Редьярд Киплинг. Последняя песнь Честного Томаса

ПОСЛЕДНЯЯ ПЕСНЬ ЧЕСТНОГО ТОМАСА

 

Король вассалам доставить велел

Священника с чашей, шпоры и меч,

Чтоб Честного Томаса наградить,

За песни рыцарским званьем облечь.

 

Наверху и внизу, на холмах и в лугах

Искали его и лишь там нашли,

Где млечно-белый шиповник растет,

Как страж у Врат Волшебной Земли.

 

Вверху синева, и внизу откос,

Глаза разбежались – им не видны

Стада, что пасутся на круглом бугре…

О, это царицы волшебной страны!

 

Кончай свою песню! – молвил Король. –

Готовься к присяге, я так хочу;

Всю ночь у доспехов стой на часах,

И я тебя в рыцари посвящу.

 

Будут конь у тебя, и шпоры, и герб,

Грамоты, оруженосец и паж,

Замок и лен земельный любой,

Как только вассальную клятву дашь!

 

К небу от арфы поднял лицо

Томас и улыбнулся слегка:

Там семечко чертополоха неслось

По воле бездельного ветерка.

 

«Уже я поклялся в месте ином

И горькую клятву сдержать готов.

Всю ночь доспехи стерег я там,

Откуда бежали бы сотни бойцов.

 

Мой дрот в гремящем огне закален,

Откован мой щит луной ледяной,

А шпоры в сотне лиг под землей,

В Срединном Мире добыты мной.

 

На что мне твой конь и меч твой зачем?

Чтоб истребить Благородный Народ

И разругаться с кланом моим,

Родней, что в Волшебном Граде живет?

 

На что мне герб, и замок, и лен,

И грамоты мне для чего нужны,

Оруженосец и паж мне зачем?

Я сам Король своей страны.

 

Я шлю на запад, шлю на восток,

Куда пожелаю, вассалов шлю,

Чтоб утром и в сумерках, в ливень и зной

Возвращались они к своему Королю.

 

От стонущей суши мне весть принесут,

От ревущих во мгле океанов шальных,

Реченье Плоти, Духа, Души,

Реченье людей, что запутались в них».

 

Король по колену ударил рукой

И нижнюю губу прикусил:

«Честный Томас! Я верой души клянусь,

На любезности ты не расходуешь сил!

 

Я многих графами сделать могу,

Я в праве и в силе им приказать

Позади скакать, позади бежать

И покорно моим сынам услужать».

 

«Что мне в пеших и конных графах твоих,

На что мне сдались твои сыны?

Они, чтоб славу завоевать,

Просить моего изволенья должны.

 

Я Славу разинутым ртом создаю,

Шлю проворный Позор до скончанья времен,

Чтобы клир на рынках ее возглашал,

Чтобы с псами рыскал по улицам он.

 

Мне красным золотом платят одни,

Не жалеют иные белых монет,

Ну а третьи дают немного еды,

Ибо званья у них высокого нет.

 

За красное золото, за серебро

Я для знати одно и то же пою,

Но за еду для незнатных людей

Пою наилучшую песню мою».

 

Кинул Король серебряный грош,

Одну из мелких шотландских монет:

«За бедняцкую плату, за нищенский дар

Сыграешь ты для меня или нет?»

 

«Когда я играю для малых детей,

Они подходят вплотную ко мне,

Но там, где даже дети стоят,

Кто ты такой, что сидишь на коне?

 

Слезай с коня своей спеси, Король!

Уж больно чванен твой зычный галдеж.

Три слова тебе я скажу, а тогда,

Коль дерзнешь, в дворянство меня возведешь!»

 

Король послушно сошел с коня

И сел, опершись о камень спиной.

«Держись! – молвил Томас. – Теперь у тебя

Я вырву сердце из клетки грудной!»

 

Томас рукой по струнам провел

Ветровой арфы своей колдовской;

От первого слова у Короля

Хлынули жгучие слезы рекой:

 

«Я вижу утраченную любовь,

Касаюсь незримой надежды моей.

Срамные дела, что я тайно творил,

Шипят вкруг меня, как скопище змей.

 

Охвачен я страхом смертной судьбы,

Нет солнца в полдень, настала ночь.

Спрячь меня, Томас, укрой плащом,

Бог знает, – мне дольше терпеть невмочь!»

 

Вверху синева, и внизу откос,

Бегущий поток и открытый луг.

В зарослях вереска, в мокром рву

Солнце пригрело племя гадюк.

 

Томас молвил: «Приляг, приляг!

То, что минуло, – рассудит Бог.

Получше я слово тебе возглашу,

Тучу сгоню, что прежде навлек».

 

Честный Томас по струнам провел рукой,

И арфа грянула сгоряча.

При слове втором схватился Король

За повод, за рукоять меча:

 

«Я слышу ратников тяжкий шаг,

Блестит на солнце копий стена.

Из чащи так низко летит стрела,

Как звучно поет в полете она!

 

Пусть в этой войне мои стяги шумят,

Пусть рыцари скачут мои напролом,

Пусть стервятник за битвой следит, –

Жесточе битвы у нас не случалось в былом!»

 

Вверху синева, и внизу откос,

Гнется трава, и пуст небосклон.

Там, сумасбродным ветром звеня,

Сокол летит за сорокой в угон.

 

Честный Томас над арфой вздохнул

И тронул средние струны у ней;

И последнее слово Король услыхал

О невозвратности юных дней:

 

«Я снова Принц и без страха люблю

Подружку мою, не в пример Королю,

С друзьями подлинной дружбой дружу,

На добром коне оленя травлю.

 

Псы мои насмерть загонят дичь,

Могучий рогач залег у ручья;

Ждет у окна, чтоб мне руки умыть,

Возлюбленная подружка моя.

 

Я истинно жив, ибо снова правдив,

Всмотревшись в любимый, искренний взгляд,

Чтоб в Эдеме вместе с Адамом стоять

И скакать на коне через Райский Сад».

 

Ветер безумствует, гнется трава,

Плещет поток, и пуст небосвод,

Где, обернувшись, могучий олень

Лань свою ждет, ей пройти не дает.

 

Честный Томас арфу свою отложил,

Склонился низко, молчанье храня.

Он повод поправил и стремя взял

И Короля усадил на коня.

 

Он молвил: «Ты бодрствуешь или спишь,

Сидя застыло и молча? Ну что ж!

Мыслю – ты будешь песню мою

Помнить, пока навек не уснешь!

 

Я Песней Тень от солнца призвал,

Чтоб вопила она, восстав пред тобой,

Под стопами твоими прах раскалил,

Затмил над тобой небосвод голубой.

 

Тебя я к Престолу Господню вознес,

Низверг тебя в Пекло, в Адский предел,

Я натрое душу твою растерзал,

А – ты – меня – рыцарем – сделать – хотел».

 

Текст оригинала:

 

THE LAST RHYME OF TRUE THOMAS

 

The King has called for priest and cup,

The King has taken spur and blade

To dub True Thomas a belted knight,

And all for the sake o' the songs he made.

 

They have sought him high, they have sought him low,

They have sought him over down and lea;

They have found him by the milk-white thorn

That guards the gates o' Faerie.

 

Twas bent beneath and blue above,

Their eyes were held that they might not see

The kine that grazed beneath the knowes,

Oh, they were the Queens o' Faerie!

 

“Now cease your song”, the King he said,

“Oh, cease your song and get you dight

To vow your vow and watch your arms,

For I will dub you a belted knight.

 

For I will give you a horse o' pride,

Wi' blazon and spur and page and squire;

Wi' keep and tail and seizin and law,

And land to hold at your desire”.

 

True Thomas smiled above his harp,

And turned his face to the naked sky,

Where, blown before the wastrel wind,

The thistle-down she floated by.

 

“I ha' vowed my vow in another place,

And bitter oath it was on me,

I ha' watched my arms the lee-long night,

Where five-score fighting men would flee.

 

My lance is tipped o' the hammered flame,

My shield is beat o' the moonlight cold;

And I won my spurs in the Middle World,

A thousand fathom beneath the mould.

 

And what should I make wi' a horse o' pride,

And what should I make wi' a sword so brown,

But spill the rings o' the Gentle Folk

And flyte my kin in the Fairy Town?

 

And what should I make wi' blazon and belt,

Wi' keep and tail and seizin and fee,

And what should I do wi' page and squire

That am a king in my own countrie?

 

For I send east and I send west,

And I send far as my will may flee,

By dawn and dusk and the drinking rain,

And syne my Sendings return to me.

 

They come wi' news of the groanin' earth,

They come wi' news o' the roarin' sea,

Wi' word of Spirit and Ghost and Flesh,

And man, that's mazed among the three”.

 

The King he bit his nether lip,

And smote his hand upon his knee:

“By the faith o' my soul, True Thomas”, he said,

“Ye waste no wit in courtesie!

 

As I desire, unto my pride,

Can I make Earls by three and three,

To run before and ride behind

And serve the sons o' my body”.

 

“And what care I for your row-foot earls,

Or all the sons o' your body?

Before they win to the Pride o' Name,

I trow they all ask leave o' me.

 

For I make Honour wi' muckle mouth,

As I make Shame wi' mincin' feet,

To sing wi' the priests at the market-cross,

Or run wi' the dogs in the naked street.

 

And some they give me the good red gold,

And some they give me the white money,

And some they give me a clout o' meal,

For they be people o' low degree.

 

And the song I sing for the counted gold

The same I sing for the white money,

But best I sing for the clout o' meal

That simple people given me”.

 

The King cast down a silver groat,

A silver groat o' Scots money,

“If I come wi' a poor man's dole”, he said,

“True Thomas, will ye harp to me?”

 

“Whenas I harp to the children small,

They press me close on either hand.

And who are you”, True Thomas said,

“That you should ride while they must stand?

 

Light down, light down from your horse o' pride,

I trow ye talk too loud and hie,

And I will make you a triple word,

And syne, if ye dare, ye shall “noble me”.

 

He has lighted down from his horse o' pride,

And set his back against the stone.

“Now guard you well”, True Thomas said,

“Ere I rax your heart from your breast-bone”!

 

True Thomas played upon his harp,

The fairy harp that couldna lee,

And the first least word the proud King heard,

It harpit the salt tear out o' his e'e.

 

“Oh, I see the love that I lost long syne,

I touch the hope that I may not see,

And all that I did o' hidden shame,

Like little snakes they hiss at me.

 

The sun is lost at noon — at noon!

The dread o' doom has grippit me.

True Thomas, hide me under your cloak,

God wot, I'm little fit to dee!”

 

Twas bent beneath and blue above —

Twas open field and running flood —

Where, hot on heath and dyke and wall,

The high sun warmed the adder's brood.

 

“Lie down, lie down”, True Thomas said.

“The God shall judge when all is done.

But I will bring you a better word

And lift the cloud that I laid on”.

 

True Thomas played upon his harp,

That birled and brattled to his hand,

And the next least word True Thomas made,

It garred the King take horse and brand.

 

“Oh, I hear the tread o' the fighting men,

I see the sun on splent and spear.

I mark the arrow outen the fern

That flies so low and sings so clear!

 

Advance my standards to that war,

And bid my good knights prick and ride;

The gled shall watch as fierce a fight

As e'er was fought on the Border side!”

 

Twas bent beneath and blue above,

Twas nodding grass and naked sky,

Where, ringing up the wastrel wind,

The eyass stooped upon the pye.

 

True Thomas sighed above his harp,

And turned the song on the midmost string;

And the last least word True Thomas made,

He harpit his dead youth back to the King.

 

“Now I am prince, and I do well

To love my love withouten fear;

To walk wi' man in fellowship,

And breathe my horse behind the deer.

 

My hounds they bay unto the death,

The buck has couched beyond the burn,

My love she waits at her window

To wash my hands when I return.

 

For that I live am I content

(Oh! I have seen my true love's eyes)

To stand wi' Adam in Eden-glade,

And run in the woods o' Paradise!”

 

Twas nodding grass and naked sky,

Twas blue above and bent below,

Where, checked against the wastrel wind,

The red deer belled to call the doe.

 

True Thomas laid his harp away,

And louted low at the saddle-side;

He has taken stirrup and hauden rein,

And set the King on his horse o' pride.

 

“Sleep ye or wake”, True Thomas said,

“That sit so still, that muse so long;

Sleep ye or wake? — till the latter sleep

I trow ye'll not forget my song.

 

I ha' harpit a shadow out o' the sun

To stand before your face and cry;

I ha' armed the earth beneath your heel,

And over your head I ha' dusked the sky.

 

I ha' harpit ye up to the throne o' God,

I ha' harpit your midmost soul in three;

I ha' harpit ye down to the Hinges o' Hell,

And — ye — would — make — a Knight o' me!”

 

© Редьярд Киплинг, текст, 1894

© Книжный ларёк, публикация, 2016