Линар Ильясов. Всадник

ВСАДНИК

 

Всадник без лошади всего лишь человек.

Лошадь и без всадника остается лошадью.

(Казахская поговорка)

 

 

 

Необъятна, безгранична, подобно бесконечному небу, привольная степь. Бежит… бежит стремительно по ней дикая лошадь, не знающая пут. Бег её неудержимый завораживает: взгляд глаз горящих устремлён за горизонт, к звезде сверкающей в неведомой дали, огонь в них – словно молния живая; и ржание её серебряным дождём пронзительно звенит, призывая ветер и гром; и ветер тот, вплетаясь в гриву короткую и хвост развевающийся – тарпана скачущего крылья; и гром тот, с трудом великим не отстающий от топота копыт, содрогающего земли – благословление небес прекраснейшему из созданий.

Предвестник зари, разгоняющий туман – тарпан, взвивающийся на дыбы, – сама суть и душа привольных степей, их истинная краса. Так было…

 

. . . . .

 

Люди, слабые ещё на заре своей истории, были беззащитны в открытой степи, полной острозубых и быстроногих врагов; они не смели выходить на её просторы и прятались в густых лесах. Долгое время, очень долгое, тарпан был хозяином Степи. Человек мог лишь смотреть на него издали, из-под сени приграничного леса… с опаской и почтительным восхищением – радуясь, если его хитрость и сообразительность позволяли ему сделать своей добычей одну из ослабевших и медлительных лошадей.

Люди осмеливались иногда выходить в Степь – то были отряды отважных охотников, когда в плохие годы в приграничных лесах исчезала дичь и их племена испытывали нужду и голод. Бывало и так, что одни народы, пережив несколько благоприятных для них лет, вдруг начинали испытывать потребность в расширении своих территорий; или другие – наоборот, не в силах более претерпевать нужду и бедствия, насылаемые таинственными разгневанными силами, решали перейти на новые места обитания, ожидая лучшей судьбы. И вспыхивали под покровами лесов жестокие кровавые войны, в которых не было пощады никому. Слабые, малочисленные племена гибли в этих войнах, или вынуждены были выходить, пытаясь спастись, в открытую степь, где большинство из них всё-таки погибало. А некоторым удавалось – несомненно, с благоволения доброжелательных духов – пройти открытые пространства и найти новые благоприятные места, на склонах приграничных со Степью гор или в необитаемых доселе зелёных долинах и лесах.

Но ни один из народов не мог освоить бескрайних просторов великой Степи. Многие племена, научившись выращивать злаки, или даже разводить скот прирученный, сумели заселить некоторые из долин степных рек, но хозяевами Степи они не являлись, крепко привязанные способом своего существования к небольшим возделанным полям у самой воды. Степь – это необъятные бескрайние пространства, и медлительному человеку не угнаться в ней за быстроногой дичью и не укрыться от быстроногих хищников, а это всегда означало для него гибель.

И, наблюдая за бегом дикой лошади, он мог лишь мечтать – это его божественная благодать, великая надежда и вдохновение, единственное, что так возвысило его над остальными созданиями, – о безудержной скорости и о полёте… о владычестве над всем пространством, обозримом и необозримом. Но долгое время это была мечта несбыточная…

 

. . . . .

 

В тех краях, где деревьев становится всё меньше, от недостатка влаги уступающих постепенно территории сухим степям, подступающим с жаркого юга, жило небольшое племя людей, и само существование их было под угрозой. Лишь половина из них пережила последнюю зиму.

Предки их жили когда-то у Светлой Воды, в краю лесов и зелёных лугов. Духи Светлой Воды и самих небес покровительствовали им тогда. Счастлив был этот народ – народ отважных воинов, пришедший когда-то с востока, с зелёных, крытых лесами, гор и завоевавший, в войне с местными жителями, ту щедрую, благодатную страну Светлой Воды. Во множестве водилась там разнообразная дичь, а сама река и питающие её ручьи были богаты рыбой. На умело обработанных полях, никогда не знавших засухи, вырастали обильные урожаи проса и ржи. Мужчины были охотниками и рыбаками, а также возделывали поля; женщины растили урожай и собирали на склонах зелёных холмов ягоды, а в низинах сочные, питательные коренья. Дома их, сложенные из отёсанных брёвен, надёжно укрывали от зимней стужи и буранов. Но было это очень давно – память о тех временах хранилась лишь в старых преданиях. Легенды о древней родине, о стране Светлой Воды, воспринимались уже как сказания о недосягаемой сказочной стране, о несбыточной, волшебной мечте о счастливой жизни.

Нашествие лесовиков с севера – не знакомых даже с металлическим оружием, но великих числом – положило начало длительному, длившемуся в течение жизни нескольких поколений, упадку, сопровождавшемуся постепенным оставлением своих территорий и отходом к югу. Нескончаемые теперь войны с бывшими соседями, не желавшими делиться своими угодьями, всё более и более ослабляли народ Светлой Воды, и не мог он нигде закрепиться и назвать какую-либо землю своей. С севера не утихал напор диких лесовиков, на западе возгорелась череда войн, вызванных приходом краснолицых, а на востоке – заселённые сильными многочисленными народами Зелёные горы, куда не было пути.

Народ Светлой Воды таял: женщины, старики и дети гибли от голода, ведь мужчины, вместо охоты за дичью, сами гибли в бесконечных стычках. И слышался по ночам со всех сторон угрожающий шёпот враждебных духов…

Был лишь один путь: туда, где открытых пространств становилось всё больше, а лесов меньше – на юг.

И настал момент, когда оставалось или погибнуть под ударами врагов, или выйти в открытую Степь, о которой были известны лишь страшные сказания, неотличимые от вымысла…

 

1. Шелест в листве

 

Перевалил за половину один из удушливо знойных дней конца лета. На вершине холма, от которого к северу и востоку ещё можно было увидеть редкие деревья, чаще растущие поодиночке, чем группами, а к западу начиналась лишь раскалённая солнцем равнина, стоял совсем ещё молоденький юноша. Правой рукой своей он опирался на дротик с наконечником из кремня. На худое по-мальчишески тело была надета кожаная безрукавка, украшенная цветными узорами; штаны его, сшитые из шкуры оленя, были перетянуты на бедрах кожаным поясом, за который была заткнута небольшая палица из крепкого дуба, с торчащими из верхней утолщённой части кремниевыми шипами; обут же он был в сапоги, кожаные внизу и с голенищами из шкуры рыси. Волосы его длинные, достающие до плеч, были черны и заплетались у висков в две косички.

Юноша стоял и смотрел на запад, на горизонт, теряющийся в знойном мареве. Он стоял уже очень долгое время. Неподвижная поза его говорила о терпеливом ожидании, а лицо и чёрные глаза выражали великую надежду и вместе с тем великую тревогу. Лишь сухая степь простиралась перед ним, голая, казавшаяся безжизненной…

 

Вдруг он услышал позади себя приближающиеся шаги и, оборачиваясь, услышал своё имя.

Это была женщина в длинном, до пят, одеянии, ярко украшенном разноцветными узорами и бахромой. Седые волосы её обвивала синяя лента со знаками её рода, а три собачьих хвоста, свешивающихся с её левого плеча на грудь, говорили о том, что она – одна из матерей Выслеживающих Псов, разведчиков и дозорных племени.

– Длинноволосый, твои ожидания напрасны. Шестой день уже проходит. Мои храбрые сыновья не вернутся из выжженной земли. – В голосе её прозвучала печаль. Но она не поддалась чувствам и, лишь раз окинув западный горизонт взглядом, продолжила: – Идём, Длинноволосый.

Ослушаться мать нельзя и юноша не посмел даже возразить: если она говорит идти за ней, значит так нужно, и, притом, не ей самой – матери заботятся обо всём племени. Длинноволосый, не сказав ни слова, пошёл за ней, продолжая, правда, оглядываться, побуждаемый надеждой увидеть возвращающихся, тех, кого все так ждали…

И вот они спустились уже с холма и направились к селению, расположенному в небольшой рощице из огромных тополей; а бескрайняя равнина, оставшаяся за холмом позади них, изнывала под знойным солнцем…

В памяти людей живы были ещё предания о предках, живших у Светлой Воды, и об их умении строить дома прочные, срубленные из отёсанных брёвен. Но поколения, проведшие свои жизни в вечных скитаниях, утратили это умение, и сейчас в селении, в которое вошли Длинноволосый и Осенняя Луна (так звали женщину, забравшую его с холма), жилища были сделаны из жердей, крытых переплетённой травой и корой деревьев.

У северной окраины поселения была небольшая поляна, очищенная от сора и очень ровная. Именно туда Осенняя Луна вела Длинноволосого. На поляну ту не заходили просто так. Там нельзя было ничего говорить – это было место слушания. Лишь владеющие речью духа могли произносить там слова, и это всегда были слова силы. И само это место священное было исполнено силы. Рядом, не переступая черты, укрывшись в тени ветвей сосны огромных размеров, ждал Бегущий За Ветром, тоже ещё юноша, одного возраста с Длинноволосым. Они вдвоём были единственными Выслеживающими Собаками, оставшимися в селении. Длинноволосый начал понимать, что будет дальше. И заметил он, что и Бегущий За Ветром волнуется тоже.

Женщина, являющаяся старшей их матерью, вошла на священную поляну; дойдя до её середины, остановилась, развела медленно руки в стороны, ладонями вверх, и, закрыв глаза, замерла бездвижно, вслушиваясь. Бегущий За Ветром и Длинноволосый стояли за пределами круга и ждали, не смея шелохнуться. Смолкали постепенно птицы в ветвях деревьев, подевались куда-то насекомые – не стало слышно жужжания мух и трескотни кузнечиков, и со стороны селения перестали раздаваться голоса людей и лай собак. Воцарилась тишина вокруг. Но остался загадочный, едва уловимый, шелест в листве деревьев, окружающих поляну священную… шелест, шепчущий о тайнах. Долго-долго не было ничего. И вот, когда уже воздух стал казаться вязким и тяжёлым, Осенняя Луна, преображённая неуловимо, опустила руки. Повернулась медленно в сторону братьев. Вся она словно сияла, и казалось завороженным юношам, что глаза её пронизывают их насквозь.

– Там, вдали, в открытых равнинах, случилось что-то. Я слышала это в Ночной Песне. Судьба нашего народа изменилась. Юный воин проведёт нас в степи, и старейшие решили, что это будет один из моих сыновей. Но только сейчас, здесь, на этом месте, я услышала, что это ты, Длинноволосый. Безлесная равнина – не место для людей, но ты найдёшь что-то, что позволит нам остаться там. И ты должен идти один, таков был шёпот духов. Бегущий За Ветром остаётся. Солнце спускается к закату, завершая день, но ты, Длинноволосый, отправляешься прямо сейчас, с этого священного места. Будь сильным, Длинноволосый, смотри зорко и вслушивайся чутко, раскрой сердце повелителям Степи, не поддаваясь страху. И ничего не бойся.

Вот так, в слышании Осенней Луны, явилось Длинноволосому его избрание…

 

2. Поиск

 

Он – из Выслеживающих Собак, и сейчас – его время. За его спиной лук и запас стрел, а также котомка с едой; за поясом палица, и в руке дротик. Сложнейшее деяние ему предстоит – поиск в открытой равнине, враждебной и чуждой, полной неведомого. Длинноволосому не было страшно, хотя и выходил он один в этот поиск. В заботе о племени не может он отдавать силу страху. Ему нельзя оглядываться назад, и не только оглядываться, но даже и думать об оставленном позади. Головной Волк, отец Выслеживающих, научил своих сыновей действовать, не думая ни о чём и не поддаваясь никаким эмоциям. Когда они в поиске или в дозоре, все силы внутреннего огня их – только восприятию: обонянию, зрению, слуху и, самое главное, чутью. Ничего – словам, мыслям и эмоциям, ведь любые из них отвлекают, уводят от действительности, а это – даже на краткий миг – недопустимо для выслеживающего или сторожевого. И общение их, и в поиске и дозоре, происходит лишь посредством сигналов и знаков, зрительных и голосовых, но не словесных. Рука, принявшая определённое положение, особый посвист или движение глаз скажут больше, чем целая фраза, а кроме того, не раскроют их врагу или добыче. Теперь он в стране снов, Головной Волк, а был он одним из мудрейших вождей, его мнение редко оспаривалось. Похоже, что учение его осталось лишь в сердцах Длинноволосого и Бегущего За Ветром, если не вернутся четверо старших братьев, ушедших на запад несколько дней назад. Если они не вернутся, и если не суждено вернуться Длинноволосому, то единственная надежда народа Светлой Воды – Бегущий За Ветром.

Ну, вот и всё: Длинноволосый перешагнул ручеёк, обозначенный им для себя как переход к тишине действия. Теперь – только восприятие…

 

. . . . .

 

Направление – навстречу чуть заметному движению воздуха – выбралось на юго-запад, прямо к заходящему солнцу… Облака сгущаются…

 

. . . . .

 

В высохшей траве – шуршание мелкой живности…

 

. . . . .

 

Темнело… Осторожная поступь Длинноволосого замедлилась…

На поясе его висел мешочек с амулетами и дарами духов; остановившись, он развязал шнурок, стягивающий горловину мешочка, и просунул пальцы внутрь. Достал оттуда высушенную лапку совы с острыми, скрюченными когтями, выглядевшими зловеще – дар сил ночи и сумерек. Мудрость сумерек, исходящая от духа совы, живущего в амулете, имела для Длинноволосого важное значение, ведь начался его поиск на исходе дня, когда солнце уже начало путь свой за край мира. И знал этот юноша, воспитанный Волчьим Вожаком, что нужно ему будет мужество особое – не упорство и сила твёрдая, необходимая лишь в свете дня, под сиянием солнца, но упорство и сила податливая – лишь гибкость способна удержать на пути выслеживателя в сумерках и в ночи…

 

. . . . .

 

Издалека, со стороны левой руки, раздался рёв какого-то зверя. Длинноволосый присел, затаился, схватив дротик обеими руками и приготовившись к схватке. Привстав, чтобы голова оказалась на уровне верхушек травы, юноша выжидал долгое время, но ничего не происходило. Поднялся во весь рост, осмотрелся. На юге, далеко, так, что еле видно было, облачко пыли. Где-то там должна быть и большая река, рассказывал когда-то Головной Волк…

 

. . . . .

 

Солнечный диск коснулся горизонта…

Длинноволосый спустился в низину, поросшую кустарником. Здесь же была и вода. Юноша высек огонь и развёл костёр, заготовив хвороста на всю ночь. Хоть и не был голоден, поел из запасов, которых должно хватить дней на пять. И долго потом лежал на спине, отдыхая, глядя в темнеющее небо…

Появились звёзды, но уставший юноша уже не видел их: сегодня он быстро нашёл путь в страну снов…

 

. . . . .

 

К утру похолодало, так, что юноша проснулся, продрогнув, задолго до рассвета. Подсел к огню вплотную, подложив в костёр весь оставшийся хворост. Костёр догорал, но Длинноволосый уже согрелся.

Надо идти.

Направление не изменилось… Двигаясь на юго-запад, к бескрайним равнинам, выбрался из низины, приютившей его ночью. Небо посветлело, и вскоре показалось солнце. Тепло начинающегося дня согревает. По влажной траве шаги беззвучны, но влага эта уходит с всё большим увеличением дневного тепла и света. Небо, обещая ещё один жаркий день, прозрачно: ни единого облачка.

 

. . . . .

 

Роса высохла... Становится жарко…

 

. . . . .

 

Чувство одиночества и беззащитности в открытой степи угнетает, заставляет искать убежище, хоть какое-то укрытие. Но равнина вокруг открыта, делая человека уязвимым; и не раз, с тех пор, как пересёк вчера рубежный ручей, слышал уже Длинноволосый вой волков, а также и неизвестных ему зверей, представляющихся огромными и свирепыми, судя по рёву, потрясшему степь. И никакого убежища, ни малейшего перелеска до самого горизонта – если и виделись иногда деревья, то только одиноко стоящие, такие же, как и юный выслеживатель, сохраняющий бодрость духа лишь выполнением задачи своей – поиском – единственным, что могло отрешённо, без отчаянья, вести его разум в одиночестве сквозь эту угрожающую открытость.

 

. . . . .

 

Полдень… Выжженная земля. Ничего не видно в обозримой дали…

 

. . . . .

 

Усталость чувствуется в ногах, ступающих осторожно...

 

. . . . .

 

Маленький ручеёк, почти скрытый от взоров травой и листвой – подходящее место для короткого отдыха. Юноша опустился перед ним на одно колено, рукой расчистил поверхность воды от листьев.

– Наши пути пересеклись, Бегущая Вода. Я – Выслеживающий Пёс, моё имя – Длинноволосый, из детей Светлой Воды, твоей родственницы.

Юноша смочил лицо прохладной водой. Где-то квакнула лягушка.

– Ты утолишь мою жажду, Бегущая Вода, и я благодарен тебе за это.

С наслаждением напившись, Длинноволосый сел и наскоро перекусил, достав из сумы сушёное мясо.

Встал, отдохнувший, и долго всматривался в небо, пытаясь разглядеть что-то в синей бесконечности. Знаков не было: предстоит продолжать путь в направлении, выбранном вчера.

 

. . . . .

 

Миновало ещё два дня, в безмолвии своём не изменивших направления пути Длинноволосого…

 

. . . . .

 

Солнце начинало спускаться к западу. Взобравшись на высокий холм и оглядывая горизонт, Длинноволосый увидел вдруг на западе облачко пыли, как видел и вчера; значит, это табун туров или лошадей, но не разобрать ещё – далеко слишком. Вчера табун был на юге, и если это тот же табун, то передвигается он слишком быстро. Быстроногие лошади? Или другой табун туров, не тот, что вчера? Если лошади, то следует забыть о них, неуловимых созданиях. Если туры, да ещё и не один табун, то охотников ждёт здесь удача. Необходимо выяснить как можно скорее, что за животные подняли эту тучу пыли. Продолжая выбранный путь, Длинноволосый должен в скором времени пересечь их следы и сможет узнать точно. Но сколько времени на это уйдёт? И где уже будет тогда этот табун? Если же идти прямо за ним? Туров ещё можно догнать, но за лошадьми ему не угнаться.

Сзади раздался крик неизвестной птицы, странный и (привлекающий?)… захватывающий. Повернувшись всем телом туда, как учил Головной Волк, юноша замер, ожидая. Впереди, на восточном склоне, раздалось шуршание: то ящерица проскользнула промеж камней, и покатился один из них вниз. А далеко-далеко, над восточным горизонтом, висело чистое облако с правильными, не рваными, краями. И знал уже Длинноволосый, стоящий на вершине высокого холма, что надо идти туда, на восток, забыв о манящем табуне на западе. Направление внушало страх: с начала лета Выслеживающие два раза уже уходили туда по двое, и ни один из них не вернулся. А он идёт в одиночку.

Длинноволосый сел, положив копьё своё рядом. Из мешочка с амулетами достал круглый камень с отверстием посередине – камень со Светлой Воды, сильнейший талисман, защитник рода. Наилучший предмет, чтобы отметить перемену направления, отблагодарив за указание. Держа его в руке, Длинноволосый начал ощущать покой, что-то вроде окутывающей его влажности и свежести: камень этот был водяным защитником. Но, проникнувшись его воздействием, Длинноволосый постепенно осознал, что предмет этот, здесь, на этом возвышенном холме, не найдёт своего положения, что приведёт к противодействию местных сил. А это – грубейшее нарушение заветов, непочтительность и пренебрежение к местным духам. Ведь камень Светлой Воды, рождённый и обретший силу в водных низинах, пропитан свойствами воды и земли, силами низа. Здесь же, на вершине холма, владычествовали силы верха, наполняющие ощущением парения, вызывающие желание полёта, зовущие к небу, в синеву безграничную.

И всё стало ясно, как полная луна в безоблачную ночь – Длинноволосый убрал камень в мешочек и достал оттуда перо орла, Выслеживатель Видений, драгоценный дар из мира снов, дающий силу полёта. Подержав его в руке, юноша раскрыл ладонь… И взмыло перо, подхваченное лёгким дуновением, прямо вверх, кружась медленно-медленно… Подношение Силе свершилось…

Долго ещё сидел он, одинокий разведчик, на вершине высокого холма посреди степи, отбрасывая тень свою на восток, и слушая внутренним слухом зарождающуюся песнь. Затем, наполнившись новым направлением, вытянул левую руку вперёд, к белому облаку: «Длинноволосый идёт».

 

. . . . .

 

Ещё одну ночь Длинноволосый провёл в пологой впадине, давно пересохшем русле водного потока. Лишь трава высохшая, и никакого хвороста вокруг – костра он так и не развёл в эту ночь. Воды тоже не было, но недавно довелось пересечь ручеёк, почти незаметный, так что Длинноволосый не испытывал жажды, напившись заблаговременно. Сон его был очень чутким, ведь без огня он был совсем беззащитен. Но и эта ночь прошла спокойно.

Тревожное чувство разбудило его на рассвете. Где-то угроза неведомая таится. Ещё раньше, чем открыл глаза, юноша сжал ладонь, обхватив крепко древко копья, готовый к схватке с неизвестной опасностью. Осмотрелся, не двигаясь, но левой рукой нащупывая палицу, лежащую тут же, рядом. Сжав её рукоять, стал выжидать, бесшумный и неподвижный в зарождающемся рассвете. Не видно ничего угрожающего, и не слышно в предрассветной тишине, но ощущение опасности, чувство, разбудившее мгновенно, не покидало. Полностью отдавшись ему, как взрослый опытный выслеживатель, Длинноволосый прикрыл глаза и затаил дыхание, и понял, что исходит оно со стороны левой руки. Очень медленно он повернул голову в ту сторону и стал изучать восточный склон впадины, на дне которой находился. Сухая глина и пыль, лишь кое-где пучки травы. А наверху, где склон заканчивался, травы больше. Вон та шапка ковыли, не отличимая, казалось, от множества таких же, привлекла взгляд Длинноволосого. Что-то с ней не так. Да, это оно и есть: в жёлтом пятне стебельков, пышном и воздушном, проглядываются два треугольничка. И это – острые уши рыси, мгновенно учуявшей, что она обнаружена. Кошка медленно подняла голову и стала смотреть на человека открыто. Нет, это не рысь: слишком велика и нет кисточек на кончиках ушей. Таких больших кошек Длинноволосый не видел никогда, и, похоже, может она добраться до него одним прыжком с вершины склона. Он, не отводя взгляда от зверя, стал приподниматься, медленно-медленно. Замер, пригнувшись, опершись правым коленом о землю, готовый к схватке: в правой руке копьё, направлено на зверя, в левой – палица, готовая разить яростно. Но зверь не нападал. Возможно, он впервые видел человека. Затем кошка повернулась и ушла, не оглядываясь. Скорее всего, эта ложбина была местом её охоты, но сегодня здесь оказался человек – а он слишком велик и не годится ей в добычу. Длинноволосый поднялся на ноги и осмотрелся: похоже, здесь могут водиться зайцы, дичь для этой охотницы.

Пора продолжать путь. Он взобрался по склону, туда, где наблюдала за ним кошка. Теперь её не видно уже. Рассвет манил светлеющим небом и зарождающимся днём.

Поднялось солнце.

Воздух был чист, и виделось на огромные расстояния – и это было захватывающе необычно для юноши, который вырос в лесах севера. Вперёд, на восток, лежала открытая равнина, огромная, не имеющая, казалось, конца.

Три дня Длинноволосый шёл по ней, пристально всматриваясь, изучая горизонт до боли в глазах.

 

. . . . .

 

И вот однажды... Длинноволосому показалось, что он увидел… Что там? Что мельтешит тёмным пятном в пылающей от зноя размытой дали? Не разобрать ещё… но, похоже, что это лес. Сердце юноши забилось сильнее, исполненное надежды. К концу дня он сможет разглядеть яснее, но сегодня, всё же, ему ещё не добраться туда. Шаги Длинноволосого, чей поиск, наконец-то, обрёл осознаваемую цель, стали увереннее и быстрее. Теперь он спешил.

 

. . . . .

 

В течение этого дня, пока Длинноволосый преодолевал просторы равнины в пути на восток, окружающая степь менялась. Перемена же была в том, что трава становилась выше – местами верхушки её уже доходили Длинноволосому до пояса. Но дождей не было давно, и она уже не была зелёной, высохла, окрасив степь в унылый бурый цвет.

На исходе дня Длинноволосому удалось подстрелить дичь. Это была огромная птица, в половину его роста и, похоже, летать она не могла: слишком малы были её крылья. Случилось это, когда юноша отдыхал после дневного перехода под палящим солнцем, сидя, скрестив ноги, в высокой траве, скрывшей его с головой, наслаждаясь начинающейся вечерней прохладой. Иногда он приподнимался, осторожно, не выпрямляясь полностью, лишь настолько, чтобы глаза были чуть выше верхушек высохшей травы, и всматривался внимательно, и чутко вслушивался, изучая обстановку вокруг своего убежища. И вот он увидел: там, где трава низкая, движется кто-то. Голова на длинной, тонкой шее… с клювом? Что за странная птица? Движется, не опуская головы и не прячась, в его сторону. Ещё не заметила человека, иначе без труда убежала бы от него на своих длинных, сильных ногах. Впервые видел Длинноволосый такую птицу. Она уже подошла близко к зарослям, где таился юноша – видимо, эти заросли скрывали её гнездо и она возвращалась на ночлег. Ветра не было. А юноша изготовился уже, замерев в бездвижном ожидании: лук в руке и стрела заправлена, глаза прикрыты в узкие щёлочки, не испускающие блеска.

Затаив дыхание, Длинноволосый отринул все мысли и предвкушение удачного выстрела. Обратив все чувства к земле под собою, проникнувшись её теплом, выслеживатель, воспитанный Головным Волком, с медленным вдохом бесшумным начал вбирать её силу. Выдохом, так же медленным и бесшумным, он наполнял этой силой лук и тетиву – не стрелу, иначе птица учует угрозу, исходящую из её наконечника, готовящегося к выстрелу.

Вот птица вышла уже на открытое место… и ведёт себя осторожнее. Но это её обычное поведение при подходе к зарослям – быть готовой к мгновенному бегству от возможно затаившегося там врага. И не в чём Головному Волку было бы упрекнуть Длинноволосого: птица, внимательно всматривающаяся в высокую траву, не заметила опасности, не почуяла угрозы. Вдох, наполнивший силой, поднимающейся из земли… мгновение пустоты… пальцы выпустили тетиву… Свист летящей, несущей смерть, стрелы…

Что за охота… – дар и благоволение духов степи, и Длинноволосый принял его с благодарностью…

 

. . . . .

 

А на следующий день, когда солнце поднялось высоко, Длинноволосый поднялся на высокий холм, возвышающийся одиноко посреди знойной равнины, и увидел: впереди – и не так уже далеко – обширным тёмным пятном раскинулся лес, настоящий, занимающий большие пространства, и зеленью манящей радующий взор. И иногда за его расступающимися чащами проблескивало зеркало водной поверхности, наводящее на мысли об огромном озере. А вокруг – всё та же бескрайность степи, открытая голая равнина, сливающаяся в мареве с горизонтом…

 

3. Шепчущее озеро

 

Крадущийся Лис, последний охотник племени Чёрного полоза, умирает. Зубр, убивший его, лежит поблизости громадою исполинской, даже в смерти источая величие необузданное. Лужа крови растекается под ним, хозяином степей, а из звериного горла его, прекратившего уже хрипы издыхающие, торчит обломок копья Крадущегося Лиса. Короткой, но неистово яростной была эта битва, прервавшая жизненный путь их обоих. И он, великий охотник, последний из Волков, уходит тропою тумана; и ждут его уже тени ушедших прежде.

«Путь мой, Крадущегося Лиса, закончен… Тропа последняя передо мной… и слух открыт для её зова… »

Жизнь его подошла к завершению: владыки судеб решили, что произойти это должно здесь, на этом высохшем лугу у Шепчущего озера, в начале знойного дня конца лета. Хорошие место и время для завершения, и Крадущийся Лис благодарен, что умер он, как и жил – охотником великим, добывшим в последний свой день столь великого зверя.

«Сразил я в одиночку самого Степного Великана, зверя достойного… Бесстрашным и отважным я был всегда, Волк добывающий. Пока ходил я на добычу, мой род не голодал, не знал нужды… И вправе я ждать от них, остающихся, достойные дары Крадущемуся Лису удачливому».

Народ его оставался теперь без последнего своего охотника. Несколько женщин, малые дети, и два старика – это все, кто остался от детей Чёрного Полоза. Сумеют ли они этой осенью запасти достаточно припасов к зиме – не могло уже быть подвластным заботам Крадущегося Лиса. И поэтому не беспокоила его мысль о них – ведь он не в силах уже влиять на пути остающихся.

В тумане, окутывающем его неотвратимо, начали появляться искры сверкающие – слабые ещё, похожие на те, что поднимаются из затухающего уже костра… но постепенно усиливающиеся. И становится их всё больше…

«И это мой истинный дух… Чёрный Полоз, отец наш в вечности, услышь меня, услышь песнь моей жизни. Достойным сыном твоим был Крадущийся Лис».

Медленно, но неотвратимо, сверкание искр, окутавших его с духом тумана, блекнет, растворяясь во всё более проясняющемся свечении белом – ярком, но не ослепляющем… очищающим забвением… И слышим уже зов из страны волшебной, запредельной… скрываемой туманом светящимся…

«Я иду… без страха… не оглянусь назад с печалью расставания… Прямо и радостно буду идти, очищаясь в духе…»

И не страшны ему, Волку отважному, Псы сумрака, рыскающие в злобе. Рука его тверда, сжимает крепко боевой топор. Сразит он Псов, как всех врагов разил. Сразит он птиц огненнокрылых, и не отвратить им, плюющимся чёрной кровью, его с тропы прямой…

Появилось справа чёрное нечто, смутным и тёмным пятном проступившее в тумане. Один из неперешедших, оставшийся тенью, не помнящей себя. Туман для таких не светел, и они не видят Огня.

«Рука моя тверда, имя моё, гордое в каждом из дней, – Крадущийся Лис, видящий тропу ясно».

Но эта тень… становясь отчётливей во взоре Крадущегося Лиса, начинает вызывать в нём сомнение. Стоит она твёрдо, осматриваясь вокруг с настороженностью, словно впервые в этом тумане. Изучает окружающее как охотник. Или разведчик? В руке дротик, за спиной лук и стрелы, за поясом палица боевая… Что высматривает он в окружающем? Похоже, что видит он не туман… Ноги его сокрыты травой, а вокруг… Крадущийся Лис начинает осознавать, что вокруг такая же трава, и над нею синее небо, а свет, захвативший его – солнце на этом небе. И это юный охотник стоит здесь, иноплеменник на берегах Шепчущего озера. И нет более тумана… Крадущийся Лис не ушёл – его остановил, зачем-то, этот пришелец неведомый.

В чём замысел духов всезнающих? Почему остановили они Крадущегося Лиса у самой тропы, поставив на пути его этого иноземца? Он должен понять это послание – всё это происходит по воле владык, и Крадущемуся Лису необходимо следовать ей, иначе путь его останется незавершённым, неисполненным. И Крадущийся Лис, отринув боль вернувшуюся, огнём сжигающую его, смотрит глазами и внутренним оком пристально, слушает ушами и внутренним слухом безмолвно, внимает забвенно всей чуткостью сердца своего отрешённого и духа своего успокоенного. Он ждёт…

Пришелец из стороны неведомой насторожен: собранно спокойно стоит на месте, изучая окружающее, осматриваясь внимательно по сторонам. Вот подошёл он к зубру убитому и, оглядев его тушу исполинскую, сказал что-то восхищённо удивлённое. Затем, повернув голову к Крадущемуся Лису, посмотрел на него уважительно, и направился к нему неторопливо, не выказывая враждебности или опасения. Приблизившись вплотную, опёрся о дротик свой гибкий и стал рассматривать израненного охотника, не предпринимая при этом никаких действий. Постояв так некоторое время, повернулся к озеру и зашагал в ту сторону, не оглядываясь.

В чём же суть была этой встречи странной? Крадущийся Лис стал ждать, собрав все силы духа своего утомлённого, – стараясь не открываться более внешнему туману, не поддаваясь зову из-за пределов снов. А сил уже так мало. И озеро рядом совсем, но не испить ему воды его живительной…

А затем, по прошествии времени, длительного в неизменности безмолвия, ожидание Крадущегося Лиса завершилось. С севера, со стороны озера, шаги людей услышал он приближающихся – шаги торопливые, быстрые…

 

. . . . .

 

Спокойная, безлунная ночь, сверкающая над землёй в тиши мерцания звёзд серебряных. Волшебное сияние их, обитающих в небесном мире, пронизывает всё и отражается переливами в водах озера – столь великого, что и за день кругом не обойти. А на краю чащи, у самого берега, стоят в ряд несколько длинных хижин, из которых лишь в одной были люди.

Жилище это просторное освещалось маленьким костром, горящим в огороженном камнями круге, в самом центре строения. Невдалеке, окуриваемый дымом защитником, исходящим из небольших каменных чаш, лежит на медвежьей шкуре человек – и видно, что он очень болен. Это израненный в схватке с зубром охотник, Крадущийся Лис, Волк добывающий народа Чёрного Полоза. Рядом сидят два старых человека, убелённые сединами долгой, продолжительной жизни; и вся она прошла на берегах Шепчущего Озера. А в дальнем конце жилища – дети, давно уснувшие уже, и несколько женщин, большинство из которых тоже спят.

– Полночь миновала, – сказал один из стариков своему товарищу. – Я думаю, Сказитель, что Крадущийся Лис теперь просто спит.

– Да, Чёрная Птица, и к утру он может уже и проснуться.

– Но на ноги он встанет не скоро. Раны его глубоки.

В хижину вошла женщина.

– Ты вернулась, Таящаяся Рысь? Что же сказала Неспящая? – спросил её Сказитель.

– Я не смогла её как следует понять. Она говорила о пересечении сил, и что мы должны быть наготове. Так, как был готов Крадущийся Лис, отдавший силу в нужное время. Говорила о пришествии Волка. Это, наверное, тот иноземец.

– Он скорее волчонок, чем волк… Что он делает сейчас?

– Сидит у воды. Всё так же.

Тот, о ком зашла речь, был странный пришелец, слишком молодой для вражеского разведчика. В конце дня появившись неведомо откуда в поселении их, он смог жестами быстро и понятно объяснить, что у южного берега озера лежит раненый охотник их племени. Кем был он, из каких краёв явился, говорящий на неведомом языке? И почему он один?

– Никто никогда не слышал, чтобы на юге или на западе были люди, – сказал Чёрная Птица. – Но этот юноша явился оттуда, из открытой степи.

Сказитель сомневался.

– Думается мне, что Вернувший Лиса всё же из лесов. Но не из Медных Городов севера, и не из страны Укрима. Всё оружие его из камня, и сделано умело вполне и искусно.

Таящаяся Рысь подбросила дров в огонь и присоединилась к остальным женщинам – и сразу же улеглась там, готовясь отойти ко сну.

Старики замолчали. Крадущийся Лис был совершенно бездвижен, и дыхание его было слабым. Тишина в длинной хижине нарушалась лишь потрескиванием углей в очаге.

 

. . . . .

 

А снаружи, под сверкающим звёздами небом, в тихой, сказочной ночи, сидел у воды Длинноволосый. Он был очарован красою столь огромного озера, вытянутого в длину с севера на юг на очень большое расстояние. Удачен его поиск – нашёл он прекраснейший край, годный для переселения народа Светлой Воды – но ещё не завершён он, и рано ему возвращаться.

Утомлён был Длинноволосый, совершивший многодневный переход по открытой равнине. Но утомление это не дало ему покоя – и причиной тому то, что воздействие духов этого места не позволило ему завершить поиск благодарением. Ещё на закате, когда хотел он опустить камень Светлой Воды в воды этого озера, волнами ласково шепчущего, окликнула его женщина, из местных хозяек, принесшая ему еды. В самом действии духа прервала она его, не позволив свершить подношение, завершающее поиск. Возможно, это оттого, что он не попросил у этих людей дозволения на то, чтобы привести сородичей своих. Но ведь озеро огромно, и вокруг множество лесов, способных прокормить не одно племя. И стало ему, Длинноволосому, казаться, что подношение следует сделать не озеру, а этим людям: действия той женщины привели его к этому пониманию. Может, эти люди – выразители духа этого озера? Сколько же поколений прожили они здесь, чтобы так слиться с этим благословенным местом? Заметил он, что очень мало было здесь этих людей, гораздо меньше, чем могли бы вместить их жилища, которые в большинстве своём стояли необитаемые. Но, хоть и были они заброшены, всё же не имели следов разрушения, а значит не было вторжения врагов. А ведь, судя по всему, когда-то здесь было большое поселение многочисленного племени. Что за беда, какое страшное несчастье случилось с этим приозёрным народом? Скорее всего, злые духи чёрной, смертоносной болезни свирепствовали в этом краю, казавшимся таким благоденствующим в своё время. И народу этому не возродиться уже более: слишком мало их, а мужчин, не считая того раненного охотника, так и вовсе нет. Сородичи Длинноволосого, люди Светлой Воды, тоже в бедствующем положении, на грани исчезновения в ближайшем будущем. И, может быть, объединение этих двух народов даст им обоим возможность выживания, а затем и развития? Ведь страна эта, отделённая от северных лесов степными просторами пустынными, надёжно защищена от вражеских нашествий, и словно создана специально для мирного существования. Объединение же местного племени и племени Светлой Воды зависит от Длинноволосого, и если суждено этому свершиться волею Матери Земли, то значит он, Длинноволосый, является проводником изначальных сил, избравшим его в вершители. Какая выдающаяся ответственность, требующая тончайшего равновесия и совершенной ясности. Чистейший свет в колыхании волшебного потока проявления...

Пока же он должен ждать. Ждать и слушать…

И сейчас, в спокойной, тихой ночи, сидел Длинноволосый бездвижно и безмолвно у самого берега озера. Хотя и знал он, что это опасно: нельзя в темноте всматриваться и вслушиваться в воду.

Когда же миновала полночь, улёгся Длинноволосый спать далее от озера – под сенью раскидистой берёзы, завернувшись в предложенную ему ранее оленью шкуру.

А вокруг, в волшебной ночи, в дрожании вечном и переплетении сил изначальных, назревает что-то…

И скоро уже в предрассветную мглу выйдет на охоту волк, движимый неведомым. И скоро уже будет новая заря, и озарит она землю новым светом, который изменит собою всё. Великие перемены начались уже в звенящем неощутимо безмолвии. Пути человека, волка и лошади соединились уже в месте, предназначенном изменить весь мир.

Пока же безмолвие ещё не нарушалось ничем, но… шум степного ветра горячего, яростно обдувающего лицо, ощущение невиданной быстроты и скорости, и ещё что-то, восхищающее совершенной новизной, беспокоили сон Длинноволосого, тревожа его, но не внушая страха.

А звёзды восточного края неба тускнели понемногу, растворяясь в еле заметном поначалу, но неотвратимо проясняющемся свете новой зари…

И наступила вскоре эта новая заря, осветившая незримые доселе пути…

 

4. Волшебный рассвет

 

В ночной степи, дремлющей в предрассветной тишине, раскинулся сосновый перелесок, глубины которого были сокрыты непроглядной тьмою. Беззвучно пролетела в темноте тень невидимая меж стволами сосен, и внизу, у корней дерева, сверкнули два огонька красных. Это глаза волка открылись, учуявшего полёт бесшумный совы. Но не эта ночная охотница встревожила его – разве обращал он когда либо внимание на птиц?

Вокруг, в темноте непроглядной, происходит что-то, неуловимо тонкое. Настолько тонкое, что и острейшим волчьим чутьём не ухватить. И всё вокруг так, как и должно быть, но… Отчего ему хочется выть, как в зимнюю ночь полнолуния, сливаясь в одиночестве бесконечном с поднебесной пустотой? Что собирается там, на востоке, чтобы проявиться с наступлением света? Волк ждёт терпеливо: то, что назревает – случится; и надо быть наготове. Продолжая лежать неподвижно, с прикрытыми глазами, он внимательно слушает.

Ночь завершается…

А потом, когда острые глаза его стали различать стволы деревьев на самом конце перелеска, время настало… Волк – очень крупный, настоящий богатырь своего племени – бесшумно поднялся на четыре лапы, потянулся, растягивая тщательно каждую часть своего упругого тела, и задрал морду кверху, принюхиваясь. Надо идти в низину, за туманом которой скрывается озеро. И это будет не охота: цела ещё туша лани, задранной прошлой ночью. Прищурив глаза по привычке, и сверкнув ими во тьме перелеска, отправился волк в путь свой, но не им самим выбранный.

И уже розовым светит восток…

 

. . . . .

 

Не так уже черна ночь, и не ярки уже звёзды: рождается на востоке свет утренней зари. В туманной дымке, невдалеке от берега озера, в траве высокой стоит понуро одинокий конь молодой, скорее жеребёнок. Шерсть его светло-коричневая, в белую крапину, без тёмной полосы на спине, характерной для животных его породы. Несколько дней уже, как остался он, Светлый, один. Случилось это далеко отсюда.

Косяк диких коней, в котором Светлый родился и вырос, испытывал тяжёлое время в этот месяц жары, завершающий лето. Выжжена трава в изнывающей жаждой степи, и мало стало воды в пересыхающих ручьях. Но косяк этот, в котором давно уже не слышалось игривого ржания, двигался упорно к западу, ведомый безошибочным чутьём вожака их, Быстроногого. Много дней длилось их путешествие в тяготах жажды и голода. И достигли они вершины холма высоко возвышающегося над степью, и видна стала вдали река широкая, вокруг которой зеленели маняще луга привольные и леса прохладные. Торжествующее ржание Быстроногого разнеслось звонко над просторами края этого, видом своим обещающего благоденствие.

Ведя косяк к воде, осторожный Быстроногий не учуял всё же опасности. С обычной своей опаской подошли лошади к реке, но не усмотрели угрозы в расположенных невдалеке длинных, прочных жердях. А в них была страшная угроза: жерди те, искусно установленные, представляли собою ограду, сооружённую человеком для ловли животных, спускающихся на водопой. Расслабившиеся лошади, всецело доверяющие чутью Быстроногого, спокойно утоляли жажду, стоя по колено в воде.

А потом случилась беда. Страшный крик, ужасный в своей ярости, раздался неожиданно, неведомо откуда, сметя грозой спокойствие приречной тишины. Всё изменилось вокруг, стало чудовищно пугающим. Безумная паника овладела сердцами лошадей, заметавшихся в поисках спасения от неведомой беды. И из укрытия, небольшого оврага, выскочила группа двуногих, кричащих ужасающими голосами. Эти двуногие быстро образовали цепь широкую, приближающуюся постепенно, но неотвратимо, к коням перепуганным. Выпускаемые ими стрелы свистящие были подобны летающим змеям вследствие привязанных к ним красных лент, трепыхавшихся в полёте. Яркие красные молнии прочерчивая, усиливали они панику несчастных животных, и полётом своим преграждали пути, которыми можно было вырваться на открытый простор. А быстро вертящиеся дубинки, метаемые двуногими, причиняли боль нестерпимую. И оказался вскоре косяк в ограждённом жердями пространстве, и выхода оттуда уже не было. Лишь Светлый оказался вне его, но не мог он подойти к сородичам своим, со всех сторон окружённым страшными двуногими, кричащими теперь уже торжествующе. И видел Светлый, как пал под их ударами Быстроногий. И в самого его летели стрелы, и одна из них ужасной болью ранила его в шею.

Кошмарной, в непередаваемом диком отчаянии, была скачка Светлого, не разбирающего дороги.

И несколько дней уже, как оставался он в одиночестве, ужасающим безысходной обречённостью. А между той рекой губительной и берегами озера, где оказался теперь Светлый, простирались огромные пространства дикой степи…

 

. . . . .

 

Длинноволосый встал задолго до рассвета. А два старика, единственные мужчины племени, кроме того израненного охотника, были невдалеке, у берега, словно ожидая пробуждения Длинноволосого. Он подошёл к ним, смотрящим на него внимательно и изучающее. Ожидания чего-либо нет в их глазах, лишь спокойная доброжелательность и, несмотря на его молодость, почтительное уважение. Никто не произнёс ни слова.

Длинноволосый знал, что времени у него ещё достаточно. И провести его ему следует наполнив особым достоинством. Добыть для этих людей хорошую дичь? У них сейчас достаточные запасы мяса, добытого вчера их храбрым охотником – но, несмотря на это охота за особой добычей может стать для них хорошим подношением. Длинноволосый решил, во что бы то ни стало добыть зверя волшебного – хранителя чудес, вестника, носителя посланий духов. И он уже знал, заметив их изображения на одеждах, лицах, жилищах, изучив, проявляя достаточное почтение, их амулеты и различные предметы поклонения, что священны для них, береговых жителей – Змея Чёрная и Лягушонок, а враждебен – Медведь. Ещё они используют украшения из птичьих перьев, а значит, духи неба почитаемы тоже. Этих знаний достаточно будет Длинноволосому, чтобы суметь найти для них достойный дар – носитель силы. Но следует проявить уважение к их правам на берега озера и окружающие леса – заручиться их разрешением на эту охоту. Длинноволосый указал обоим старикам на своё оружие, лежащее у того места, где он провёл ночь, затем на лес, уходящий к северу вдоль восточного берега озера и изобразил руками, что прицеливается. Потом руками показал, что поднимает что-то с земли и с вопросительным ожиданием стал смотреть на них. Один их них сказал что-то другому. Тот, другой, похоже, согласился. И тогда первый показал Длинноволосому на лес, на который он до этого вопросительно указывал. Жест его явно разрешал юноше отправиться туда, взяв с собою оружие. Можно было идти. А потом, когда он вернётся с добычей, можно будет и просить их разрешения поселиться здесь и привести своих сородичей.

Длинноволосый, подобрав оружие, повернулся к северу, куда ему было дозволено идти старцами. Встав прямо, юный выслеживатель воткнул дротик справа от себя, освобождая руки, и свесил голову вниз, глядя в землю у своих ног – начало пути в охоте за духом. Постоял так некоторое время, задержав дыхание в неподвижности освобождения. Затем он, Выслеживающий Пёс, охотник за духом, воспитанный Головным Волком, единым медленным движением поднял голову и руки, вытянув их прямо перед собой, во вдохе глубоком наполняясь открывающимся путём. И ясность глубочайшая высветилась в нём, охватывающая всё и завораживающая волшебной проникновенностью. Это было небывалое, никогда им до этого не испытанное ощущение.

И Длинноволосый отправился в путь, открыв ему своё сердце.

 

. . . . .

 

Волк, двигаясь к западу, направляется к низине прибрежной. Идёт он прямо, не крадучись и не прячась в зарослях, держа голову высоко. Серая шерсть зверя отливает синевой, превращая его в Волка Небесного. И алеет за ним небо, пылая зарёй возгорающейся. Чувства зверя обострены необычайно: сверх пределов обычного восприятия волка, лучшего из охотников степей.

 

В повседневности внимание хищника всегда устремлено только вперёд и лежащее перед его взглядом пространство, даже если сокрыто туманом или темнотою ночи, никогда не таит неведомого, неразличимого. Но в этот рассвет суть Волка стала иной: раскинутые впереди прибрежные заросли, размытые белым туманом озёрным, воспринимались с прежней отчетливостью, но уже не захватывали всего его внимания, которое распространялось теперь во все стороны без какого-либо предпочтения. И внимание это, в котором зрение вдруг перестало быть определяющим звеном, изменилось неузнаваемо: ни зрительное, ни слуховое, ни даже обонятельное восприятие уже не являлись ведущими. С необычайной силой возросло в Волке то, что раньше проявлялось в редких случаях, когда от глаз, ушей и носа было мало пользы: – тончайшее чутьё, усиленное в этот рассвет многократно, пронизало Волка Небесного, обретшего способность в дрожании воздуха улавливать серебряный звон запредельного. Чистейшая, ничем не замутнённая ясность... Настолько прозрачная, что за её безмолвием звенящим слышалась песнь небесная, нисходящая шёпотом проникновенным... И в песне той – волшебный зов манящий, уверенностью наполняющий Небесного Волка, дающий силу и устремлённость. Направление же пути – к лесу приозёрному – не вызывало сомнений...

 

. . . . .

 

Спокойно было Светлому на этом месте. Рассеется дымка тумана, взойдёт солнце, и останутся беды позади. Что-то в наступлении зари говорило об этом, давало уверенность несомненную... и отступал страх предыдущих дней, наполненных кошмаром безысходным. Восток всё светлее. Рядом воды озера, и они манят, обещая избавление от гнёта печалей. Надо идти туда, к озеру... а позади возгорается в небе рассвет алым огнём... Что за тайна в свете этого огня? Почему он так успокаивает, даря надежду и отраду безмятежную?

И закончилась уже тёмная ночь...

 

. . . . .

 

Проходя по открытой поляне, пересекаемой маленьким ручьём, Длинноволосый увидел сооружённые из длинных жердей тальника старые ограждения, выглядевшие давно заброшенными. Здесь же были и две огромные кучи высушенной, почерневшей уже травы, собранной, скорее всего, прошлым летом, а вернее того и ещё раньше. Эти люди держали здесь когда-то животных, наверное туров или зубров, а может быть лошадей.

Слева, где-то очень далеко от берега, раздался плеск рыбы, судя по шуму очень крупной. Гладь водной поверхности и близлежащие окрестности, буйно поросшие ивовыми зарослями, просматривались отчётливо, но впереди, на немалом расстоянии к северной части озера, различимо было в предрассветных сумерках белое пятно утреннего тумана. Значит там низина, а может быть даже и болото. И похоже, что к восходу солнца Длинноволосый будет в том месте.

Воздух совершенно недвижим.

Справа, за ивняком, простирались перелески из деревьев разных пород, образуя пейзаж прекраснейший для юноши, выросшего под сенью подобных же лесов. Эти леса не таили никакой угрозы в своих зелёных сводах. Слева – озеро, западный край которого только начал проявляться в свете наступающего утра. Два белых пятна виднеются там, вдали. Лебеди... Волшебная страна...

В своём пути Длинноволосый прошёл уже значительное расстояние, и места вокруг ничем не напоминали о близости людского поселения. Здесь уже стал возможен поиск добычи. Шаги юного охотника, и так всегда бесшумные, стали ещё более острожными.

Пятно тумана впереди бледнеет, рассеиваясь постепенно.

В белесой дымке показалась полоса северного берега, но леса за ней видно не было. Длинноволосый решил идти правее, в чащи леса, к которым был более привычен и в которых охотничье мастерство его должно проявиться полнее. Тем более что там, в той стороне, пылала заря алым огнём за кронами деревьев, что создавало сказочную картину необычайной силы, шепчущей о тайнах великих, готовых к проявлению. Древний лес в это предрассветное время полон был очарования и великолепия загадочного.

Но не удалился Длинноволосый далеко от озера…

 

. . . . .

 

И учуял Волк запах коня впереди, и мигом позже увидел его – молодого ещё жеребчика, в одиночестве пребывающего у берега озера. В другое время припал бы Волк мгновенно к земле, выискивая возможность незамеченным подобраться к добыче как можно ближе, чтобы рвануться затем прыжком стремительным в погоню смертоносную. Но не затаился он, готовый красться бесшумно; не возгорелся дух охотничий в Волке, что пропитан сиянием светлеющего в заре неба безграничного. Не сбавил он прямого шага своего, твёрдого и уверенного; не пригнул голову, неся её высоко в красе безупречной новой своей сути.

Заря волшебная… небесная песнь, исполненная силы… И зверь безжалостный, беспощадный охотник, пропитан ею весь… Окутан он красою и светом… и вышел он из этой зари…

И волшебная эта краса Небесного Волка пронизывает всё: так, что Светлый, заметив извечного своего врага, не испытал пронзительного дикого ужаса, который должен был охватить его при виде серого охотника степей, убийцы безжалостного. Зверь производил ощущение завершённости и наполненности, и от него не веяло угрозой смертельной. Из глаз волка изливалась вся безбрежность небес умиротворяющая, неведомым ощущением наполняющая, изменившая Светлого в самой его сути, избавившая от страха и беспокойства тревожного, сжигающего сердце его в последние дни. Светлый замер в настороженном ожидании, поражённый необычным ощущением. И это не страх… Изумление? Никогда не испытывал Светлый ничего подобного. Но ведь перед ним волк, беспощадный хищник… И развернулся конь молодой, и медленным шагом, постепенно убыстряющимся, стал отходить назад, к воде, не срываясь всё же в отчаянную скачку. А там, перед ним… длинная коса прямой полосой уходит в открытое пространство озера…

Появление Волка Небесного вынудило Светлого, дикого коня степного, ступить на эту косу, собирающую в этот рассвет начала великих изменений…

 

. . . . .

 

За огромным высоким тополем, широко раскинувшим свои величавые ветви, открывалась ровная поляна, круглая, правильных очертаний без изъяна. Место средоточия… одно из заветных, поддерживающих равновесие… Трепетно, но без малейшей нерешительности, совершенно неуместной в этом месте и в это время, Длинноволосый осторожно обогнул ствол тополя великана, и выглянул на поляну.

Там был волк. Зверь, должный вызвать тревогу и готовность к схватке, поразил Длинноволосого своей безупречной красотой и гордым достоинством. И он повернул голову, и посмотрел на юношу взглядом, казавшимся сиянием запредельного. Это не хищник, и не враг, с которым следует сразиться. Исполнен достоинства и силы чудесной был этот волк, небесный посланник, сотворённый в заре… Прохладная свежесть утра рождающегося… С востока алый свет, и шелест листьев волшебной песней приветствует его, посланника столь дивного явившего…

В восторженном восхищении замерло сердце Длинноволосого, но в действиях остался он безупречен: не таясь, открыто вышел он на поляну, глядя на Волка, Сотворённого В Заре, ожидая увидеть или услышать… Дротик в правой руке возвещает о том, что он воин; левая рука, прижатая к груди, говорит этим жестом, что сила его в сердце, а голова, чуть направленная к земле, выражает готовность слушать и слышать. Выставленная же на шаг вперёд левая нога – это его стремление и готовность идти на зов духа. Сама это поза – волшебная, принимаемая лишь в исключительных случаях – пропитывает Длинноволосого силой, изменяющей его…

Волк, повернув голову в прежнем направлении, продолжил свой путь, предначертанный небом… Но вот оглянулся он, приглашая взглядом, говоря в безмолвии: «Иди за мной», и направился дальше…

Странное, совершенно невозможное и нереальное шествие: волк, ступающий уверенно и спокойно, а далее – идущий так же спокойно за ним, извечным врагом и соперником, юный охотник с дротиком в руке. Редчайшее, особенное в значимости стечение потоков сил, небесных и земных, вызвали последовательность, предназначенную изменить всё… И осознаёт Длинноволосый, что встреча эта – важнейшее событие, но всех последствий для будущего представить он не может, как не смог бы и никто из мудрейших и проницательнейших. Но он, Длинноволосый, и не стремится к этому – не время сейчас думать о последствиях или причинах.

Заканчивается путь их через поляну эту, западным краем своим переходящую в прогалину, ведущую в сторону озера. И за прогалиной этой увидел Длинноволосый то, что ранее принял за северный берег озера, который на самом деле был ещё очень далеко. А то, что ему показалось берегом, была просто полоса земли, уходящая к середине озера этого великого.

Именно к ней, к этой косе и вывел Волк Длинноволосого, и здесь, остановившись, оглянулся ещё раз, словно прощаясь, и направился к северу, где за остатками тумана, почти уже развеявшегося, начинался лес. Волк, Сотворённый В Заре, выведший Длинноволосого, отважного выслеживателя народа Светлой Воды к дару духов сокровенному, свершив предназначенное Небом, скрылся тенью в последних остатках тумана. А на востоке поднялось уже солнце, показалось над дальним лесом…

Длинноволосый, восхищением наполненный без остатка, стоял, ощущая спиной тепло солнца раннего, и смотрел на запад, на невиданную, совершенную красоту, не сравнимую ни с чем. Гладь рассветного озера, огромной водной поверхности в тиши и красе, в лёгкой белесой дымке, затуманивающей дальний берег. Ровная полоса земли, зелёной травой покрытая, уходит прямо в этот водный простор, словно путь, приглашающий юношу ступить на него. И на этой косе, ближе к её дальнему концу, стоит, освещаемый поднявшимся уже солнцем, разгоняющим тончайшие остатки тумана вокруг него, чудной красоты дивный молодой конь. Он в одиночестве, что совершенно необычно для лошадей, и окраска его также отличается от окраски остальных его сородичей. Намного светлее обычных лошадей, к тому же покрыт белыми крапинами, похожими на хлопья снега.

«Я назову тебя Буран».

 

Светлый, стоявший неподвижно, насторожился, услышав тихий голос человека. Но этот голос, хоть и человеческий, не похож на те, которыми кричали люди у той страшной реки. Так же, как и чуть раньше при виде волка, Светлый не воспылал пронизывающим беспредельным страхом при виде человека, направляющегося к нему. Что-то в этом рассвете (или тумане?) изменило его, лишило прежних страхов.

Длинноволосый ступил медленно на косу и сделал несколько осторожных шагов, приближаясь к светлому коню. Он слегка подёргивает ушами, напуган, конечно же, но продолжает стоять на месте, а глаза его не горят страхом. В них Длинноволосый видит странное сияние. Понимание, недоступное своей глубиной осмыслению.

И никому, даже самому неумелому охотнику, не способному видеть соответствий, не могла бы прийти на ум мысль воспринять это чудо как охотничью добычу. Это великий дар, знак благоволения духов и сил земли и неба. Дар, посланный с восходом солнца. Небесный посланник привёл к нему, и теперь знал Длинноволосый, что он может привести сюда свой народ.

А Бурана же он, Длинноволосый, вместе с людьми Змеи, живущими на этих берегах, должен с благодарностью принести в жертву духам – покровителям озера. И, может быть, да и скорее всего, именно на этой косе свершится жертвоприношение…

Длинноволосый стоял на косе, окружённый водами огромного озера, а перед ним был изумительно красивый конь с ясным лучистым взглядом огромных глаз. Благодарность Волку, Сотворённому В Заре, и силам, пославшим его нашла выход в радостном, звонком смехе, разнёсшимся над тихим водным простором.

Буран же не проявлял уже страха и тревоги, не ощутив никакой угрозы в присутствии человека. А Длинноволосый, преисполненный умиротворения и радости, направился прямо к молодому коню, зная, что это предопределено в началах. Подойдя близко, вплотную, протянул юноша руку, успокаивающе посвистывая… и прикоснулся ко лбу светлого коня. Встряхнул головою Буран, вскинув её высоко, фыркнул недовольно. Захрапел было возбуждённо, но, успокоенный ласковым поглаживанием, остался на месте. Этот человек не враг ему, и Буран, доверившись исходящему от него миролюбию, мягкими своими губами потянулся к улыбающемуся радостно лицу этого человека.

Не может конь степной, вследствие сущности своей породы, быть один, а этот человек, проявляющий дружелюбность, может стать его товарищем, избавившем его от разрушительного одиночества. И, истосковавшись в этом одиночестве мучительном, Светлый раскрылся сердцем человеку, что сейчас говорил что-то своим таким успокаивающим голосом… и стал Бураном…

– Нет, Буран, ты не годишься в жертву водным и земным духам. У тебя другое предназначение, и я буду ждать.

Как же узнать о предназначении этого дара? Длинноволосый не сомневался, что сумеет его понять в своё время. Торопиться не следует – теперь довольно и того, что они, кажется, будут друзьями…

Свершилось… Привёл небесный волк человека к дикой лошади, превыше всего дорожившей безграничным привольем. И доверилась она человеку, не отвергнув предлагаемую им дружбу.

И пели уже звонко птицы утренние, радуясь появившемуся солнцу. И песни их разноголосые отмечали завершение рассвета, так похожего на все остальные…

То было одно из таинственных времён перераспределения сил и влияний, чьё взаимодействие приведёт к полным изменениям всего сущего. В неотвратимости этих изменений возгорался огонь, рождающий новых богов и духов, новые песни и легенды. Задули новые ветра… Духи земли и небес, духи четырёх сторон извивались неистово в танце безупречном созидания. В рассветах и закатах алый свет рождения наполнял всполохами огромными небо, что днём заливалось синевой чистой и ясной; а ночью же тьму сверкающую прочерчивали яркие линии проносящихся стремительно звёзд, намечающих своим полётом новые пути для всего, что взрастало под ними.

Тончайшее взаимодействие свершилось уже, вызывая великое потрясение, что в тонкости проявления своего ещё долго не будет замечаться никем из живущих.

Но оно началось, Великое Изменение, определяющее уже судьбы народов до самых последних времён. Три звезды, следуя Вечному Закону Обновления, прорезали уже в Волшебной Ночи темноту небес, и пути Волка Небесного, Длинноволосого и Светлого собраны были их полётом сияющим...

И отблеск их полёта сияющего не изгладится никогда в сверкании волшебном бесконечных россыпей звёзд…

 

. . . . .

 

Начинался ясный день конца лета, а предшествовала ему особенная перед потоком вечности ночь волшебства небесного, когда далеко на севере, в зелёных величавых горах замечена была смена времён. То были мудрецы знающие, владеющие тайнами влияния небесного огня. Отметили они эту ночь преломления, ждали которую много лет, собирая наблюдения свои в движениях светил небесных, земных ветров и в колыхании тонком чистого огня изначального. Далеко от них, на юге, над степью пустынной собрались в выси потоки незримые вихрями огня, вобрали дыхание вечности горящее, и вниз устремились невидимой молнией, расколов навсегда существующее равновесие, что восстановиться теперь должно новым соотношением.

Так боги спускались с небес в старые времена, но сегодня там, в степи, произошло нечто иное, в последствиях более значимое…

 

5. Черный Полоз

 

А на противоположном берегу озера, прямо напротив косы, сидела на стволе поваленного дерева Неспящая, очень старая женщина, которую даже Сказитель и Чёрная Птица не помнили молодой. Грузного телосложения, она отнюдь не была неповоротливой в движениях, а на тёмном, морщинистом лице сияли полные жизни и ясного осознания глаза, излучающие уверенность и непоколебимость духа.

Обладающая знаниями и безупречно владеющая силой своей жизни, Неспящая, в отличие от знахарей и колдунов, не носила амулетов, давно потерявших для неё значение в тонкостях истинного понимания духа… лишь изображение священного Чёрного Полоза, вытатуированное в молодости, ещё различалось на её тёмном лбу.

В этом отдалённом краю Шепчущего Озера Неспящая жила вместе с Розовой Водой, юной девушкой, давно лишившейся матери. Сюда, в это пустынное место, к их округлой хижине, крытой шкурами животных редко наведывался кто-либо из их соплеменников, которые, впрочем, не забывали снабжать их пищей и всем необходимым.

Сама же Неспящая почти никогда не покидала это место рядом с древним святилищем, хранимым ею. И лишь во время злых ветров, что унесли большинство обитателей поселения, была она среди людей, несчастного народа Чёрного Полоза. Помогла ли она людям? Выжил бы кто-нибудь, если бы не её поучения: возжигать определённые травы в определённое время; воспевать песни, призывающие добрые ветра; возноситься до изнеможения в пляске жизни перед сном и сразу после пробуждения; не хоронить умерших в озере, а сжигать, очищая их от злой силы? Что, если бы не выполнялись эти действия?

Но всё это в прошлом. Для племени Чёрного Полоза, пребывающего на грани исчезновения, пришло время изменений. Неспящая видела признаки этого ещё с зимы, а с начала последней луны знала это уже без сомнений. И вот этой ночью, волшебной, отметившей излом старых направлений, произошло нечто совершенно значимое, затрагивающее всё, что есть, и что ещё только будет…

Сейчас она сидела на берегу, на своём излюбленном месте напротив плоти Чёрного Полоза – той самой косы. Взор её был устремлён за просторы Шепчущего Озера, за дальние леса, где поднималось пылающее солнце. В сердце своём творила она молитву, почти неслышно возносящуюся с её чуть заметно двигающихся морщинистых губ. Так бывало при каждом рождении нового дня в течение многих десятилетий, но сегодня её священнодействие было особым. Она не просто приветствовала солнце и просила благословения – после одной-двух фраз Неспящая закрывала глаза и вслушивалась пристально и самозабвенно в утреннюю тишь… И чистота её сердца позволяла ей слышать неслышимое…

К берегу вышла Розовая Вода, девушка невысокого роста с тоненькой хрупкой фигурой. Её платье, сшитое из оленьей кожи, не имеющее рукавов и отороченное рыжим мехом лисы, охвачено в поясе красивым узким ремешком, сплетённым из цветных полос. Чёрные волосы, слегка вьющиеся, не достают до плеч и перетянуты налобной повязкой, искусно украшенной разноцветным орнаментом. Большие чёрные глаза на круглом лице девушки смотрят восторженно на необычайно красивый рассвет. Свежесть в утреннем воздухе… Дивная красота…

Розовая Вода подошла к самой кромке берега и, опустившись на корточки, сполоснула лицо прохладной водой. Затем, поднявшись во весь рост, вновь обратила взор к солнцу.

«Великий Небесный Отец, Розовая Вода стоит в твоих лучах, внимая их волшебному сиянию. Она счастлива и рада вновь приветствовать тебя, Великий Небесный Отец…»

Неспящая, глядя на девушку, возносящую молитву, улыбалась.

– По-твоему, сегодняшний восход красивее других, девочка? Чем же он отличается от вчерашнего и от остальных?

– Он потрясающе красив! Вокруг тишь утренняя и спокойствие, но что-то исходит оттуда, с востока, что волнует меня, лишая покоя.

– Ты ощутила силу, Розовая Вода, и я рада этому, – довольная, проговорила Неспящая. – Но ты решила, что это сила красоты рассвета, а это не совсем так на самом деле. В той стороне действительно произошло могучее проявление, но средоточие его – плоть Чёрного Полоза, уходящая в воды озера с того берега. Там явлено настоящее чудо, нисхождение небесного духа, и сейчас мы с тобой отправимся туда. Ступай же к лодке, Розовая Вода, моя девочка, нам пора плыть.

Лодка, выдолбленная из целого ствола дерева, лежала вверх дном на песке. Перевернув её и вытолкав на воду, прибрежные обитательницы отправились в путь, гребя двумя лёгкими вёслами. Далеко до другого берега, до косы, что является плотью Чёрного Полоза, но лёгок путь по спокойной воде. Вперёд, прямо на солнце… в прохладе утренней зари.

Неспящая понемногу забирала в сторону правой руки, чтобы подплыть к косе с южной её стороны.

И уже могли видеть они, что там происходит. И было это настолько необычно, что даже Неспящая была поражена. Там… чудо из чудес! Дикий конь, молодой, резвый, необычно светлой шерсти, и странный юноша, иноземец, стоят рядом так, словно они друзья. Юноша положил руку на шею светлого коня, и что-то говорит ему, со счастливой улыбкой на лице. Конь роет копытом песок под ногами, трясёт головой, но не в страхе, а в игривом задоре. Вот он взвился на дыбы, заржал громко в тиши утренней, и побежал лёгкой рысью, взбрыкивая и подскакивая, словно в танце. Иноземец бежал за ним, смеясь радостно, догоняя и хлопая его по спине или шее. Но вот он увидел лодку. Остановился, сказал что-то коню своему, и стал смотреть на подплывающих женщин.

– Смотри, Розовая Вода, ты видела что-нибудь чудеснее? Ты знаешь, что лошади очень пугливы? Эта же встретила человека только сейчас, этим утром, а он уже смог стать её другом. Дикое животное доверилось человеку. Отныне между ними узы. Конь этот – не просто животное, пойманное смелым охотником. Это – дар небес; и он, и этот юноша отважный приведены к Чёрному Полозу тонкими силами, не имеющими пределов в истоках всего. Смотри же, Розовая Вода, смотри открыв глаза и открыв сердце…

Девушка смотрела, внимая словам старой женщины. Красота и необычность увиденного переполняла её.

Длинноволосый не знал, что можно путешествовать по воде таким способом. Эти люди – настоящие хозяева озера. Вчера в поселении он видел несколько подобных лодок, лежащих перевёрнутыми на берегу, но не понял тогда их назначения.

Лодка уткнулась носом в берег. Неспящая сошла на землю, но Розовая Вода осталась на месте. Женщина подошла к юноше, что стоял неподвижно и смотрел на неё выжидательно.

– Так это ты спас Крадущегося Лиса?

Длинноволосый ничего не ответил, не понимая её.

– Да, это ты… Красивый у тебя конь, – продолжала Неспящая, указав рукой на коня. – И я вижу, что ты достоин такого дара. Только, как ты поступишь дальше?

Длинноволосый понял, что ведунья говорит о Буране. И понял также, что она не простая ведунья. Сила, распространяемая этой женщиной подобно сиянию, говорит о её ясности понимания духа сущего, и о нерасторжимой уже связи с ним. Ощущение великого могущества, излучаемого одним лишь обликом этой женщины, напомнило Длинноволосому о последнем дне Головного Волка, который тогда, перед своим уходом, так же поразил Выслеживающих Собак своей наполненностью безграничной силой, распространяемой вокруг подобно сиянию. Но сила та стала доступна Головному Волку лишь в последний день его пребывания в мире живых, когда уже открылся ему вход в мир духов, призывающий его перейти в страну мёртвых. Насколько же велика и возвышенна должна быть эта женщина в своих деяниях? И привела её сюда безупречная ясность, позволившая узреть в этом месте великое проявление воли верхнего мира. Величие подобных людей, как было известно Длинноволосому, не требовало проявления почтительности, – их суть превосходит обычные человеческие отношения.

Она хочет знать, как намерен он, Длинноволосый, поступить с Бураном. Но он сам этого ещё не знает. Но уж точно не принести его в жертву, как решил было в самом начале. Вопросительный взгляд его, каким он смотрел на старую женщину-ведунью, казался растерянным. Длинноволосый ждал её действий, доверившись более чистому пониманию этой женщиной сути происходящего. То, что её понимание более полное, не подлежало сомнению: сила её связи с духом несомненно велика, если не безгранична. А она же загадочно улыбалась, сияя то ли радостью, то ли восторгом… и пели звонко птицы утренние в окружающих лесах и над водой, освещаемой ярким солнцем.

Заметив изменение направления взгляда юноши, Неспящая обернулась. С юга приближалась лодка.

– В ней двое, – сказала Розовая Вода, разглядевшая всё своим зорким взглядом. – Кажется, это Сказитель и Чёрная Птица.

Это действительно были двое старцев. Они изначально плыли к жилищу Неспящей, чтобы поговорить с ней о юном иноземце, но теперь, увидев что-то совершенно необычное на этой открытой косе, направили свою лодку сюда. Открывшееся их взору произвело на них впечатление потрясающее: в добыче этого иноземца разглядели они дар небес – настоящий, великой силы и духа. Ведь не мог же охотник, каким бы ловким и удачливым он ни был, поймать в одиночку коня – быстрейшего и осторожнейшего из обитателей степных просторов. Чёрная Птица сказал своему старому товарищу:

– Этому Волчонку благоволят небеса. Волшебную добычу послали они ему, Сказитель. Такого коня я никогда не видел в степях. И он совершенно не боится этого Волчонка.

– А это место, Чёрная Птица… это же Чёрный Полоз, его священная плоть, – добавил Сказитель.

Поняли они, что это великий день. Чёрный Полоз, казалось, забывший детей своих, проявил силу свою, притянув настоящее нисхождение небес!

Вот уже и подплыли они к самому берегу. Старики сошли на берег, на землю косы, ступать на которую всегда запрещалось обычаями племени. Но сегодня особый день. Теперь уже и Розовая Вода, до того сидевшая в лодке, осмелилась покинуть её и тоже сошла на священную землю.

Буран, до этого стоявший смирно рядом с Длинноволосым, направился к самой оконечности косы. Дойдя до неё, встал у самой воды и стал смотреть вдаль, на запад. Вслед за ним подошёл к воде и Длинноволосый… Теперь самое время. Достав камень Светлой Воды, юноша присел к воде и благоговейно опустил священный талисман в озеро. Где-то, совсем рядом, раздался плеск играющей рыбы…

Длинноволосый, свершив подношение благодарности, встал, выпрямившись во весь рост, рядом со своим конём, и положил руку на его короткую гриву, перебирая её пальцами.

Оба они смотрели на запад, через водный простор Шепчущего Озера.

– Этот конь – дух-хранитель Волчонка, явившийся из страны снов, – произнёс вдруг Сказитель.

– Нет, – возразила на его слова Неспящая, – это обычный конь. Но дух проявлен здесь. И его проявление – основательно. Теперь изменится всё.

– Каким образом, Неспящая Мать? – спросил Сказитель.

– Небо вдохнуло что-то в этого коня, изменив его суть, – начала говорить старая мудрая женщина, владеющая словом. – Рука этого юноши – Волчонка, как зовёте его вы, – лежит сейчас на гриве коня, совершенно того не тревожа. Взаимное доверие и дружба пронизали их обоих. Слышал ли кто-либо из вас о диком звере, прирученном в один день? Такого не было и не будет никогда. Старые времена ушли с сегодняшним предрассветным сумраком, минули безвозвратно, завершив своё пение в вечности. Это говорю я, последняя из Неспящих Сестёр поверхности этого мира. Тебе, Розовая Вода, не стать Неспящей, я понимала это всегда, но лишь в сегодняшний восход поняла причину этого. Соотношение изменилось, и новые потоки теперь поведут судьбы всего. Изменения эти назревали давно, вот почему мы, последние в бесчисленных поколениях Неспящих Сестёр, не смогли, ни одна из нас, обеспечить продолжение давно существующей, и казавшейся нам единственно верной, расстановки сил верха и низа. Поколение наше прервано вследствие того, что новая расстановка наконец вызрела и начала проявляться, а мы, создания старого мира, не годимся для поддержания её равновесия. Появятся новые хранители, так должно быть, это неизбежное условие проявленного мира, стремящегося сохранить своё проявленное состояние. Это следует из самой расстановки. Она же ещё долго будет приходить в соответствие, и никому их нас, присутствующих при её начале, не увидеть, какую форму примет она в своём предначертании. Вот и ушло время Неспящих; впереди – новое, и моё внутреннее зрение, взращённое старыми силами, не может разглядеть его даже на длину руки. Всё, что я свершила в своей жизни, лишь готовило меня к сегодняшнему утру, к моему главному свершению, которое заключается в том, что я дам вам, присутствующим на этом священном месте, напутствие.

Оба старика, воодушевлённые её речью, и юная Розовая Вода, чьи глаза блестели от влаги, переполняющей их, с величайшим вниманием слушали слова старой женщины, несущие столько силы. Неспящая продолжала говорить:

– Это один из величайших моментов всех времён – бывших и грядущих. Нам, четверым присутствующим здесь сейчас, выпало быть тому свидетелями, и это накладывает на нас, приведённых сюда волею высших сил, огромную обязанность. Заключается она в том, что мы должны принять сегодняшнее событие как величайший дар, который следует беречь и лелеять превыше всего. Этим двоим, человеку и лошади, чья взаимная дружба и есть проявление новых потоков, мы будем помогать всеми своими возможностями. Их судьбы отныне не принадлежат им: они – достояние грядущих поколений. Содействие им во всем – наша задача, для этого мы приведены сюда, – но от выполнения этой задачи мы не должны ожидать чего-либо для своего блага. От понимания этого зависят судьбы грядущего. Поймите это, раскройте свой внутренний слух и внутреннее око, и раскроются ваши сердца. Суть и предначертание этого чуда, снизошедшего здесь, раскроется не сегодня, и мы должны проявлять безупречность в терпении. И, может быть, когда-то нам всё же выпадет узреть далёкий отблеск полных изменений, что смогут начать проявляться лишь в очень отдалённом будущем. Мы же можем надеяться только уловить отблеск их начала. Это всё, в чём заключалось моё напутствие вам, Сказитель, Чёрная Птица и Розовая Вода. Помните всегда мои слова, последней из Неспящих.

Слушавшие застыли в неподвижности полного внимания. Речь Неспящей Матери завершена, и мудрость, заключавшаяся в ней, заполняла их сердца великим пониманием. И все они смотрели в сторону оконечности косы, на запад, на двоих друзей, обретших сегодня друг друга… за которыми так волшебно дрожала прозрачная чистота утренней свежести.

Буран всё это время продолжал смотреть на запад. Длинноволосый же, по завершению речи старой женщины, которой он не хотел мешать, повернулся и теперь уже подошёл к людям.

– Он смотрит на святилище, Неспящая Мать, – сказал Чёрная Птица о коне.

– Да, – согласилась Неспящая. – Туда указывает его тень, слившаяся с водой.

– Он не смотрит, – сказала вдруг Розовая Вода, – он слушает.

Длинноволосый не понимал их речи (хотя, вроде бы, некоторые слова казались знакомыми) и внимательно изучал лица говорящих. Эта красивая девушка, похоже, говорит мудрые вещи, ведь двое старцев с большим вниманием относятся к её словам. И голос у неё особый, потому, что только на него реагировал Буран, поворачивая в её сторону уши, когда она говорила.

Неспящая посмотрела на снасти в лодке, в которой приплыли старики, и обратилась к девушке:

– Розовая Вода, достань верёвку.

Та посмотрела вопросительно на стариков, получила их молчаливое разрешение и исполнила сказанное. Неспящая приняла из её рук верёвку и заговорила с юным иноплемённым охотником:

– Послушай меня, Волчонок из неведомой земли. Достойна восхищения открытость твоего духа, сумевшего распознать верный путь. Это говорит о чистоте и ясности твоего разума, и о великой мудрости твоих учителей, – Неспящая пристально вглядывалась в лицо Волчонка. – Ты выбран проводником небесной воли, осознаёшь ли ты это?

Длинноволосый внимательно вслушивался в слова старой ведуньи. Она, произнося их очень отчётливо, говорит что-то о воле небес и, кажется, называет его волчонком. Да, некоторые слова её очень похожи на слова его языка.

Неспящая продолжала говорить:

– Вижу понимание в твоих глазах, Волчонок. Я, – она приложила руку к своей груди, – Смотрящая На Север, из Неспящих Сестёр, поющих под радугой. Эти двое мужчин – Сказитель и Чёрная Птица, – указав поочерёдно на каждого, сказала женщина. – А эта девушка, красотою и юностью подобная свежести рассветной зари, – Розовая Вода, идущая по росе. А ты? – Неспящая коснулась рукой груди юноши. – Назови нам своё имя.

Длинноволосый сообразил, что она назвала каждого из присутствующих, но не смог разобрать их имён. Также было ясно, что она спрашивает и его имя. Люди эти дружелюбны, поэтому не было нужды таиться. Он назвался, произнеся имя своё отчётливо, назвал и Бурана, и увидел в глазах этой женщины, что она поняла.

Засияли и радостно вспыхнувшие глаза Розовой Воды.

– Длинные Волосы! Его зовут Длинноволосый!

Понимание было и на улыбающихся лицах Сказителя и Чёрной Птицы.

– Да, так и есть.

– Длинноволосый. Он произнёс это точно.

– А коня его зовут Буран, – добавила Неспящая. – И если увидеть его скачущего, то он действительно будет похож на снежный буран. Этот молодой охотник разглядел саму сущность своего нового товарища.

Ощущение бодрящей новизны и восторженной радости витало в утреннем воздухе. Бездонная синева вечности отражалась в мерцающей необъятности воды. Завораживающая картина рождения нового дня наполняла благоговением. Дивный Буран, волшебной красоты и безупречного изящества, ступил на два шага в озеро, опустил голову и стал пить прохладную воду – неторопливо, медленно вбирая благодать свежести.

Неспящая, принявшая свёрнутую кольцом верёвку из рук девушки, указывая на Бурана, обратилась к Длинноволосому:

– Послушай меня, Длинноволосый. Конь этот теперь твой. Вы оба без колебаний ступили на предложенный путь, и он объединил вас навсегда. Теперь же выполни то, что я тебе скажу: возьми эту верёвку, накинь петлю на шею Бурана и веди его к святилищу, которое на том берегу озера, – женщина указала на западный край. – Мы проводим тебя, Длинноволосый, укажем путь к тому месту. Ты понял меня, Длинноволосый?

Она велит ему отвести Бурана к определённому месту на западном берегу. Это следовало из её жестов, которые нельзя понять иным образом. И он должен следовать её указанию: эта женщина – знающая.

Длинноволосый принял из её рук верёвку. Свёрнутая кольцом, она как раз подходила, чтобы быть надетой на шею коня. Только… получится ли у него это? Позволит ли Буран надеть на себя путы? Юноша направился к коню. Подойдя к нему, потрепал ладонью его гриву, нашёптывая в самое ухо: «Не тревожься, Буран. Отныне мы с тобою друзья и ты должен довериться мне». Затем медленно, осторожным движением надел петлю на его шею и обмотал всю верёвку вокруг неё.

В спокойствии принял Буран это действие Длинноволосого, что, такое простое в свершении, являлось уже проявлением нового времени, родилось в воздействии новых направлений.

И Длинноволосый, юный охотник, пришедший с запада, обретший величайшую на все времена добычу, ощутил это новое время всем своим сердцем, когда рукою, держащей петлю верёвочную, почувствовал коня быстроногого мощь, дикую, но уже подвластную ему.

И изливал отец Солнце свет свой живительный, сиянием тёплым пробуждая ласково вселюбящую мать Землю...

 

6. Хозяин Степи

 

Юноша, охваченный небывалым восторгом и возбуждением, потянул за петлю, несильно поначалу, но проявляя всё большую настойчивость… и конь, поддаваясь упорству человека, сделал шаг, потом другой, и двинулся за юношей к выходу из косы.

А Неспящая и Розовая Вода были уже там, и указывали путь Длинноволосому и Бурану.

Двое старцев, Чёрная Птица и Сказитель вытащили лодки на берег и, оставив их здесь перевёрнутыми, направились вслед за остальными.

Впереди шла Розовая Вода, ступая уверенно по хорошо известной ей местности. Позади, в нескольких шагах, Длинноволосый вёл своего Бурана, держа того правой рукой за не тугую петлю на его шее. По другую сторону от Бурана шла Неспящая, иногда поглаживая его мохнатый бок и шепча что-то еле слышимое. Слова её звучанием монотонным успокаивали коня, наполняли умиротворённостью и доверием к людям, что сейчас рядом с ним. А последними, на некотором расстоянии шли два старика.

Путь их дугою огибал северный край озера, и берег там был открытым, песчаным в некоторых местах, но чаще поросшим травою зелёной.

В трепетном благоговении вёл своего Бурана Длинноволосый. Песней удачи звучал для него стук глухой копыт светлого коня. И в странном, магическом созвучии вторило ему гортанное пение Неспящей, завораживающее простой, но очаровывающей красотою. И в созвучие это волшебное – очень тихое, не нарушающее покоя начинающегося дня, – дивно вплетался ласковый плеск волн озера, искрящегося красою и безмятежностью по левую руку от идущих.

Стройная фигура идущей впереди черноволосой девушки радовала взор, вызывая восхищённый блеск в глазах юноши. Иногда она оглядывалась, и несколько раз Длинноволосому удалось поймать взгляд её прищуренных глаз, сияющих пронзительно из-под чёрных бровей. Как же называла её эта женщина-ведунья? Талая Вода? Или тихая Вода? Её невесомая поступь была неторопливой, но уверенной. И она часто смотрела на небо, проникаясь его прозрачной синевою.

А Буран, поначалу безропотно позволивший человеку вести себя, начинал уже проявлять беспокойство. Он не был теперь столь податлив: верёвка на шее причиняла ему неудобство. Всё чаще встряхивал он головой, дёргая своей мощной шеей, пытаясь избавиться от этого неудобства. Труднее становилось Длинноволосому удерживать его, и если до этого он спокойно вёл коня одной рукой, не прилагая усилий, то теперь иногда хватался уже обеими руками за петлю, от которой Буран стремился избавиться с всё большей настойчивостью.

Видя, что конь утратил спокойствие и вот-вот может сорваться, начала действовать Неспящая. Подойдя к Бурану спереди, она остановила его, положив руку раскрытой ладонью ему на широкий лоб.

– Мы просим прощения у тебя, Буран, конь со светлой шерстью. Верёвка эта причиняет тебе беспокойство, но она не причинит вреда.

Конь уже не встряхивал яростно головой, но глаза его горели болью и мукой отчаянья.

– Тебя жжёт боль, конь светлой зари? Дай-ка, я посмотрю.

Женщина стала осматривать шею Бурана, нежно водя по ней пальцами, и вскоре они наткнулись на влажное место. Это была кровь. Она сочилась из зажившей уже было, но теперь открывшейся вновь раны, нанесённой у той реки, погубившей его сородичей.

– Тебя ранили люди, и это случилось совсем недавно. Значит, табун твой попал в беду, вот почему ты остался один. Но так должно было случиться, Буран: таковы предначертания.

Неспящая подтянула петлю верёвочную выше, к голове коня. Буран, почувствовав облегчение, успокоился. Но петля не могла бы удержаться там, а затягивать её было нельзя. И Неспящая, прошептав коню в самое ухо: «Будь спокоен, Буран. Всё будет хорошо», размотала верёвку, оставив на шее лишь саму петлю, которую перекинула через уши на морду коня, где и затянула её, не туго, но плотно. Конец же верёвки она передала Длинноволосому со словами:

– Это должно быть так. И держи крепко, Длинноволосый.

Охотник принял верёвку, и намотал кольцами, чтобы удерживать её у самой петли.

– Почему так бегают твои глаза, Буран, словно волки окружают тебя. Никто здесь не желает тебе зла. Я друг твой и защитник, и ты ведь принял мою дружбу. Пойми же, что ничто не грозит тебе сейчас, Буран, конь мой светлошёрстный.

Но не мог Буран успокоиться – петля, затянутая вокруг его морды, пугала коня. Он перебирал ногами, хрипел встревожено, и дрожью был охвачен весь.

Вдруг случилось то, чего никто не ожидал. Пугающе спокойным голосом Неспящая произнесла громко и отчётливо:

– Удержи его, Длинноволосый. – И, размахнувшись, с силой ударила ладонью в бок Бурана.

Конь взвился на дыбы, и разнеслось его громогласное ржание над просторами озера и окрестных лугов. Затем, сделав прыжок в сторону, ринулся вскачь, чуть не опрокинув рывком своим Длинноволосого, который с трудом великим сумел удержать верёвку, натянувшуюся, как тетива лука.

 

Но разве посильно человеку удержать дикого коня, выросшего на вольных просторах бескрайней степи? Натянувшаяся петля заставила Бурана забыть обо всём, кроме неистового желания освободиться от неё, избавиться от пут, ограничивших его свободу. Ещё рывок, и он понёсся, увлекая человека за собой. Верёвка обожгла огнём руки Длинноволосого, но он не выпустил её, сумел удержаться, напрягая все силы, и теперь отчаянно старался остановить Бурана. Конь вновь взвился на дыбы, молотя воздух передними ногами; юноша подскочил к нему, охватил его шею обеими руками, и повис на ней, прижимая её книзу.

Буран помчался вскачь, размахивая головой из стороны в сторону, стремясь сбросить человека, ноги которого волочились по земле, не находя в ней опоры. Юноша вцепился крепко в шею коня, но долго ему не удержаться, он ослабит хватку и тогда окажется под копытами обезумевшей лошади. Сделав неимоверное усилие, Длинноволосый подтянулся выше, закинул ногу на спину коня и… взобрался на неё отчаянным рывком.

И вновь, в который уже раз, Буран взвился на дыбы. И вновь звонкое ржание его потрясло неподвижный воздух до самых небес. Длинноволосый ещё крепче охватил руками шею коня… и удержался, не дал себя сбросить. Взбесившийся конь начал яростно прыгать из стороны в сторону, бить задом и подпрыгивать вверх. Но человек держался крепко, и яростная борьба не утихала долгое время.

Люди, поражённые, в немом изумлении смотрели на невидимое доселе никем зрелище – укрощение дикого коня. Старики потянулись было к верёвке, волочившейся по земле, но Неспящая остановила их жестом руки.

Вскоре Буран понял, что не сбросить ему со спины своей человека, но не мог он успокоиться. Отчаяние заставило его броситься в яростную, стремительную скачку. И понёсся он прочь от озера, к северу, к дальним холмам.

Длинноволосый держался, цепко охватив руками шею Бурана, а ногами – его бока. Но мчался конь по прямой линии, ровным галопом, вследствие чего движения его были уже размеренно плавными. Не ощущая более тряски, Длинноволосый осторожно отпустил шею Бурана и медленно выпрямился, обеими руками крепко держась всё же за коротковолосую гриву у самой холки.

Быстрый галоп коня – это волнообразное, плавное и равномерное движение для сидящего на нём наездника, и чем быстрее этот галоп, тем мягче ощущается его бег. Длинноволосый почувствовал это сразу; и был он в этом первый из всех людей.

А где-то там, позади, у синих, прозрачных вод Шепчущего Озера раздался торжествующе радостный возглас Неспящей:

– Это оно!!!

Криком этим, прекрасным в радостном возбуждении, прозвеневшим на все стороны пронзительным гласом Духа Небесного, отмечено было в вечности приручение дикой лошади и рождение Всадника, первого наездника Степи, испытавшего неистовое ощущение безграничности.

Вцепившийся в гриву Бурана Длинноволосый начал потихоньку осваиваться с ровностью стремительного бега. Посадка его становилась уверенней и постепенно приспособилась к бешеной скачке коня. Поначалу мёртвая хватка его рук становилась слабее и слабее, и вскоре Длинноволосый разжал пальцы, выпустив гриву жёсткую, и положил ладони на холку Бурана. Избавившись от сковывающего напряжения, юноша ощутил вдруг неистово будоражащий восторг полёта. Никто из людей никогда ещё не испытывал подобной скорости. Восхитительная новизна этого ощущения раскрыла что-то сокровенно-всеохватывающее в душе Длинноволосого. Он выпрямил спину, слегка откинувшись назад, и развёл руки в стороны, охватывая ими весь мир. А мир обнимал его, первого всадника, обдувая ветром горячим, свистящим в развевающихся длинных волосах.

 

. . . . .

 

Длинноволосый полностью отдался ощущению полёта. Душа его раскрылась, вбирая всю полноту бескрайних просторов. Забыто всё… неописуемый восторг безграничный…

Дивное ощущение… Должно быть именно это чувствует птенец орла в первом своём полёте…

Ветер, свистящий завораживающе…

И казалось Длинноволосому, что все пределы мира доступны теперь ему, слившемуся сердцем с конём своим, Бураном быстроногим.

Семь дней, долгих и утомительных, добирался Длинноволосый до этого озера, а вернуться, верхом на этом чудесном коне, мог бы он уже и сегодня. Если только сумел бы задать Бурану нужное направление. Всадник ещё не управлял бегом коня, ведомого лишь своею волей, но знал уже, что подчинить её в его власти. Но не сейчас… Ещё не время…

Сердце его радостно пело, ощущая небывалую свободу воспарившего духа…

Первый всадник несся на первом прирученном коне…

Долгой была уже эта скачка, и Буран начал успокаиваться. Бег его становился медленнее по мере того как утихало неистовое поначалу стремление избавиться от седока, вернуть свободную вольность дикому сердцу. Не так уж и утомительно нести на спине своей всадника, да и верёвка вокруг морды не причиняет нестерпимого неудобства. Привыкал уже к этому Буран. Но было и другое… Нечто сокрытое, зародившееся в самой глубине его сознания и до поры таящееся, начинало теперь проявляться. За естественным желанием дикого коня избавиться от седока было и более тонкое чувство, осознаваемое Бураном всё отчётливее. Что-то хорошее… Оно всё более охватывало коня… И становился он спокойнее, избавляясь от яростного неистовства в пылающем сердце…

И к нему, успокоенному, пришло понимание сути происходящего. Заключалось же оно в том, что всадник, крепко сидящий на спине его, уверенностью своей придаёт ему, Бурану, ощущение защищённости и избавления от тревог, порождаемых одиночеством, сводящим с ума…

И принял дикий конь главенство над собою человека, подчинился воле его, заменив ею кошмары одиноких скитаний…

Ощутил Длинноволосый, всадник степей, что конь его, быстрый Буран, спокоен стал под ним. Надо было думать уже и о возвращении к берегу озера, где остались те люди. Но как теперь остановить Бурана – дождаться, когда он сам остановится? Нет, так не годится; следует остановить его самому, а для этого надо дотянуться до верёвки. Юноша осторожно нагнулся к самой шее Бурана, обняв её правой рукой, а левой потянулся к морде коня. Действие несложное – и вот верёвка в его руке. Но длинна она слишком и волочится по земле; достал юноша нож свой острый, и обрезал лишнее. «Остановись, мой друг Буран. Отчего ты так несёшься стремительно? Это же я, Длинноволосый, товарищ твой и защитник». Натянув слегка верёвку, всадник не ощутил сильного сопротивления коня… и потянул ещё чуть сильнее… Но не остановился конь взмыленный, а, поддаваясь этому натяжению изменил направление движения – подался влево, в ту сторону, с которой к руке всадника шла верёвка эта, ставшая теперь ещё не поводьями, но уже поводом.

Вот оно… Знал теперь Длинноволосый, как управлять конём своим. И вот так, натягивая не туго повод, постепенно сумел он развернуть Бурана в обратную сторону, к озеру. Один лишь повод был в его руке, и, протягивая его в нужное время под шеей коня, мог бы он править в любую сторону. Теперь Длинноволосый стал уже настоящим всадником, способным перемещаться в любом нужном направлении. И настоящим хозяином просторов степных, необозримых и бескрайних, ощутил он себя...

 

Смотрите на чудо, воспойте

Его в грядущих веках.

Я – первый на свете всадник,

Так решено в небесах.

Красивые песни сложите,

Вечно чтоб жили в сердцах.

Я – всадник, Длинноволосый,

Пой,

Ветер в моих волосах…

 

. . . . .

 

С севера, со стороны Змеиной ложбины, возвращался уже не охотник, сумевший поймать и удержать коня. Это был Всадник, настоящий наездник и хозяин Степи. Посадка его была гордой; на лице сияла улыбка; и поднятой рукою приветствовал он ждущих его Неспящую и всех остальных, что стояли рядом с ней.

Вытянутая вверх рука с раскрытой ладонью вдруг сжалась резко в кулак, схватывая что-то незримое, но ощущаемое ясно в этом неосознанном жесте. Чем было вызвано это его движение, магическое в сути своей? Что связывала нить эта, которую Длинноволосый схватил не раздумывая, едва лишь почувствовав её безмолвно звенящее натяжение? Но не удалось ему осмыслить это; и решил Длинноволосый, что непроизвольно сжалась ладонь его в кулак. На краткий миг охватило его дыхание вечности, воспринятое им как непонятная печаль о чём-то давным-давно утраченном, что и не вспомнить уже даже в снах пробуждения духа. И отринул эту неясную печаль Длинноволосый, чьё истинное око встрепенулось… но не пробудилось…

Неспящая слегка повернулась к девушке.

– Ты видела, Розовая Вода, как он схватил что-то в окружающей пустоте?

– Да, я заметила. Это была одна из нитей, что связывают Землю и Небо?

– Нет, не то… Связующие нити между одним и другим чувствовать может каждый в определённое время, но это… Нечто более тонкое, приходящее из-за пределов всего, что только может быть. Не каждому дано осознать это присутствие. Даже ему, величайшему охотнику, отмеченному небом, лишь на кратчайший миг удалось уловить проблеск. Эти нити, посредством которых всё проявленное в прошлом переходит в настоящее и скрывается в будущем, пронизывают всё во всех существующих измерениях и являются истинной основой. Даже Огонь Небесный всего лишь одно из проявлений их натяжения, что уж говорить обо всём остальном… Юноша этот, хоть и неосознанно, но смог прочувствовать присутствие тайны, которую многие тщетно ищут не одну жизнь. Это случилось от того, что в нём сейчас открылись новые стороны; юноша этот длинноволосый обрёл своё направление…Ты видишь, Розовая Вода, какой гордой красоты он исполнен, рождённый заново…

– Да, он и его конь великолепны, Неспящая Мать. Он прямо светится весь гордостью и силой. Если бы не его молодость, мог бы сойти за величайшего из вождей. Вождей Волков или даже Орлов.

С таинственной улыбкой произнесла Неспящая загадочные слова:

– Вот это и не даёт оку внутреннему раскрыться…

…А всадник на светлом коне был уже близко…

 

7. Понимание

 

В безупречной красе завораживающая картина: всадник, гордо сидящий на великолепном коне необычной окраски. Едут они неторопливо, приближаясь с осознанием своей значимости. Буран движется шагом; он спокоен уже, приняв новое своё положение.

Подъехав к людям, Длинноволосый натянул повод и остановил Бурана уставшего. Перекинул ногу через шею коня и соскочил на землю. И, стоя на земле, ощутил он впервые, что ноги его гудят от перенесённого напряжения. Но Длинноволосый почти не замечал этого – душа его окрылённая полна была совершенно необычными ощущениями, словно он был заново рождён. Так оно и было на самом деле: рождён был сегодня Всадник, способный объять силою духа всю безбрежность Степи под синими небесами нового мира.

Никто не говорил ни слова: все просто стояли, и внимали зачарованно таинственному величию произошедшего…

Длинноволосый со смущённым видом посмотрел на старцев. Виновато указал на повод, словно извиняясь за то, что лишь это осталось от данной ему ими длинной верёвки. Но видел в их глазах лишь радость.

– Это ничего, Волчонок.

– Да, ты поступил правильно. И в отваге тебе не откажешь.

Заговорила Неспящая:

– Это было великолепно, Длинноволосый. Сегодня открыты были новые возможности, и ты достойно принял их. Конь твой, Буран, теперь послушен тебе безмерно. Но, думаю, сейчас ты устал и дальше поведёшь его пешком. Продолжим же наш путь.

Поначалу это было не очень заметно, но вот Длинноволосый начал ощущать последствия перенесённого непомерного напряжения. Ноги его одеревенели и отказывались уже слушаться. И это было сразу замечено остальными.

Сказитель и Чёрная Птица хотели помочь уставшему юноше. Но без знака Неспящей не осмеливались они принять из рук Длинноволосого повод, чтобы вести его коня. Ведь конь этот являлся волшебным священным животным, несущим сияние духа. И в свете сияния этого не могли они предпринимать что-либо без указания Неспящей Матери. И они лишь внимали безмолвно, двое мудрых старцев – Чёрная Птица и Сказитель, который теперь мог уже поведать о настоящей, волшебной сказке, сильнейшей из всех… кроме той… из первых времён, в которой говорится о поисках в холодной тьме, и о нахождении Огня…

На их изумлённых глазах был послан человеку столь сильный и быстрый помощник – лучший товарищ, какого только можно пожелать. Но являлся он даром великого могущества, и вследствие этого первое знакомство его с человеком отняло у последнего много сил. Это хорошо видно по юноше, Длинноволосому, который теперь еле держится на ногах.

Неспящая, видя его усталость, обратилась к нему с заботой:

– Дай мне, Длинноволосый. Я поведу его. И не беспокойся: теперь он спокоен и послушен.

Длинноволосый не стал возражать.

Буран, тоже утомлённый, потянулся к воде. Был отведён к ней, напился и теперь покорно шёл, ведомый старой женщиной. Юноша тоже утолил жажду прохладной водою озера.

А потом, когда они уже обогнули северный край озера и приблизились к лесу, скрывающему святилище, Неспящая передала повод и Розовой Воде, засиявшей радостно светлой улыбкой…

Когда они вошли в лес и углубились в него, Длинноволосый заметил, что некоторые деревья украшены цветными лентами, раскрашенными ярко перьями и даже целыми чучелами птиц. Висели также на ветвях и полосы змеиных кож, воспринимаемые как сильнейшие амулеты. Некоторые старые деревья, дано высохшие, имели причудливые формы, объединённые вместе в странный узор, созданный неведомыми силами, опоясывающими это древнее место. А там, в глубине, на открытой поляне виднелся огромный валун жёлтого цвета…

Средоточие древнего волшебства…

Дрожь пронзила Длинноволосого, заставив забыть о боли в ногах. Но дрожь эта не несла в себе холода, страха или какой-либо угрозы. Даже напротив – успокоение и избавление от ломоты в мышцах ощутил он, пребывая теперь в успокаивающем расслаблении.

Здесь они и остановились, по знаку Неспящей, смотрительницы этого святилища.

– Это место успокаивает, – сказала она торжественно. – Длинноволосый и Буран, я не позволяла вам отдыхать всё это время, потому, что лучше всего сделать это здесь.

Она знала, что иноземец не понимает её, но, владеющая безупречно силой слов, продолжала говорить.

Длинноволосый действительно не понимал. Но внимание его полностью отдалось завораживающему звучанию её голоса, исполненному величавого спокойствия. Слова старой женщины звучали в ушах Длинноволосого, не воспринимаемые разумом, но душою он понимал суть. Ещё до того, как она указала рукой, он знал уже, что ему с Бураном надо идти к жёлтому валуну, исполином возвышающемуся в центре поляны. Откуда пришло к нему это понимание? Не из самих слов ведуньи, а откуда-то из глубинной дрожи, составляющей их звучание. Это были истинные слова силы. Простые на слух и не мелодичные, они завораживали, как чудеснейшее пение, порождённое волшебной красотой. Подчинённый их ритмом, что улавливался даже не слухом, Длинноволосый подвёл Бурана к валуну гладкому, и здесь, совершенно уже расслабленный, улёгся на спину, смотря успокоенно на небесную синеву, что обрамлена была верхушками деревьев вокруг этой поляны. И почувствовал он, как силы его отдаются расслабляющим потокам безмятежности. В этих потоках, плавно вознёсших его, ощутил Длинноволосый совершенно отчётливо присутствие собрата своего нового, Бурана, верного товарища. Глазами он не видел его, но знал, уверенно и без сомнений, что конь его тоже лежит сейчас рядом. Только здесь, в этом волшебном месте, возможно такое единение. Даже в той скачке, принёсшей Длинноволосому небывалые восторг и радость, не испытывал он такого сладостного, волшебного ощущения. Длинноволосый и Буран, его верный конь, пропитывались здесь друг другом, и становились уже неразделимы. Именно для этого и нужна была волшебная безмятежность полного расслабления. И это место лучше всего подходит для такого состояния духа. Значит, поэтому женщина-ведунья не дала им отдохнуть после скачки той, и вела их сюда, невзирая на усталость и упадок. Знал Длинноволосый, в сердце своём открытом, что об этом и говорила ему старая женщина в своих словах, исполненных великой силы. Волшебное место…

Длинноволосый, продолжая лежать на спине, протянул правую руку к валуну, и стал медленно поглаживать его гладкую поверхность, воздавая благодарность…

Первым поднялся на ноги Буран. Тёплыми губами своими потянулся, пофыркивая и брызгая слюной, к лицу Длинноволосого. Юноша рассмеялся весело, отмахнулся и тоже вскочил на ноги. Конь отпрыгнул в сторону, задрал морду, и ржание звонкое прокатилось эхом по поляне.

А у края поляны, под ветвями липы, стояли Неспящая, Розовая Вода, Сказитель и Чёрная Птица. Не говоря ни слова смотрели они, как носились по поляне в задорной игре, догоняя друг друга и убегая, юный охотник, пришедший из неведомой страны, и молодой конь, вышедший из зари, из рассветного тумана.

– Они как два брата, – сказала Розовая Вода.

Настоящая, тёплая дружба связывала отныне этих двоих, радостно предающихся своей забаве, отдающей дань их юности и растущей силе.

В ветвях деревьев щебетали миролюбиво птицы. И близился вечер.

Затем все направились к берегу Шепчущего Озера, к хижине Неспящей, где она жила вместе с Розовой Водой.

Буран был привязан длинной верёвкой к дереву у самого берега, где было много зелёной травы. Сказитель, не трогая запасов хозяек, отошёл подальше от их жилища, набрал большую охапку, вернулся и развёл костёр. Чёрная Птица, зоркий охотник и меткий стрелок, также удалившись как можно дальше, исхитрился быстро подстрелить трёх уток. Двое пожилых мужчин, взяв на себя приготовление еды, действовали умело и слаженно, но не торопились в этом.

Неспящая сидела на своём обычном месте, на стволе поваленного давним ураганом дерева, с которого широко открывался вид на спокойные воды огромного озера. По правую руку от неё сидел Длинноволосый, мысли которого занимала возможность вернуться верхом на Буране к своему народу. Уверенность, что ему по силам такое путешествие, всё более наполняла юного выслеживателя, свершившего столь значимый поиск, несомненно с благоволения небесных вершителей. И суть этого благоволения не в том, что найдена новая, благодатная страна, а в освоении им великих возможностей, посланных с сегодняшней зарёй…

На другом конце ствола, слева от Неспящей, сидела Розовая Вода. Рядом с ней лежали несколько волосяных верёвок и узких кожаных ремней. Девушка что-то плела из них, следуя советам Неспящей, которая подсказывала ей, как сделать лучше. Длинноволосый не понимал слов, которыми они время от времени переговаривались, но знал, что за предмет создавался хрупкими руками темноволосой девушки.

Вот уже и еда была приготовлена, и старики позвали всех к огню.

– Пойдём, Длинноволосый, – пригласила Неспящая. – Отведаешь нашего угощения.

Юноша поднялся с трудом: боль в ногах всё ещё не проходила. Но он молод и силён, и завтра, после сна и отдыха, должно быть намного легче.

Солнце давно уже перевалило за полдень, и приближался вечер…

В молчании расселись все вокруг догорающего костра. Все, кроме Длинноволосого, жестами и состоянием мыслей воздали благодарность духу Селезня и Шепчущим В Воде. Длинноволосый же, согласно традициям своего народа, возблагодарил Повелителя Птиц; не произнося своей благодарности вслух, следуя в этом поведению местных жителей.

Приступили к еде также без единого слова. Длинноволосый знал, что это молчание соблюдается лишь здесь, во владении женщины-ведуньи, потому что вчера, у поселения, такого он не наблюдал.

Жареное мясо уток было великолепным на вкус. Ели все с удовольствием, чему способствовал и разыгравшийся утомительным днём аппетит.

Из чащи доносился шелест листвы деревьев, невдалеке плескалась вода чуть слышно, а заметно изменившееся небо (облака сгущались на западе) предвещало дождь в скором будущем. Ночью или, возможно, завтра. Это будет хорошее, благоприятное знамение.

По завершению трапезы кости птиц были возвращены воде, с присущей сытости и наполненности благодарностью.

Наступило время разговора.

Длинноволосый знал, что все теперь ждут его слов, устремив на него взоры в ожидании и любопытстве. Не просто ему будет поведать о своём намерении уехать верхом на коне и вернуться потом, позже, сюда, с остатками своего племени. То, что он должен сказать сейчас – очень важно. Юноша, собравшись с мыслями, поднялся на ноги.

– Я – Длинноволосый, – начал он, приложив руку к груди. Посмотрел на слушателей, увидел, что они внимательны и собранны, и продолжил:

– Там, на западе, – юноша указал рукой, – живёт мой народ, люди Светлой Воды. – Он вновь приложил правую руку к груди, а левую вытянул назад, словно показывая, что за ним кто-то есть. Затем вывел ладони перед собой и два раза разжал и сжал пальцы обеих рук. И опять указал рукой на пространство за собой. Замерев, стал изучающе рассматривать лица своих слушателей, ища в них понимание.

Жесты иноземца были просты и понятны вполне.

– Волчонок выразился ясно, – заговорил Сказитель, – он пришёл с заката. И там его племя.

– И оно невелико, – добавил Чёрная Птица. – Подобно нашему, но чуть больше.

Длинноволосый видел, что его поняли хорошо.

Розовая Вода высказала своё предположение:

– Их народ тоже преследовали злые духи… Поэтому их так мало?

Неспящая внимательно рассматривала Длинноволосого.

– Нет, не злые духи, – сказала она. – Их преследовали люди. Этот юноша – разведчик своего народа, и он искал новые земли для него.

Сказитель и Чёрная Птица насторожились при этих словах.

– Мать Неспящая, – заговорил Чёрная Птица, – ты думаешь, Волчонок хочет привести к Шепчущему Озеру своё племя? Он искал здесь новую родину?

– Он её нашел, – ответила старая женщина. – Время Чёрного Полоза закончилось, и вы знаете это в сердцах своих. Священный наш отец покинул нас навсегда, уступая место новым проявлениям. Но он сделал нам великолепный подарок на прощание: всю силу своей великой любви и заботы о нас вложил в волшебную песнь чистого сияния, обращённого в безграничность небес. И линии новых направлений, в неистовом колыхании ищущие своего равновесия, устремились к его плоти, и обрели устойчивость здесь, у этого озера. Это их неслышимое дрожание привело Длинноволосого и Бурана именно сюда, и связало их навеки крепчайшими узами. Чёрному Полозу удалось, в последнем его величайшем деянии, притянуть новые истоки сюда, к его любимым детям.

Длинноволосый внимательно слушал, пытаясь понять суть речи ведуньи. Она упомянула его и Бурана, а ещё, кажется, его племя. Значит, они поняли его верно. Но вот он отчётливо разобрал слово «сюда», а по тому, как вслед за этим встревожились оба вождя, стало ясно, что они обсуждают возможность прибытия сюда его народа. Длинноволосый ещё только раздумывал, как ему выразить эту свою мысль, а она, мудрая женщина, уже знала его намерение. Когда же она замолчала, он, медленно произнося слова, сказал отчётливо и ясно, указывая при этом на запад:

– Придут сюда!

– Придут сюда, – повторила Неспящая. – Хорошо.

Длинноволосый облегчённо улыбнулся, довольный, что объяснение его прошло так просто, и было принято благожелательно. Что ж, сложен был его поиск, а завершился так, что и в мечтах не пожелать...

У народа Светлой Воды есть теперь будущее: они будут жить здесь, у этого гостеприимного озера, с добрыми соседями. Длинноволосый, последний ученик Головного Волка, искал это чудо в безупречной устремлённости своего поиска… и нашёл… Но главное… Главное в том, что истинным, высочайшим результатом его поиска стало обретение им Бурана…

Конь – лучший из товарищей, способный обратить Степь не в пугающий неизвестностью край, обнажающий человека пред лицом грозных опасностей, а в раздольную страну, окрыляющую безграничными возможностями. Начинается эпоха великого воспарения духа, с начала времён приниженного поисками убежища, и неспособного, поэтому, раскрываться во всей своей полноте. Теперь это – в прошлом; и Длинноволосый пребывал в радостном восторге юного своего сердца. Он уже не выслеживатель, таящийся в зарослях и укрытиях; он – Всадник, первый из всех людей, открыто смотрящий в дали, уходящие за горизонт…

 

. . . . .

 

Солнце, сместившееся к западному краю неба, уже не обжигало. Чувствовалась прохлада приближающегося вечера. Можно уже было и отдыхать. Розовая Вода вернулась к своему месту, к лежащему стволу дерева. Заняв прежнее положение, она занялась прерванным делом – продолжила плести из полос кожи своё изделие. Длинноволосый направился на поляну к Бурану и уселся там, прислонившись спиной к дереву.

Двое старцев и Неспящая остались у догоревшего уже костра. Разговор их был об ожидаемых переменах, связанных с возможным прибытием новых поселенцев к их озеру. Такое уже бывало в прошлых временах; старые предания упоминали о нескольких случаях появления иноземцев, встречи с которыми происходили по-разному: некоторые вливались в состав племени, а с некоторыми приходилось воевать, защищая свои угодья. А в самых же старых преданиях говорилось, что и само племя Чёрного Полоза прибыло сюда когда-то, и в жестокой войне отняло эту землю у людей, живших здесь в то время.

Теперь же должны прибыть люди, с которыми, похоже, можно будет сосуществовать в согласии. Два или три жилища можно будет отдать пришедшим, учитывая, что остатки племени Чёрного Полоза свободно располагаются теперь лишь в одном. Но, кто знает, возможно, пришлые предпочитают жить в переносных жилищах, из тех, что покрываются шкурами животных. А Неспящую же более интересовал загон, в котором разместится Буран… а потом и другие лошади. И уже сейчас, в преддверии осени и последующей зимы, надо начинать заготавливать корм – собирать и высушивать траву. Поэтому завтра Чёрной Птице и Сказителю следует возвратиться в поселение и организовать выполнение этих возникших задач. Годны ли ещё заброшенные загоны, в которых когда-то уже содержались лошади и туры?

– Подправить и обновить их не трудно, Неспящая Мать, – сказал Чёрная Птица. – Завтра мы поручим это трём женщинам, Сёстрам Белого Оленя.

Сила и решительность, как прежде, слышались в словах вождя племени, обретшего уверенность в вернувшейся заботе о будущем своего народа. Глаза его, а также и глаза Сказителя, равного ему по положению предводителя, сияли мудростью и былой живостью. Они уже осознали, что тёмные времена вот-вот уйдут, и теперь следует им твёрдо и решительно вставать на новый путь. Жажда деятельности на благо будущего людей пробудила в них, обоих вождях, утраченный, казалось навсегда, дух предводителей.

Хорошо, видно, что они понимают важность предстоящих трудов. Хватит ли людей, чтобы заготовить и высушить достаточное количество травы, ведь не следует забывать и о добыче пропитания для людей, по возможности и для тех, что прибудут?

– Мы справимся, – с уверенностью заговорил Сказитель. – Мы, с братом моим Чёрной Птицей и двумя подростками, начнём ловить рыбу, а все остальные займутся заготовкой травы. На это у них уйдёт не много дней. Всё, если духи будут благосклонны, будет выполнено ещё до первых холодов. К осенней охоте первого снега мы уже будем свободны. А ведь у нас есть ещё и целая туша зубра, благодаря отваге нашего добывающего волка, Крадущегося Лиса.

Крадущийся Лис первым из народа Чёрного Полоза оказался в русле новых устремлений. Его вчерашняя охота была уже частью начавшегося изменения. Его ясности и чистоты духа хватило, чтобы оказаться в том месте, в то время. Что, если бы зубр не ранил его, не обездвижил? Он сам, как единственный воин-мужчина племени, не убил бы Длинноволосого, пришельца, иноплеменного лазутчика? Это поступок был бы правильным; но прежде путь его пересёкся со Степным Великаном, что привело к по-настоящему правильной последовательности, предложенной небесами…

К концу дня, при спадающей жаре, Розовая Вода закончила своё плетение. Слегка неуверенно, застенчиво улыбаясь, она понесла его Длинноволосому. Это было оголовье, предназначенное для Бурана; юноша и ранее догадывался об этом, но теперь увидел воочию. Девушка подошла к Длинноволосому и протянула ему оголовье. Сделано он было искусно и выглядело очень красиво, украшенное затейливым плетением, включающим несколько разноцветных ленточек и шнурков.

– Это для Бурана, твоего быстроногого друга, Длинноволосый.

С радостной, счастливой улыбкой принял дар черноглазой девушки восхищённый Длинноволосый. Теперь следовало попробовать надеть его на голову Бурана. Длинноволосый подошёл к смирно стоящему коню, повесив оголовье себе на плечо. Положил правую руку ему на шею, сразу за ушами, а левой стал поглаживать его широкий лоб.

– Прими это, светлошерстный мой друг. Черноглазая девушка сделала его с добрыми помыслами.

И без сопротивления позволил Буран обвязать голову свою человеческим этим изделием – знал он, что люди, которые сейчас рядом с ним, не станут причинять ему зла.

Два длинных повода имело это оголовье – для обеих рук; и сообразил Длинноволосый связать их вместе, что позволит при езде освободить одну руку, а то и обе. Да, так будет лучше. Юноша связал концы поводьев и перекинул их через голову к основанию шеи коня, туда, где он будет управлять ими, сидя верхом.

– Позволь мне и теперь взобраться на тебя, Буран.

Обратившись так к коню, Длинноволосый вскочил ему на спину. И в этот раз спокойно уже воспринял Буран человека на себе, всадника, к которому начинал привыкать… Он не попытался скинуть всадника, и не помчался отчаянно, обезумев от присутствия на спине своей человека. Так и остался он стоять на месте, а Длинноволосый слегка растерялся, не зная, как принудить коня двинуться вперёд. Ведь в первой своей скачке ему приходилось сдерживать коня, летящего стрелою, а теперь всё обстояло наоборот. Как заставить Бурана тронуться в путь?

– Ну же, Буран! Давай вперёд!

Длинноволосый начал похлопывать его ладонью вбок… всё сильнее и сильнее. Ударил пятками… сперва несильно, а затем и довольно чувствительно. Буран встрепенулся, подобрался, задрожав и захрипев, и… сделав скачок вперёд, побежал лёгкой рысью.

Розовая Вода залилась звонким озорным смехом, сияя от радости и восторга. Длинноволосый сделал на Буране небольшой круг, двигаясь неторопливо, затем вернулся к Черноглазой, обнажив зубы в широкой улыбке во всё лицо. Соскочив на землю, обратился к девушке, указывая на спину коня:

– Попробуй теперь ты, Черноглазая. И не бойся, он не сбросит тебя.

Розовая Вода перестала улыбаться. Это было так неожиданно… и так заманчиво. Справится ли она? Ведь перед нею лошадь, животное, огромное по сравнению с ней, хрупкой юной девушкой. Но она не испугалась, это был не страх. В том, что удержится на спине коня Розовая Вода, она была уверена… Но вот… волнение небывалое… ощущение новизны… Ни к чему сомневаться! Чудо испытать выпало ей, в этот волшебный день! Уверенно подошла она к Бурану, положила руки ему – одну на спину, другую на шею.

– Примешь ли ты меня, Буран быстроногий? Я – Розовая Вода, и я друг тебе, как и хозяин твой, отважный Длинноволосый.

 

Буран повернул к ней голову и мягко ткнул носом в плечо. Как же взобраться ему на спину: ведь высоко для неё. Так лихо, как вскакивал на него Длинноволосый, она не сможет. И тут Длинноволосый, что держал поводья стоящего спокойно коня, чуть пригнулся и подставил ладонь, предлагая ступить на неё. Розовая Вода благодарно улыбнулась, поставила ногу на ладонь юноши и, ловко подброшенная им, взобралась на спину Бурана. Тот продолжал стоять на месте, спокойно восприняв всадницу. Длинноволосый не перекинул поводья через голову коня, чтобы отдать их Черноглазой, а потянул за них, увлекая коня за собой. Когда же тот тронулся в путь – небыстрым пока шагом – Розовая Вода вцепилась в гриву Бурана, охваченная неожиданным испугом, который вскоре уже и отпустил её. Длинноволосый вёл коня шагом, постепенно убыстряя его, перешёл вскоре на лёгкий бег, так же убыстряющийся.

Стремление удержаться сковало чувства Розовой Воды, и эта первая поездка не дала ей хороших впечатлений. Но вот Длинноволосый, проделав немалый уже путь, остановил Бурана и передал поводья ей. И лишь теперь новый восторг, не сравнимый по силе со всем, когда-либо испытанном этой девушкой, начал пробуждаться в её душе, встрепенувшейся в радости. Юноша отошёл в сторону, ободряюще указывая ей направление вперёд, призывая самой тронуться в путь. Где-то позади, вдалеке уже, раздались голоса Сказителя и ответившего ему Чёрной Птицы.

– Ты видел это? Внучка наша едет верхом на коне!

– Да, это чудо, вселяющее надежду в моё сердце!

Розовая Вода взяла поводья в правую руку, обернулась с сияющей улыбкой к старикам и Неспящей и помахала им левой рукой.

– Не бойся, девочка моя! – крикнула ей Неспящая.

Но в пожелании этом не было уже нужды: Розовую Воду охватило радостное возбуждение предстоящей скачки. Тут Длинноволосому пришла мысль верная: он подошёл к кустам ивняка, отломил один прут и, вернувшись, вручил его Черноглазой.

– Благодарю, иноземец. А ты, Буран, не тревожься, я не причиню тебе боли.

И, когда девушка хлопнула коня в бок, совсем несильно, тот сразу пустился в быстрый галоп. Тут же выронив хлыст, Розовая Вода вцепилась обеими руками в поводья и гриву Бурана. Но плавным был его галоп, не то, что испытанная ранее девушкой тряская рысь. Совсем другая езда! И уже свободно держалась Розовая Вода на спине Бурана, всей душою отдавшись этой скачке.

Перестук копыт, ровный и плавный, околдовывает волшебным ритмом. Скорость... та, что бывает лишь в снах полёта... Сейчас же это был настоящий полёт... в небесной благодати воспарение... Ветер... такой ласково мягкий... теплом нежным окутывает, заставляя трепетать поющее сердце девушки... И растворяется Розовая Вода в этом ветре... в этой песне степей... Разводит руки в стороны, обнимая ими весь мир... что пропитывает её сладостной дрожью... Выгнувшись в талии, запрокидывает голову назад, устремляя взор сверкающий в небеса... Глаза её сузившиеся, на раскрасневшемся лице, смотрят вверх и вперёд, а руки, разведённые в стороны, распахивают сердце... и охватывает оно, изливаясь песней, все существующие пределы...

Какая же сила позволяла ей, хрупкой девушке, удерживаться на спине скачущего во весь опор коня? Насколько же блестяще взращён и отточен Неспящей Матерью огонь духа Розовой Воды, что позволяет ей так свободно сливаться с ритмом и неудержимой скоростью неистового Бурана? Когда, в какой высоте или глубине духа не существует уже преград? Какая чистота позволит уже сливаться с любым проявлением? Похоже, Неспящая знает это, знает очень хорошо... и у неё достойная ученица...

И скачет по степи на коне светлошерстном девушка... прекрасным, сказочным видением, очаровывающим волшебною красой...

 

. . . . .

 

Следующее утро осветило сверкающий бесконечными искрами мир, блестевший от влаги после выпавшего ночью дождя. Но теперь небо было чистым, предвещая ясный день.

Длинноволосый сидел верхом на своём Буране, готовый тронуться в путь. Пребывал он в наилучшем расположении духа, предвкушая лёгкое и скорое возвращение к сородичам.

– Мы с Бураном уходим, – сказал он остальным.

– Путь мой сюда длился пять дней, – добавил юноша. Показал пять пальцев руки, а затем указал на солнце, изображая его путь по небосводу. – Это не очень далеко. Ждите нас скоро.

Чёрная Птица и Сказитель, казалось помолодевшие за вчерашний день, ответили не сразу. Сперва он погладили, осторожно, медленными, благоговейными прикосновениями бока и шею коня.

– Ясным и светлым пусть будет ваш путь.

– И пусть окутают вас своей защитой Владыки Степи.

Неспящая же сказала торжественно:

– Оставайтесь открытыми, хранимые Небом первые на величайшем из путей.

Розовая Вода воздержалась от слов, слишком молодая для таких речей. Она подошла к Бурану, погладила голову его, обняла мягко шею и нежно прижалась к ней щекой. Снизу вверх посмотрела на Длинноволосого, смутившись, опустила взор и отошла в сторону, встав рядом с Неспящей.

Слова сказаны. Пора отправляться. Длинноволосый взмахнул рукой в прощальном жесте, ударил пятками в бока Бурана, и тот сорвался длинным прыжком, перешедшим сразу в стремительный галоп... Удаляясь на быстроногом коне всё дальше и дальше на запад, он не оглядывался. И лишь у самого горизонта, став почти уже неразличимой точкой, остановил он бег своего скакуна, оглянулся, поднял руку... и отправился дальше, за горизонт...

Так покинул их Длинноволосый, юноша неведомого племени, бесстрашный их разведчик, сумевший в одиночестве пересечь открытую степь. Безупречны его решимость и стойкость в выполнении назначенного. Отважный герой своего народа, достойнейший из героев всех народов... верностью выбранному пути и чистотой сердца достоин он посланной ему судьбы...

 

8. Возвращение домой

 

Волшебной красою сияет беспредельное небо, в котором висят неподвижно белые клубящиеся клочки, причудливые обрывки облаков ночного ненастья. Сверкающая белизна их идеально подчеркивает чистейшую ясность и бездонность божественной синевы небесного свода. Сила и проникновенность этой красоты охватывает без остатка всё сущее, что только может быть. Сама вечность, истинная, тончайшая суть проглядывается неуловимо за этой синевой. А под этим сверкающим великолепием раскинулась, омытая дождём обновления и благодати, сказочно прекрасная страна – Великая Степь, привольный край безграничных пространств.

На ровной, однообразной поверхности её не происходит, кажется, никакого движения. Словно здесь, в этот день, опустело всё по неведомому замыслу. Но это не так... не опустела равнина... Мелькнёт иногда лисица красным пятном в бурой траве... Олень, с ветвистыми рогами, направляется к водопою... и осторожно крадётся волк по его свежему следу... А вдали, сливаясь с горизонтом, движется огромная серая туча – бредёт там, вздымая пыль, стадо бесчисленное зубров... Всё это обычные проявления для степной равнины, но сегодня они не воспринимаются, сливаясь там, внизу, в единое однообразие, расходящееся к окружающему всё горизонту – границе неба, что кольцом волшебным заканчивает всё... и всё начинает... И оттого не воспринимаются обычные проявления, что там, на равнине, в центре безбрежности, происходит проявление необычное: еле различимая точка, сияющая невидимым светом, притягательностью своей волшебной собирает всё внимание небес... Почти незаметно, еле уловимо, но она движется... даже в движении являясь самым центром опоясанного горизонтом круга...

Это Длинноволосый на быстроногом коне, Буране светлошерстном, скачет по степи прекрасной, объятый песней радостного торжества. В правой руке копьё, остриём вниз, в левой поводья... волосы длинные развеваются за плечами... задыхаясь от восторга, несётся домой первый всадник Великой Степи... Совсем иное, чем в начале, настроение владело им сейчас, по завершении поиска, явившегося в высшей степени благоприятным. Благодаря Бурану, верному коню своему, он, Длинноволосый, теперь чувствовал себя полновластным хозяином открытой степи, не имея нужды прятаться от кого-либо... волшебное ощущение...

Но случилось что-то в этой последовательности... и было оно предопределено изначально... Направления вещей и явлений, ведомые высшим намерением, расположились так, что в самый центр потока, ведущего Длинноволосого, удалось проникнуть дыханию тьмы... Что ж, достижению высокой цели были отданы все силы этого отважного юноши, весь огонь его юного сердца.

Это была боль, что почти незаметно затеплилась в его груди ещё ночью. Тогда, проснувшись, он воспринял её как следствие предыдущего дня, очень напряжённого, когда он нашёл Бурана и сумел подчинить своей воле, отдав этому много сил. Всё тело до сих пор ещё болит, но это в порядке вещей, так и должно быть после того неимоверного напряжения. И эта боль проходит постепенно... А вот то тепло внутри, впервые проявившееся ночью, уже начинает причинять серьёзные неудобства. И оно усиливается, переходя иногда в жгучие вспышки боли... так, что даже темнеет в глазах...

 

. . . . .

 

Всё медленнее едет Длинноволосый, всё чаще переводит Бурана на шаг. Скоро ночь уже, надо будет отдохнуть подольше. Если завтра не будет хуже, то к концу дня он достигнет земель своего племени. Но Длинноволосый не думал о том, что будет завтра, он высматривал подходящее место для ночлега. И вскоре увидел в глубокой ложбине небольшую рощицу.

Ночь была ужасной. Задыхаясь, просыпался Длинноволосый, хватаясь за горячие виски, чтобы унять нестерпимую боль. В недоумении смотрел Буран, привязанный невдалеке, на человека, протягивающего руки к небесам. «За что позволили вы Злому Духу овладеть мной? Что я сделал неправильно?» Длинноволосый доставал из мешочка свои амулеты, ища поддержки в них и защиты. Боль отступала, и он вновь забывался тревожным сном.

Наутро ему было лучше. Длинноволосый поднялся на ноги, растерев их, чтобы унять ломоту. Собрав вещи, отвязал Бурана от дерева и взобрался ему на спину. Боль ушла, но юноша не чувствовал себя отдохнувшим после этой тяжёлой ночи. Хворь, кажется, оставила его. Чем же он заслужил её, что нарушил он действиями своими или помыслами? Но разве это всегда может быть доступно пониманию человека? Остаётся лишь принимать всё как есть...

Путь его вновь был лёгким, почти таким, как вчера утром, в начале этого возвращения. Дышится легче, и огонь, сжигающий внутри, не пылает... но всё ещё чувствуется его тепло тревожащее.

Второй день уже, как покинул он озеро, и впереди, в расположении пологих холмов, узнаваемы становятся очертания местности, за которой находятся владения его соплеменников. И вполне возможно, что вскоре он встретит Бегущего За Ветром. Тот, наверное, уже давно высматривает возвращение Длинноволосого.

Потом оказалось, что облегчение, испытываемое Длинноволосым утром, было временным. К середине дня огонь вернулся... с ужасающей силой, от которой темнело в глазах. И он, Длинноволосый, начал понимать... Это так умирали люди, живущие у Озера? Но, если он вернётся домой, то не умрут ли так же и его соплеменники? Что же должен делать он, их выслеживатель, возвращающийся из самого важного для племени и, казалось бы, удачного поиска? Что же, для начала он поговорит с Бегущим За Ветром, не приближаясь на опасное для того расстояние. Далее... всё должно будет сложиться хорошо. Не может же быть, чтобы всё это было зря...

Силы сжигаются чужеродным, враждебным огнём, проникшим в тело Длинноволосого, и остаётся их всё меньше. Буран движется теперь шагом, и наездник не погоняет его, задавая лишь направление. Вот уже и близко те холмы узнаваемые, и скоро он достигнет их. Если Бегущий За Ветром там, то он уже должен видеть приближающегося всадника.

Держаться на спине Бурана всё труднее. Не таким представлял Длинноволосый своё возвращение домой...

Время, кажется, остановилось. Тело юноши склоняется всё ниже к шее коня, глаза застилает тёмно-красная пелена. Всё глубже проваливается сознание в мир сновидений. Он уже не держится на спине коня, а лежит на нём, обняв руками его шею. Копьё он выронил уже давно. В глазах краснота, а в ушах – стук тяжёлый грозных барабанов смерти. Но Длинноволосый помнит о завершении. Помнить себя до самого конца упорно и настойчиво учил его Головной Волк. Пока зрение способно различать реальность, силы должны быть сосредоточены на достойном завершении начатого. Уверенность эта всегда становилась сутью Выслеживающих Собак, обучаемых Головным Волком. А Длинноволосый – из его лучших учеников.

Встряхнул он головой, разгоняя туман, застилающий взор, выпрямился, сев ровно, как подобает отважному наезднику... и увидел впереди человека.

А тот уже давно следил за приближающимся из Степи всадником. Долго не мог разобрать он, что же видит он там, вдали. Что это за животное невиданное? А затем и разглядел, что это человек на спине лошади. И, похоже, что человек этот обессилен. Долго ещё приближалась лошадь, неся эту ношу странную на спине. Но вот человек пришёл в сознание, выпрямился, и вскинул руку в приветствии.

Бегущий За Ветром был поражён – брата его, Длинноволосого, не узнать: лицо, исхудавшее, потемнело; глаза пылают, переполненные глубокой болью; в хриплом дыхании тяжёлом – бессилие и огромная усталость. Он ранен? Нет, не похоже. И почему он на коне? Как ему удалось в одиночку поймать такое животное? Бегущий За Ветром кинулся к нему.

– Стой, Прыгучий Заяц! – остановил его Длинноволосый. – Не приближайся ко мне! Будь осторожен, отойди на ветер и не открывай рта.

Значит, вот в чём беда. Длинноволосый назвал его выдуманным именем, уберегая от злого духа! Сам он поражён им, сжигаем изнутри, и не хочет, чтобы тот перешёл к Бегущему За Ветром.

Бегущий За Ветром передвинулся к западу, на ветер, как велел ему брат, заботящийся о нём. Длинноволосый продолжал:

– Поиск мой закончен, я вернулся. И я нашёл лучшее из того, что только можно было. Но... я очень устал... Остановимся за той вершиной, Прыгучий Заяц... мне надо отдохнуть. Там вода... и деревья... Идём... но держись от меня на ветре...

И Длинноволосый направил Бурана к месту, о котором говорил. Здесь уже ему было всё знакомо. Только бы не упасть...

Бегущему За Ветром тоже казалось, что брат его, Длинноволосый, вот-вот упадёт со спины этого животного. Как странно видеть человека сидящем на спине дикого зверя. Это же настоящее чудо! А сможет ли он удержаться, если конь, самое быстроногое создание, помчится во всю свою прыть? Почему этот конь, необычайной странной окраски, так послушен и спокоен? Что произошло с Длинноволосым в его поиске, что, какое событие связало его с быстрейшим животным Степи, поймать которое считалось для любого охотника необычайной удачей? Несомненно, это было волшебное, сказочное воздействие высших вождей, ведающих путями духа. Но заговорить Бегущий За Ветром не решался...

Буран чувствовал, что наездник уже кое-как держится на его спине, – в любой момент может упасть, потеряв равновесие. И он, светлошерстный конь, первый в потоке силы, вознёсшей человека к вершинам могущества, старался нести своего всадника плавно, ступая мягче и медленнее обычного своего шага. Ведь человек этот не был чужим Бурану: их связывали странные, непостижимым образом возникшие – настоящее чудо и волшебство! – узы товарищества и единения. И тот, что шёл теперь рядом с ними, невдалеке, тоже воспринимался Бураном членом их группы, нёсшим дополнительную защиту и поддержку.

Вскоре добрались до гребня, до его возвышенности. Здесь остановились, и Длинноволосый стал всматриваться вперёд. Отсюда уже виден родной лес обоих выслеживателей.

Бегущий За Ветром не мог более сдерживать великого своего любопытства: слишком уж необычным было возвращение Длинноволосого, сидящего сейчас на спине великолепной грации животного.

– Мы на вершине, брат. Вон наш лес, и он ждёт тебя.

– Нет, – Длинноволосый горько улыбнулся. – Туда нельзя мне... Останемся здесь... в той ложбине внизу... Я должен ждать... А там... может, тебе придётся... привести нашу мать, Осеннюю Луну... Побудем же пока здесь... наверху... Так хорошо... виден лес наш...

Бегущий За Ветром выждал некоторое время, давая брату возможность налюбоваться родным краем. Затем начал говорить:

– Каким был твой поиск? Ты расскажешь мне? Здесь, наверху. Или когда спустимся в ложбину?

– Слушай меня, брат, – обратился к нему Длинноволосый. Говорил он с трудом, тяжело дыша. – Это Буран, мой товарищ... Небесный Волк послал его мне и мы по-настоящему подружились с ним. Я расскажу тебе, как всё было в моём поиске…

…Пять дней я шёл на восток и немного к югу... Там, посреди открытой степи, я нашёл прекрасную страну – огромное озеро, окружённое лесами. Там живут люди, но они были поражены злым Духом, что сейчас и во мне... и осталось их немного... Они очень гостеприимны и будут рады нашему приходу... Там властвовал Злой Дух, но, думаю, он не переживёт зимы. Там, на берегу озера, явился мне Небесный Волк, и отвёл к этому коню, которого я назвал Буран. Места там – лучше и не пожелаешь...

– Никто ещё не совершал подобного поиска. Ты – величайший выслеживатель, Длинноволосый. Головной Волк гордится тобой.

Длинноволосый печально улыбнулся.

– Небо благоприятствовало мне... И оно... дало нам коня... Пять дней я добирался... до озера. – Тяжело давалась речь обессиленному Длинноволосому. Он задыхался от произносимых слов. – А вернулся... верхом на Буране... за два дня... Мог бы и быстрее... Бегущий За Ветром... Это оно... Небо... Дало нам величайший дар...

Бегущий За Ветром с благоговением, к которому примешивались гордость и, может быть, жалость, смотрел на Длинноволосого.

– Солнце спускается, идём же вниз... – сказал Длинноволосый и направил коня своего к ложбине небыстрым шагом.

 

. . . . .

 

Буран знал, что на сегодня путешествие их должно закончиться в той низине, выглядевшей гостеприимным убежищем. И уже привычно ему было нести седока осторожно: шёл он медленно, аккуратно переставляя ноги. Начинался пологий спуск...

Впереди, в нескольких шагах, белеет в бурой траве небольшой камень. Невелики его размеры и не может он быть препятствием, способным задержать путь Бурана.

Но вдруг... Блеснула под ним чёрная полоска зловещей тенью. Змея! Буран замер, задрожал испуганно, попятился, присел на задние ноги... и прыгнул...

Ты видишь, брат мой, Бегущий За Ветром? Ты видишь, как воспарил конь мой? Как он беспредельно быстр и ловок... Он – настоящее чудо; ты видишь это? Бесподобно прекрасен его прыжок, совершенный в красоте и силе! И длится он бесконечным полётом. Тело моё растворилось, лишилось тяжести, и несёт меня ввысь Буран – волшебное существо – на крыльях степных ветров, поющих небесную песню. Полёт… наполненность и умиротворение… Я лечу, оставив позади боли и усталость… И я не знаю преград, и нет более горизонтов для меня, Всадника Степи…

Бегущий За Ветром заметил, как из-под сверкающего белого камня появилась тёмная тень. Чёрная Змея! Конь Длинноволосого задрожал, охваченный ужасом, и взвился на дыбы. Тишина холма разорвалась его хриплым ржанием и криком Бегущего За Ветром: «Держись, брат!» Буран прыгнул, вверх и вперёд, прямо через тот сверкающий камень. А Длинноволосый, не имеющий уже сил, не смог удержаться, и упал навзничь, раскинув в стороны руки.

В тот же миг Бегущий За Ветром был возле него. И понял сразу, что помочь его брату ничем уже нельзя. Длинноволосый, лучший из всех выслеживателей, был мёртв.

Посветлело лицо его, застывшее не в боли, а в необыкновенном блаженстве. Неподвижный взор широко раскрытых глаз устремлён был в саму вечность, пребывающую над ним в синеве неба. Положение его тела говорило о лёгкости и безмятежности: он словно отдыхал, лёжа на спине и раскинув в стороны руки, вбирая в сердце безграничность небес. Так ушёл в вечность Длинноволосый, сумевший принять и донести до людей величайший дар небес, равному которому не было прежде и не будет уже никогда. Но важность свершённого в духе деяния этого, предназначенного изменить мир, была неподвластна осмыслению человека. И всё же… Лишь сев на коня, и выйдя из тени лесов на открытую равнину, человек начал сознавать безграничность своей души, отражающейся в безграничных просторах…

И бесконечно синеет над Степью Великой небо… И становится оно всё ближе и ближе…

И если пространства земли стали подвластны человеку, то могут ли стать ему подвластны и пространства неба? Так рождались новые мечты и легенды… Мечты и легенды всадника, скачущего на коне быстроногом… ведь лишь его сердце, вознесённое к вершинам духа, способно ощутить восторг полёта… Так было положено начало взращиванию духа человеческого. И первым всадником был Длинноволосый, а первым прирученным конём – Буран.

Лишь один переход совершил Буран, перевезя седока своего от вод Шепчущего озера к его родным лесам. Всего лишь один переход, в два дня пути… Но никому никогда на этой земле не свершить более значимого путешествия…

Теперь же Буран вновь был свободен.

Испугавшись внезапно возникшей змеи, конь прыгнул, а затем в страхе бежал вниз, к подножию гребня. Здесь остановился, оглянулся назад, к человеку, и заржал пронзительно, призывающе. Но… ощутил вдруг пустоту… Шипение змеи чёрной прервало ту странную, неожиданно возникшую связь, что казалась уже неразрывной.

Некоторое время он стоял ещё, в нерешительности ожидая зова успокаивающего, ставшего уже привычным. А потом ощутил себя… не брошенным, нет… вольным скакуном, свободным от каких-либо пут… Буран повернулся к востоку, и побежал лёгкой рысью, не оглядываясь.

 

. . . . .

 

Острая боль сковала сердце Бегущего За Ветром, неподвижно стоявшего над телом брата. Что теперь делать? Но медлить нельзя – скоро наступит ночь.

Этот гребень, отделяющий Степь от страны лесов, не случайно выбран местом конца пути Длинноволосого. Он, выслеживатель, вышедший из лесов, провёл в открытой степи поиск, который даёт его племени надежду на новую жизнь. Он познал Степь и принял благодать неба на её бескрайних просторах. И не мог он уже вернуться в тень лесов, оберегающих, но не дающих полёта духу. Где же, как не здесь, лучшее место для его очищающего костра?

Может быть Бегущий За Ветром и не осознавал всего этого, но он знал, как должен действовать. Он подошёл к Длинноволосому, присел перед ним, распростёртым на спине, устремившем взор застывший ввысь, в бесконечность.

«Ты был отважен, старший мой брат. Время твоё было великим».

Бегущий За Ветром просунул руки под тело Длинноволосого, приложив усилие поднялся на ноги, держа умершего перед собой, который не показался ему тяжёлым. И осторожно ступая, чтобы не споткнуться среди множества камней, понёс драгоценную ношу на вершину гребня. Здесь он аккуратно положил его, рядом с местом будущего костра, для сооружения которого времени оставалось мало – близилась ночь.

Следовало действовать быстро.

И юноша отправился вниз, где росли деревья, чтобы набрать хвороста и сухих ветвей. Их понадобится много – костёр очищения должен быть велик, чтобы быть достойным величайшего выслеживателя, о равном которому герое ещё не говорилось в преданиях…

С рвением любящего брата, но отрешившись от печали и грусти, в неистовом стремлении принялся Бегущий За Ветром за выполнение намеченного действия. В зарослях у ручья много было сухостоя и опрокинутых ураганами деревьев. Он принялся собирать подходящие ветви и относить их охапками на вершину, где укладывал принесённое в ровный круг.

Круг этот, тщательно выверенный и размеченный (три его больших шага от края и до края) Бегущий За Ветром заранее выложил с аккуратным упорством крупными камнями, собранными тут же, на вершине. И до самого наступления темноты, пока не загорелись на небе звёзды, настойчиво поднимал он наверх, в круг последнего сна Длинноволосого, дрова для огня очищения и перехода. Бегущий За Ветром складывал кострище плотной массой, тщательно подгоняя ветви друг к другу и, время от времени, прижимая растущее сооружение сверху своим весом.

Высота собранного юношей кострища оказалась выше половины его роста. Но это ещё не всё, нужно было продолжать.

Теперь тут же, на вершине, должен Бегущий За Ветром развести другой костёр, чтобы можно было продолжить начатое. Ещё несколько раз он, спускаясь со склона осторожно, сходил в ложбину, где во мраке непроглядном безлунной ночи набрал ещё дров. И так же осторожно, не видя почти ничего, отнёс их на вершину, где и развёл огонь, свет которого поможет ему в завершении его долга.

Бегущий За Ветром, при свете мерцающего огня, принялся собирать на склонах высохшую траву. И выбирал он, на ощупь и по запаху, лишь душистые травы, которых здесь было в достатке: полынь и тысячелистник, и сладкий чабрец. Свершаемое на тёмных склонах, дело это было трудным и долгим, но юноша, не обращая внимания на исцарапанные в кровь руки, продолжал его в настойчивом упорстве любящего брата.

Собранными душистыми пучками Бегущий За Ветром обкладывал кострище плотно, покрывая его полностью. Особенно много травы юноша выкладывал сверху, создавая удобное ложе для тела Длинноволосого.

И не видно почти ничего, но Бегущий За Ветром, не зная усталости, продолжал… А скоро уже начнёт светать…

И когда на северо-востоке, в краю ласковых ветров, небо начало светлеть, погребальный костёр для Длинноволосого был готов.

Бегущий За Ветром стоял над телом брата, глядя на него с печальной улыбкой.

«Я старался, брат. И у меня получилось. Ты уйдёшь достойно, в сумерках наступающего утра, как великий выслеживатель».

И юноша, соорудивший погребальный костёр, взобрался на него сам, и улёгся на спину, ногами на север, к стране Светлой Воды, куда уходят умершие. Ложе было ровным и удобным, сделанное с тщательным старанием. Звёзды во тьме мерцали ласково и приветливо.

«Путь удобен, Длинноволосый. Тебе будет хорошо».

Бегущий За Ветром покинул место, предназначенное Длинноволосому и осторожно сошёл на землю. Теперь он должен возложить туда своего брата. Поднять тело умершего юноше было не трудно. И, когда он уже держал его перед собой на руках, из раскрывшейся ладони Длинноволосого выпал небольшой предмет и ударился о землю у ног Бегущего За Ветром. Это была медная фигурка волка, на кожаном шнурке – амулет Головного Волка, который тот вручил когда-то Длинноволосому. Теперь же он передал его Бегущему За Ветром, и это был великий дар, который мог быть вручён лишь достойнейшему. Сердце юноши встрепенулось. Пройдя несколько шагов с телом брата, Бегущий За Ветром осторожно, с величайшей почтительностью, уложил его на последнее ложе.

«Благодарю, брат. С почтением я приму твой дар и буду чтить память Головного Волка… и твою, Длинноволосый, брат мой».

Юноша отошёл назад и подобрал с земли фигурку волка. Шнурок был порван – значит Длинноволосый, падая с Бурана, схватился за амулет, отдавая ему свою силу. С благоговением в сердце Бегущий За Ветром повесил себе на шею этот священный предмет. Благодарность и восторг охватили его, но сейчас не время для радости…

Юноша взял лук Длинноволосого и стрелы, которых было немного, и положил их у левой руки хозяина. К ним же прибавил и все свои стрелы. Поправил палицу брата, заткнутую у него за пояс, и положил рядом дротик его, со стороны правой руки. Мешочек с амулетами вложил Длинноволосому в левую руку, а в правую – ту самую чёрную змею, которую Бегущий За Ветром убил сразу же, как только увидел, что брат его мёртв. Запасы пищи, Длинноволосого и свои, Бегущий За Ветром уложил у ног умершего.

Теперь он готов к переходу…

Небо на востоке становилось алым…

 

. . . . .

 

Заканчивалась ночь – время холода, – когда Бегущий За Ветром взял из огня самую большую из горящих ветвей, и подошёл с ней к ложу Длинноволосого, брата своего. Он подошёл с севера, держа в руке факел пылающий, сыплющий искрами, и встал у ног Длинноволосого.

«Свет севера, Полуночной звезды, к тебе, чистейший дух, обращается Бегущий За Ветром. Освети путь Длинноволосого, прими в объятия свои отважнейшего из людей, открывшегося небу. Достойно прошёл он путь свой по земле, исполнив всё предначертанное ему безупречно, без колебаний и сомнений в сердце».

Отойдя чуть в сторону, к востоку, чтобы не преграждать путь умершему, Бегущий За Ветром приложил горящую ветвь к подножию кострища. Огонь, питаемый сухой травой, занялся быстро и начал стремительно распространяться, с потрескиванием и гулом охватывая всё, предназначенное ему.

И в свежести предрассветной запылал костёр Длинноволосого, выбрасывая искры мерцающие в самое небо, к сиянию звёзд. Вершина гряды осветилась ярко, и стоял на ней, в свете пляшущих языков пламени, Бегущий За Ветром, прощающийся с братом. Он стоял прямо, в неподвижности, слушая треск огня, возносящего, в волшебном кружении искр, дух Длинноволосого. Стоял, не замечая времени, и слушал сердцем песнь огня очищения, возвращающего к истокам.

А где-то во тьме, в неведомой дали, чернотою охватывающей всё, раздался вой – протяжный, исполненный тоски и пронзительной печали. Огонь вспыхнул ярче; на груди Бегущего За Ветром красным осветилась фигурка волка, и обожгла теплом пробудившимся кожу юноши, а за спиной его извивалась танцующая тень…

 

9. Бегущий За Ветром

 

На востоке показался уже край солнца, когда погасли языки пламени – остались лишь переливающиеся огнём угли жаркие, от которых поднимались теперь не искры горящие, а белый пепел.

Длинноволосый, всадник, ушёл…

Брату его младшему, Бегущему За Ветром, незачем больше оставаться на этой вершине. Но и возвращаться домой, к сородичам, он не мог. Знал Бегущий За Ветром, что Злой дух, убивший Длинноволосого, может теперь жить в нём, и нельзя с этой опасной сущностью появляться в поселении. Следовало несколько дней ещё выждать.

Он спустился в низину, где вчера собирал дрова, и где протекал небольшой ручей. Четыре дня провёл Бегущий За Ветром у берегов ручья, непрестанно вознося просьбы о защите к духам ветров, к духам земли и воды, и к духам небес, возжигая курения из душистых трав. Обращался, сжимая в руке медную фигурку, к Головному Волку, должному взирать за своими детьми, в чём достоверно убеждал его тот вой, что слышал Бегущий За Ветром у завершающего костра Длинноволосого.

Возымели действие его молитвы – утром пятого дня знал он, что тело его крепко по-прежнему, а дух чист.

И, в благодарности развесив на ветвях дерева некоторые из своих амулетов и украшений с одежды, Бегущий За Ветром, полный силы и ясности, отправился домой. Путь предстоял недолгий – сегодня же он должен дойти до своего селения.

Юный выслеживатель действительно был полон силы. Четырёхдневный пост, выдержанный им, пробудил её в нём, очистившимся. И он не шагом пошёл, он побежал, не ощущая усталости, и бежал неистово, словно догоняя ветер… оправдывая своё имя. И, точно в полдень, увидел тот самый небольшой лес, что скрывал в тени своей поселение его сородичей. Это было уже совсем рядом. Теперь юноша перешёл на шаг.

 

. . . . .

 

И день ещё только начинал клониться к завершению, когда Бегущий За Ветром вошёл в поселение… всё так же исполненный новой силы…

Жители встретил его радостными возгласами – ведь таким долгим было его отсутствие, что вызывало уже тревогу за его судьбу. И слышались со всех сторон расспросы.

Но Бегущий За Ветром, ответив лишь на приветствия, не на расспросы, не останавливаясь продолжил путь – к Большому дому, где должны были быть старейшины.

Там, на круглой площадке в самом центре поселения, уже ждали его, Бегущего За Ветром. Четверо старейших, среди которых была одна женщина, Осенняя Луна, сидели на специально изготовленных сидениях и разглядывали его, вернувшегося выслеживателя, в молчании. В глазах их ясных – ожидание и интерес, в позах неподвижных – величавость и, может быть тревога, но спокойно рассудительная, приличествующая мудрым, истинным вождям. Юноша встал перед ними.

– Бегущий За Ветром вернулся из дозора, старейшие, – сказал он, выдержав подобающую паузу.

И конечно же он заметил, что взгляды всех прикованы к медному волку на его груди. Первый из вождей, Парящий Кречет, позволил ему продолжать:

– Расскажи, что ты видел и слышал, Бегущий За Ветром.

Юноша, дозорный, приступил к рассказу:

– Местом наблюдения я избрал возвышающийся гребень, что отделяет нашу страну от открытой степи. Два дня и две ночи провёл я там, всматриваясь в горизонт и вслушиваясь. Но видел лишь птиц, и иногда лошади проносились, едва различимые в поднимаемой пыли. А на третий день, на его исходе, я увидел. С юга, и немного с востока, оттуда, где нет ничего, приближалось странное создание, не похожее ни на одно из известных мне животных. Но это было не животное. Долго я ждал, всматриваясь до боли в глазах в это чудо невиданное, а оно двигалось в мою сторону, словно шло прямо ко мне. Испуг начал овладевать мною, но я удержался, отринул его, крепясь в духе и разуме.

Бегущий За Ветром окинул взглядом слушателей – старейшин, и остальных сородичей своих, что собрались здесь все. Живейший интерес увидел он в их лицах и неподвижных фигурах. Так слушают волшебные сказки.

– Когда оно подошло ближе, я разглядел, что это было. Это оказалась лошадь, очень светлая, светлее других намного. А на ней, на её спине, сидел человек.

Один из охотников, Догоняющий Медведь, не выдержав, задал вопрос:

– Он был привязан? Этот человек был привязан к лошади путами?

Догоняющий Медведь не осмелился бы прервать донесение старейшинам – и сейчас он получил упрекающий взгляд Осенней Луны, заставивший его умолкнуть. Но нетерпение его было вызвано огромнейшим интересом, возбуждаемым необычным рассказом Бегущего За Ветром.

– Нет, он сидел свободно. И не только сидел, но и управлял ходом лошади, используя ремни, привязанные к её голове. Человек этот был очень болен – его съедала какая-то ужасная хворь. Это был он, мой бесстрашный брат – Длинноволосый; и он умирал, что было видно ясно, но время ещё было. Длинноволосый узнал меня. И он поведал мне о своём поиске, который был удачливейшим из всех, о которых я, Бегущий За Ветром, когда-либо слышал. Длинноволосый нашёл прекрасную страну – это огромное озеро, окружённое лесами, а вокруг, во все стороны, голая степь. О таком можно только мечтать, так говорил мой брат Длинноволосый. Туда он шёл пять дней, на восток, чуть к югу. Там живут люди, но их мало и они готовы нас принять. Этот народ небольшой, потому, что ими овладела чёрная болезнь, и убила большинство из них. И эта же болезнь поселилась и в Длинноволосом, так он сказал. Но сможем ли мы отправиться в ту страну, ведь оттуда исходит Злой дух. Правда, овладевает он не всеми. Я выжидал четыре дня, прежде чем вернуться, – и я по-прежнему здоров и силён – меня он не тронул.

Бегущему За Ветром ответила Осенняя Луна:

– Длинноволосый нашёл то, что нужно. Его поиск должен был открыть нам новые пути – таковы изначально были предзнаменования. Значит, Злой дух чёрной болезни иссякнет к нашему переселению.

– Верно, я вспоминаю, как он говорил, что Злой дух может не пережить зиму, – согласился Бегущий За Ветром. – Так оно и будет…

…Но это ещё не всё. Там, на берегах этого озера, Длинноволосому снизошло настоящее проявление небесной воли. К нему явился Небесный Волк, так рассказывал он мне, и повёл за собою. Он привёл Длинноволосого к коню светлошёрстному, чьё имя было Буран, и вручил ему этот дар великолепный, и научил понимать его и говорить с ним. Я же думаю, что это был сам Головной Волк, ведь я слышал его глас в прошлую ночь, когда отправлял брата моего Длинноволосого путём очищения. И у меня теперь его амулет, в котором я чувствую силу. Кто же, как не он, Головной Волк, и был тем волком Небесным, о котором говорил Длинноволосый?

Парящий Кречет, закрыв глаза, прошептал еле слышно, так, что разобрать слова смогла лишь Осенняя Луна, сидящая рядом: «Головной Волк… брат мой в духе и намерении. Ты всё-таки вернулся… в тяжёлые для нас времена…»

 

10. Видящая Сова

 

Многочисленным и многосоставным был когда-то народ Чёрного Полоза, и включал в себя несколько родов. Праматерью одного из этих родов была Видящая Сова; но теперь, после той ужасной болезни, единственными представительницами их остались Таящаяся Рысь и Розовая Вода, что жила у Неспящей. Таящаяся Рысь была ловкой охотницей, но, в отличие от Крадущегося Лиса, добывающего крупного зверя в открытых полях, её добычей были водоплавающие птицы и лесные звери. И она была не менее отважной, чем Крадущийся Лис, – добывать ей случалось и волков, и даже медведей.

 

. . . . .

 

В доме женщин и детей все спали. Ночь подходила к концу.

Но вот произошло что-то, в этом переходе из ночи в предрассветные сумерки. И это не было звуком или ещё чем-то, что можно услышать или увидеть. Таящаяся Рысь открыла глаза. Что разбудило её, наполнив тревогой, заставляющей напряжённо вслушиваться в окружающую тишину? Она поднялась, взяла своё оружие (лук со стрелами в колчане и дротик) и бесшумно выбралась наружу. Опустилась к земле и, приложив к ней ухо чуткое, долго вслушивалась, стремясь распознать опасность.

Но опасности не было. Было что-то другое.

Женщина поднялась на ноги.

«Видящая Сова, мать мудрости, направь мой разум, укажи путь».

Тревоги нет, и Таящаяся Рысь расслабилась. Поворачиваясь кругом, остановилась вдруг лицом на север. Крик совы раздался оттуда – обычный крик, каких много в ночи. И ничем не отличался он от многих таких же совиных криков, но… сегодня следовало идти на его зов.

 

. . . . .

 

К северу от чащи, в которой у самого берега стояло жилище Неспящей и Розовой Воды, поднимался высоко холм одинокий. Его, что был удобным для наблюдения за западной и северной сторонами, выбрала Розовая Вода, через пять дней после того, как Длинноволосый уехал. Каждый день, иногда по нескольку раз, приходила она сюда в одиночестве. Здесь она подолгу стояла, всматриваясь в западный горизонт: не покажется ли всадник вдалеке. Ведь расстояние, как он говорил, до его родины пять дней пешего шага, что верхом на коне во много быстрее. Значит, со дня на день он может появиться – красивый юноша с длинными волосами, на прекрасном коне.

Неспящая же никогда не приходила сюда. В эти дни она стала какой-то задумчивой, даже, может быть, печальной. Чем было вызвано это её состояние, Розовая Вода не знала. Возможно, её угнетало приближение осенних холодов.

Напротив, девушка пребывала в радостном возбуждении и подолгу проводила время на этом холме. Обычно она приходила сюда в середине дня, или даже на его исходе, но сегодня вышла раньше обычного, едва только поднялось солнце.

Этим утром, когда Розовая Вода отправилась на свой холм пораньше, Неспящая знала, что что-то произойдёт. Поэтому она отправилась за ней, юной девушкой, потерявшей покой.

И солнце начало прогревать землю, и уже высушило ночную росу, когда они поднялись на вершину. Розовая Вода уселась на своё обычное место, лицом к западу. Неспящую же больше занимал север. Но она ничего не сказала девушке.

 

. . . . .

 

Долго шла Таящаяся Рысь к северу по восточному берегу Шепчущего Озера. Тем же путём, что недавно проходил и Длинноволосый, в то утро, когда встретил Бурана. Показалось солнце, и охотница была уже недалеко от той самой косы, плоти Чёрного Полоза. И вот там, на этой косе, женщина увидела то, что несказанно поразило её. Там была светлая лошадь! Та самая? Да, конечно же: на голове её ремни.

Теперь уже осторожно, оставаясь незамеченной, пробиралась Таящаяся Рысь к соединению косы с берегом. Ей, охотнице опытной, это было не сложно. И вскоре она вышла к самой косе и открыто ступила на неё, следя внимательно за действиями коня. Страха он не проявлял. Женщина осторожно двинулась к нему.

– Я знаю тебя, ты Буран, светлый небесный конь. Не бойся меня, я – Таящаяся Рысь с берегов этого озера. Я не причиню тебе вреда.

Подойдя совсем близко, охотница медленно протянула руку и взялась за оголовье Бурана, что сплела когда-то Розовая Вода.

– Ты вернулся, Буран. Где же твой хозяин, красивый юный охотник? Ладно, этого нам не узнать, наверное. Теперь не волнуйся, я отведу тебя к Неспящей и Розовой Воде, с которой, говорят, ты подружился.

Женщина осторожно потянула за ремень, и Буран, не противясь, пошёл за ней…

 

. . . . .

 

Немного прошло времени с начала их наблюдения, когда Неспящая заметила на севере две фигуры, направляющиеся в их сторону пешком.

– Они пришли, девочка моя.

– Кто? – быстро спросила Розовая Вода и, проследив направление взгляда женщины, тоже увидела их. – Два человека в открытой степи. Разведчики?

– Можно сказать и так. Это люди лесных гор. Они явились из Укрима.

Девушка начинала тревожиться.

– Почему же они в Степи? Что они ищут?

– Это очень старые люди, хотя отсюда ещё и не разглядеть, – сказала Неспящая. – Они видели, что пути Силы изменились, и что здесь был явлен новый дар небес. Значит, его они и ищут.

– Пойдём отсюда, Неспящая Мать. Пойдём в поселение.

Старая женщина успокоила Розовую Воду:

– Нет, они не воины и не грабители. Это люди знаний, сокровенных, волшебных знаний. Мы расскажем им, как всё было. Они должны знать.

Вскоре девушка разглядела, что это действительно очень старые люди. Посланцы Укрима приближались, держа в руках посохи. Странно выглядели их просторные, ярко раскрашенные одеяния, а с плеч их свисали длинные, до пят, накидки. Твёрдым, уверенным шагом шли они, не переговариваясь между собой, неотрывно глядя на старую женщину и девушку на вершине холма пристальным взглядом, необычайная сила которого ощущалась уже на большом расстоянии. Вот они у подножия холма, совсем близко, и Розовая Вода, внимательно изучавшая подошедших, так и не увидела у них никакого оружия. Старцы, совершенно не проявляя усталости, начали подниматься на вершину.

Заворожено смотрела девушка на приближающихся, и ей было страшно. Когда же они поднялись на вершину и остановились, смотря теперь только на Неспящую, девушка отчётливо услышала их слова на её родном языке:

– Неспящая? Где же твои Сёстры?

Женщина сама задала вопрос им:

– Хранящие Огонь?

Старики ответили просто:

– Да.

Розовая Вода поразилась: откуда они так хорошо знают их язык? Хотя… народ Чёрного Полоза пришёл когда-то с севера, откуда явились и эти старцы.

Теперь же они обратили взоры к ней, Розовой Воде. Старики внимательно изучали её лицо, и она твёрдо выдерживала их взгляды, такие пронзительные. Даже когда один из них протянул руку к её волосам, девушка не дрогнула, не отпрянула испуганно. Старец осторожно взял пальцами её локон, очень аккуратно, и долго изучал его, иногда даже принюхиваясь. И вдруг задал вопрос:

– Это была лошадь?

Ответила ему Неспящая:

– Да, это была светлая лошадь, вышедшая в заре из тумана.

Старик отпустил волосы девушки.

– Она нужна нам, мы забираем её с собой.

– Но сейчас её нет. Несколько дней уже, как ушла она на запад.

– Мы говорим не о лошади. Нам нужна девушка. Конь светлый должен ещё вернуться к ней – между ними прочная нить. Тогда он и будет наш.

Это был совершенно неожиданный удар для Неспящей. Насколько же эти люди сильнее её, если она не замечала опасности до самого последнего момента. Что противопоставить им, явившимся из Укрима? Какое её действие не уступит в силе их возможностям? Нужна особая мудрость, чтобы принять правильное решение. Мудрость… За ней обращаются к Видящей Сове. Хорошо бы для этого быть в тени, не в свете солнца, которого не любят эти птицы.

– Розовая Вода, – быстро, но спокойно заговорила Неспящая, – спустись к чаще и войди в тень деревьев. Только не убегай, а стой неподвижно, сохраняя равновесие сил и мыслей, как я учила тебя. Иди! Быстро!

Девушка резко отшагнула назад, от стариков, готовая броситься бегом. Но те не двигались. Тогда она развернулась и быстро направилась в указанное место.

– Что ты делаешь? – спросили Хранящие Огонь у Неспящей. – Ты не можешь противиться нам.

– Да это так, – согласилась старая женщина. – И она, слабая девочка, не в состоянии скрыться от вас. Я это понимаю.

– Что же ей там стоять? – спросил один из стариков, внимательно всматривающийся в чащу, скрывшую в тени своей Розовую Воду. – Там нет силы.

– Да, силы там немного, – сказала Неспящая. Затем, возвысив голос, обратилась к Розовой Воде, которая должна была её услышать: – Силы там нет, чтобы помочь тебе, девочка моя!

Слова её были услышаны. Теперь то, что казалось непонятным и даже странным в действиях Неспящей, для девушки начало обретать смысл. Она хорошо усвоила одно из главных наставлений наставницы своей, мудрой женщины: часто бывает так, что мудрость превосходит самую могущественную силу. А то, что она отправила Розовую Воду в тень, царство сов…

«Птица, источающая свет мудрости, Видящая Сова, направь дочь свою, Розовую Воду»…

И вышел к ней Буран, ведомый Таящейся Рысью…

И услышали вдруг Хранящие Огонь и Неспящая резкий вскрик девушки, а затем и увидели…

Верхом на светлом коне, резво несущимся вскачь, выскочила из чащи девушка, прекрасная юная всадница чистейшей красоты… Это была хозяйка Степи, для которой не бывает преград, и посланцы Укрима, Хранящие Огонь, знали это…

 

11. Новый народ

 

Зима была не очень холодной, а запасы, заготовленные к ней, были достаточны. Поэтому немного предстояло заботы охотникам… Но всё же… Бегущий За Ветром и четверо охотников его племени выбивались из сил, придумывая и испробывая, раз за разом, новые способы ловли необычной для них добычи. Упорно и настойчиво действовали они, и вот, когда снег начал таять, растапливаемый весенним солнцем, в их племени было пять верховых лошадей…

А когда снег растаял совсем, племя двинулось в путь, который не будет лёгким, но о котором так долго все мечтали… Старики, дети, женщины все пребывали в радостном возбуждении.

Юного же предводителя племени, которого признавали единодушно все и который был отважен и мудр, никто уже не называл Бегущим За Ветром. Теперь его имя было – Головной Волк.

Он ехал во главе, не торопясь, чтобы не утомлять пеших, и рядом с ним были ещё двое всадников. А впереди, держась на линии горизонта, разведывали путь двое других всадников, которых уже нельзя было называть выслеживателями, ведь искали они путь не прячась, не выжидая и не высматривая опасности. Отпадали старые навыки, столь необходимые в прежней жизни.

Много дней длился этот путь, и к озеру тому чудесному, о котором мечтали длинными зимними вечерами, племя вышло уже новым…

Почитание духов Светлой Воды оставалось теперь лишь в памяти о прошлом; все надежды, помощь и поддержку люди ждали теперь от Головного Волка – того самого, небесного, что привёл когда-то отважного выслеживателя, Длинноволосого, к легенде…

 

Ветер над Великой Степью – моя вечная память, мой дух и моя сила. Я – Длинноволосый, и в мгновение перепрыгиваю Степь с востока на запад. С сиянием звёзд взираю на широкие просторы, радуясь бескрайности далей; с зарёю утренней слушаю песнь трав зелёных и цветов ярких. С дождями и грозами летними проникаюсь силой неба и земли. Волк Небесный – лучший мой друг, а Буран великолепный, светлый конь – брат мой в вечности и красоте обновления. Я – восторг безудержной скачки, восхищение необъятности пространств; я – в красоте прекраснейших созданий, несущихся вскачь по бескрайнему простору, в серебристом их ржании, и в резвой игривости. Песнь моя, песнь Всадника – в вое ветров, хранящих обо мне память вечную. Слушайте… слушайте в вое ветров песнь первого Всадника… Я хозяин всей Великой Степи; я – Длинноволосый.

 

© Линар Ильясов, текст, 2013

© Книжный ларёк, публикация, 2017