин тоже ничего не имел против выбранной цели. Но он много чего имел против Каменева, который эту цель обозначил и велел Пайкину заставлять других бить по ней. И потому в душе Пайкина зрел такой же немой протест, как и в душе каждого солдата.

Время близилось к обеду, и полк добросовестно справлялся с поставленной перед ним задачей.

– Пайкин! У тебя все? – крикнул Каменев.

– Так точно, товарищ п-полковник!

Каменеву понравилось, что Пайкин проглотил «под». Наверное, поэтому он не назвал его в этот раз придурком. А может быть, и потому, что Пайкин не так давно отдал ему оставшиеся четыреста рублей за машинку. К тому, кто приносит деньги, надо проявить хоть какое-то снисхождение.

– Тогда голосуй сам и заканчивай! – сказал Каменев.

Пайкин вошёл с бюллетенем в кабинку. Прицелился ручкой… И почувствовал, как эта ручка дрожит у него в руке. Словно в руке и не ручка вовсе, а граната с выдернутой чекой. Вот она цель! Видна хорошо. И по велению сердца он поразил бы её без промаха. Но по приказу Каменева… Того самого Каменева, у которого все, кроме него самого, дуболомы и придурки! Того самого Каменева, который впарил ему за три тысячи какой-то допотопный горшок! Того самого Каменева, который признаёт один способ воздействия на людей – помощь воспитателя!..

Пайкин сжал ручку так, что побелели кончики пальцев. Сжал… Прицелился… И выстрелил.

 

Когда голосование закончилось и участок закрылся, бюллетени высыпали из урны на широкий стол, как улов из рыбацких сетей.

Каменев по локти погрузил в бюллетени загорелые волосатые руки. Казалось, он сейчас нырнёт в эту бумажную кучу, как Скрудж Магдак в своё деньгохранилище. Считать долго… Впрочем все бюллетени должны быть правильными. Но что это? Его взгляд привлекла одна из множества одинаковых бумажек, случайно оказавшаяся поверх прочих. Он тут же схватил её. Лицо Каменева стало багровее боевого знамени полка.

– Тьфу, чёрт! Пайкин! Всем придуркам придурок! Не досмотрел! Твоя рота! Какая-то скотина за Жирика проголосовала!

Скомканный бюллетень отправился в урну. Но уже в другую…

 

© Евгений Рахимкулов, текст, 2016

© Книжный ларёк, публикация, 2016