Картонное фэнтези

КАРТОННОЕ ФЭНТЕЗИ

Александр ИЛИКАЕВ

(Опубликовано в газете «Истоки», № 33, 21.08.2013)

Артур Василевский (Эдуард Байков, Всеволод Глуховцев). «Все, кроме чести». Москва, издательство «ЭКСМО». Серия «Новые герои». 2013 г.

По негласному правилу, рецензия на книгу должна начинаться с анализа ее достоинств. Итак, вначале немного из аннотации романа. Антон Столетов и Роман Злобин, герои вполне нашего мира, силой древнего манускрипта переносятся в параллельную средневековую вселенную. Россияне оказываются во франкском королевстве, которое с помощью чародеев подчинило себе всю Европу вплоть до Уральских гор. Там они проявляют недюжинные магические способности и становятся патентованными волшебниками. По заданию графа Гунтара выходцы из нашего мира ведут борьбу с засевшей в Арденском лесу нечистью, заводят шашни с двумя очаровательными девушками, травницей Клотильдой и воительницей Брунгильдой. Конец романа остается открытым. Слуга темных сил повержен, но укрывшемуся в другом измерении Злу удается заманить и выкрасть возлюбленных Антона и Романа. Главные герои отправляются на поиски Клотильды и Брунгильды в мир демонов и духов.

Это то, что мы имеем. Что тут сказать? Сюжет, как видим, достаточно прост и внятен. Безусловно, сам по себе открытый финал не является недостатком. Для эпического фэнтези, даже если это детская книга, сериальность вполне в порядке вещей (классический пример – книга Клайва Льюиса «Лев, колдунья и платяной шкаф»). Так что с этим пока замечательно. Идем дальше.

Я люблю, когда действие даже самого фантасмагорического романа начинается на нашей грешной земле, тем более – в нашем незабвенном Отечестве. Особенно показателен в этом смысле опыт цикла романов Александра Бушкова о Станиславе Свароге. Привязка героев к современности, знакомым читателям реалиям придает необходимый объем повествованию, предоставляет автору неограниченные возможности введения, под фэнтезийным соусом, жизненного материала, собственных наблюдений, острой, зачастую неполиткорректной шутки. Байкову и Глуховцеву, безусловно, удаются первые главы романа. Немногими штрихами они обрисовывают типичных лишних героев зари российского нового старого капитализма. История с девушкой-клофелинщицей, когда Антон Столетов фактически лишается своей квартиры, наводит на мысль, уж не мистификация ли жанр книги? Вдруг в конце вереница приключений окажется сном или результатом неверной расшифровки знаков таинственного манускрипта, как в фэнтезийной повести, между прочим, современника Николая Гоголя, Осипа Сенковского «Ученое путешествие на Медвежий Остров»? Но нет, все предельно серьезно. И тут плюсы книги почти заканчиваются.

Вызывает недоумение уже первое описание растительности параллельного мира: «Дорога пролегала посередь густых лесов – дубравы, буковые и грабовые чащи временами перемежались зарослями ясеня и каштановыми рощицами. Ну конечно же! Типичная западноевропейская природа, черт ее побери!» Мне тоже хочется выругаться вслед за авторами, но только по другому поводу. Я смотрю на текст – и вижу абзац из учебника по географии. Чтобы вы, читатели, почувствовали разницу между технической и художественной прозой, приведу для примера маленький отрывок из романа Гюстава Флобера «Воспитание чувств» (описание леса в Фонтебло): «Разнообразие деревьев делало вид изменчивым. Буки с белыми и гладкими стволами сплетали свои корни. Ясени томно опускали свои ветви и сине-зеленую листву. Среди молодых грабов, точно вылитые из бронзы, щетинились остролистники. Затем приходила очередь тонких берез, склонившихся в элегической позе, а сосны, симметричные, словно трубы органа, казалось, пели, беспрерывно покачиваясь из стороны в сторону. Были здесь и огромные узловатые дубы. Устремляясь ввысь, они судорожно изгибались, сжимали друг друга в объятиях и, крепко держась на корнях, простирали друг к другу обнаженные ветви, бросали отчаянные призывы, яростные угрозы, подобно титанам, оцепеневшим в гневе».

Впрочем, мне могут справедливо возразить, мол, это мелочи, ведь авторы писали не пастораль, а героическое фэнтези. Хорошо, допускаю. Но как тогда быть со сценой, где одному из героев удается ножичком зарезать несущегося на него (надо полагать, с обнаженным мечом) рыцаря? Предположим, ниндзя оказался не филолог Антон, а его лучше физически подготовленный товарищ Роман. Но у меня в голове как-то не укладывается подобный кульбит. Это не то, что незнание истории, а просто откровенный ляп, ускользнувший от красного редакторского карандаша.

Если бы дальше подобные рояли в кустах множились, как кролики, я бы, наверное, бросил книгу недочитанной. Впрочем, даже несмотря на журналистскую гладкость слога, расцвеченную кое-где молодежным сленгом, кое-где непонятными ушкуйниками (надо полагать, слово было употреблено в ироническом смысле), текст течет себе и течет. Ближе к середине, выражаясь стилем авторов, конкретно засыпаешь. Вроде тема благодатная, но… Вопрос о причинах этого оставлю для заключительной части статьи. Мне же пора продолжить путь по нелегким фэнтезийным путям-дорожкам.

С появлением Клотильды и Брунгильды повествование несколько оживает. Авторы, ничтоже сумняшеся, буквально через пару страниц заставляют героев проникнуться взаимной страстью, беззаветно влюбиться и броситься в объятья друг друга. Это, замечу, очень сильно, но как-то, наверное, очень быстро. Тут не грех и спутать, кто, в какой очередности и в чьей постели оказался.

В конце концов, Антон и Роман обнаруживают предателя в стане Гунтара. Им оказывается некий знатный вельможа. И тут авторы шарахают ни в чем неповинного читателя вторым увесистым роялем. Гунтар советует новоиспеченным магам обвинить подозреваемого вельможу в государственной измене. Дальше, по мысли Гунтара, должно последовать что-то вроде охоты на живца. Мол, почувствовавший себя в опасности, изменник попытается ликвидировать Антона и Романа. Разумеется, все происходит в полном согласии с произволом авторов. Нужно ли говорить, что один из ключевых для романа эпизодов смотрится психологически фальшивым? Даже у наивного читателя неизбежно возникнет вопрос: отчего глубоко законспирированный адепт темных сил позволил развести себя как какого-то школьника?

Дальше… Нет, теперь, пожалуй, остановлюсь. Пора подвести некоторые итоги. Я начал свою статью с рассуждений о типичных слабостях современных российских романов о вымышленных мирах и параллельных вселенных. Увы, книга уфимских авторов является своеобразным образчиком того, что можно назвать «картонной беллетристикой». В ней исчезающе мало исторических, бытовых деталей. Безусловно удачно выписанные мифологические куски (в конце книги имеется даже не без вкуса составленный бестиарий), не в силах вытянуть безликих, штампованных персонажей. Их характеры еле-еле намечены и почти не оказывают влияния на сюжет. Тот движется по стандартным лекалам. Совсем не помогают делу общие фразы, заменяющие подробности. «Мясо с овощами» (чье мясо, с какими овощами?), «богатые одежды» (какие именно?), «парчовые наряды» (в смысле, пиджаки, что ли, парчовые?) – и так на каждой странице. В результате глазу не на чем остановится, он скользит, скользит, пока не закрывается от такой безрадостной картины. Из автора «Истории франков» Григория Турского одни имена. Опять сошлюсь на того же Флобера. В романе «Саламбо» огромное количество подробностей. Например, вот такая: «как ожерелье из окаменевший мочи рыси». И захочешь – не забудешь.

Причина неудачи, на мой взгляд, кроется в инфантильности авторских установок. Если герои классического фэнтези вырываются из привычного круга своего существования не по своей воле, то Антон элементарно смывается из реальности. Кстати, о квартире он даже не вспоминает. А я бы еще подумал. Не до старости же господин филолог собирается оборотней резать. А вдруг за провинность сошлют обратно? Что тогда? А ничего. Роману все пофиг. Ведь в мире волшебства он, конечно, становится суперменом, да еще получает роскошную блондинку в подруги. Ага, как же. Надо было для полного счастья Антона сделать императором всей Земли или Галактики. Но, впрочем, куда я спешу? Это же только первая часть цикла!

Возможно, Байков и Глуховцев хотели написать ироническое фэнтези? Для него, согласен, никаких излишних деталей не нужно. Но новый роман уфимских мэтров просто убийственно пафосен. Похоже, наши авторы не знают, что такое самоирония. Они пишут о серьезных вещах несерьезно и серьезно о несерьезных.

Впрочем, я не склонен возлагать всю вину на Байкова и Глуховцева. Читая российское фэнтези, я заметил одну закономерность. В тех случаях, когда отечественные авторы брали на вооружение западноевропейский материал, они изначально проигрывали. Грубо говоря, романы, апеллирующие к какой-нибудь шумерской или чисто условно интернациональной цивилизации XVI-XIX веков, оказывались не в пример удачнее, естественнее, что ли, богаче. Единственным исключением (да и то не всегда), кажется, является Ник Перумов. Но исключение лишь подтверждает правило.

Мне кажется, дело здесь в том, что западноевропейская и русская истории, по крайней мере, в период раннего средневековья, то есть с V по XV век, удивительно схожи. Когда наши авторы берутся за чуждый материал, их то и дело подсознательно сносит на «двор князя Владимира». Чтобы избежать невольных аберраций, они либо начинают судорожно врать, либо выхолащивать содержание своих писаний. Давление издательств, требующих чтива попроще, без толстовщины, да чтобы не в посконной матушке-России, да чтобы с эльфами и гномами было, довершает превращение русского фэнтези в подобие аляповатого муляжа.

В чем выход? Давать советы – дело неблагодарное. Позволю лишь высказать догадку, что российским и, в частности, уфимским авторам давно пришла пора идти стопами Иванова и Семеновой. Кстати, недостатки «Волкодава» в значительной степени объясняются тем, что автор очень быстро отошла от славянской тематики, увлекшись восточными единоборствами. Опять получилась смесь нижегородского с французским.

Отчего Байкову и Глуховцеву не пришло в голову заслать Антона и Романа в Булгарию, например? Или в общество степняков-сарматов до новой эры? Материала в уфимских музеях и архивах – «по самое не хочу». Вот, на днях студенты БГПУ открыли в Оренбургской области редкое женское захоронение уральской амазонки. Так что же помешало нашим авторам быть, не побоюсь этого слова, патриотичнее? Боязнь, что московские издатели презрительно отвернутся? Боязнь «не войти в серию»? Но тут, я думаю, писатели должны ставить на первое место не возможность публикации, а художественную убедительность вещи.

Таким образом, предварительные итоги неутешительны. Вроде бы фэнтези у нас уже есть, но не уфимское, не российское, а вообще не пойми какое. Одним словом – картонное.