Сергей Русаков. Белые ирисы для Линды

Светлая грусть

Белые ирисы для Линды

Пол и Линда Дадунски были обычной новозеландской семьей фермеров. А семьи в этой стране традиционно большие, где трое детей – минимум. Вот и у моих новозеландских друзей росли двое мальчиков и девочка. Это притом, что сами родители тоже из многодетных семей. Но большие семьи в Новой Зеландии – это не то, что в России, многие из которых балансируют на грани маргинальности.

Проживали Пол и Линда в провинции Таранаки на ферме, неподалеку от населенного пункта с маорийским названием Капонга, где жили когда-то их родители. Случилось так, что родители Линды рано, по меркам благополучной страны, ушли из жизни.

Пол и Линда были счастливы и практически не выезжали за всю жизнь со своего Северного острова. Впрочем, фермерам тоже надо отдыхать, и вот в праздники, уикенды, прицепив дом на колесах к автомобилю, они с детьми отправлялись по побережью, останавливались в кемпингах, готовили барбекю, дети плескались в море… Что еще нужно для счастья?

Хотя подолгу, например месяц, отдыхать у фермеров не получается. Несколько дней расслабления и снова ферма, где ждало стадо буренок в 120 голов, которых дважды в день надо подоить. И такая круговерть продолжалась все не столь уж длительное время их счастливой семейной жизни. Дети учились в католическом колледже в Нью Плимуте (Пол – этнический поляк, прадеды которого приехали в незапамятные времена в Новую Зеландию).

Конечно, новозеландские фермы – ни чета нашим. Здесь максимальная механизация всех процессов. В условиях субтропиков коровы круглый год пасутся под открытым небом, не надо чистить хлев, заботиться о сдаче молока, которое крупной фирмой по переработке каждое утро собирается централизованно: машина с громадной цистерной объезжает все хозяйства в определенное время суток. Фермерам остается лишь доить буренок (опять же механизированно), делать коровам прививки, давать минеральные подкормки, да следить за травяным покровом, где надо – подсевать. Отдельная работа – охота на диких кроликов. Если не отстреливать ушастых, буренки окажутся на голодном пайке. И все же работе фермеров не позавидуешь. Если сложить воедино все трудовые моменты, то жизнь получается нелегкой. Притом, что наемных работников у четы Дадунски не было, все приходилось делать вдвоем, хотя в чем-то помогали дети.

Но если для мужчины тяжелая работа – в порядке вещей, то на здоровье женщины такой темп рано или поздно сказывается не лучшим образом. Тем более удивительно, что Линда сумела сохранить обаяние и женственность до конца своих дней. Даже когда коварная болезнь буквально валила ее с ног, а онкология изменила внешность, ее глаза… они по-прежнему светились теплой жизненной энергией.

Вышло так, что я посещал Новую Зеландию три раза с интервалом в год, и каждый раз с тревогой отмечал про себя, как меняется облик молодой красивой женщины. Вместе с тем было видно, как отчаянно борется она с недугом.

В то время как тело ее изнутри истачивал рак, глаза и улыбка оставались прежними. Но в свой последний приезд я не узнал молодую женщину. Последствия химиотерапии лишили ее главного женского украшения, но Линда не комплексовала, у нее было несколько париков, которыми она не пользовалась, ограничившись лишь лыжной шапочкой. И это при том, что женщина продолжала работать наравне с мужем и детьми, и все попытки Пола ограничить ее деятельность не увенчались успехом. Линда, невзирая на возражения близких, просто пахала на ферме, как и прежде она ухаживала за своими любимыми белыми ирисами, которые росли здесь повсюду. Я тоже взялся было им помогать, ездил на квадроцикле по пастбищам, собирал в стадо коров и гнал их на дойку. Пробовал даже доить, представляю, как смешно выглядело это со стороны.

Вместе с тем болезнь Линды брала свое. Метастазы стали распространяться по всему организму, стала отказывать нога, женщина была вынуждена ходить с палочкой. В один момент ее пришлось госпитализировать, поместить в больницу в Нью Плимуте, где была сделана операция, которая вроде бы прошла успешно, и все с облегчением вздохнули. Через неделю она была уже дома, но вскоре последовала вторая госпитализация. В это время мы с Полом и братом Линды Нилом Хартли оставались в их доме. Пол старался держаться бодро, шутил, мы все работали на ферме, и я, чтобы отвлечь его от мрачных мыслей, пытался учить его некоторым фразам по-польски, ведь Пол не знал языка своих дедов и прадедов, а нам в педагогическом университете на филфаке факультативно преподавали польский.

Однажды посреди ночи я услышал тихий плач. Разбудив в соседней комнате Нила, мы пошли узнать, в чем дело. Пол сидел на кухне, плакал и пил в одиночестве. Мы как могли стали его успокаивать. А на следующий день мы с Нилом отправились в супермаркет за продуктами. Внезапно Нил остановил машину и тоже разрыдался. Я не знал, что ему сказать. Нил – врач, специалист по гемодиализу, работал он в том самом госпитале в Нью Плимуте, где лежала его сестра. Будучи медиком, он, конечно же, знал о болезни Линды больше, чем все остальные.

Из больницы Линда домой уже не вернулась. Её перевели в другой корпус – в хоспис, где мы также навещали ее. Удивительно, но Линда прекрасно осознавала то, к чему все идет.

– Знает ли она, что умирает? – спросил я Нила.

– Да…

Здесь другой менталитет, не принято, как у нас, убеждать безнадежно больного, что все образуется, что он идет на поправку.

Каждый пациент в хосписе находился в отдельной палате с выходом во внутренний дворик с цветами, декоративными кустарниками. Выглядело немного необычно, даже жутковато, что прогулочный дворик был вымощен звездами из камня (наподобие знаменитой Аллеи Звезд в Голливуде). В центре каждой звезды была надпись: в благодарность от родных Джефа Смита, Боба Уилкса, Терезы Гарднер… умерших тогда-то… Что это? Предтеча последнего приюта? Ведь действительно, здесь в комфортнейших условиях, под присмотром медперсонала и психологов заканчивают свой земной путь люди, для которых жизнь за этими стенами уже кончилась. Они никогда больше уже не выйдут в большой мир.

То ли по информации врачей, но в один отнюдь не прекрасный день в палату Линды стали стекаться многочисленные родственники. Пол с детьми, которые сидели у кровати умирающей и плакали. Я спросил Нила, не травмирует ли это Линду? – Нет, ответил тот, она знает, что уходит. Мама Пола сидела подле невестки, вязала и старалась отвлечь ту разговорами.

– Когда ты опять приедешь в Новую Зеландию? – спросила меня Линда.

– Следующим летом постараюсь, – ответил я. – И мы с тобой увидимся.

Линда мечтательно улыбнулась. Чувствуя, что реальность плывет у меня перед глазами, я вышел и вывел детей Линды в другое помещение – специальную комнату, где на стене висел огромный крест, стал читать молитву, дети стояли и слушали непривычные их уху слова на старославянском.

Постояльцев в хосписе Нью Плимута немного, наверное, меньше десяти, больше родственников и медперсонала. Для родных и друзей здесь оборудованы специальные апартаменты: кухня, мягкая мебель, все, чтобы сделать процесс ожидания неизбежного максимально комфортным. К Линде в ее последний день приходили кузины и кузены, племянники и друзья, которые приносили цветы, и у всех, включая Линду, выражения лиц было такое, словно они собрались на праздничную вечеринку, все смеялись, рассказывали веселые истории. Вместе с тем последний день в жизни Линды подходил к концу. Но откуда все знали, что этот день последний, мне до сих пор не ясно. Вскоре вошли санитары, до тошнотворности вежливые и улыбчивые, переложили пациентку на другую кровать, отключили капельницу (последние дни организм Линды поддерживался только так).

– Может Линде дать воды? – спросил я Нила.

– Нет, – ответил он, ее организм уже в стадии распада, она просто не сможет пить.

Вскоре ее сознание стало словно перемещаться в другую плоскость, она уже не могла поддерживать разговор. Носом пошла кровь, дыхание становилось прерывистым и затрудненным. Близкие родственники – оба брата Кевин и Нил, как и сестра Кетрин, уже не скрывали эмоций, обняв умирающую, пытались облегчить ее страдания.

Я вышел в холл, сел в кресло, впал в забытье и не заметил, как уснул.

К утру все стало спокойно. Линда ушла. Выражение ее лица было счастливым и умиротворенным. Родственники начали готовиться к процедуре погребения. Все разъехались по соответствующим конторам выправлять похоронные бумаги, и получилось так, что на минут сорок я остался в палате с Линдой один, мне поручили ждать коронера из похоронного агентства. Я смотрел на красивое лицо Линды и думал: вот ведь как получилось, я приехал сюда гостем, скоро улечу назад, но в любое время могу вновь вернуться. Линда же уехала навсегда. Так кто же из нас больший гость? Или все мы гости на этой Земле?

Вскоре приехал похоронный агент, внешне чем-то похожий на своего киношного аналога в исполнении Джигарханяна в фильме «Тегеран-43». Линду увезли, а мы с Нилом поехали следом.

– Она сейчас на небесах – сказал я.

– Да, – ответил Нил, – поэтому, когда полетишь на самолете в Россию, выгляни в иллюминатор и помаши ей.

– Sky Kingdom for Lynda – сказал я.

– Sky Kingdom – сказал Нил…

На период прощания друзья-фермеры подменили Пола на ферме. Ведь коров всяко надо дважды в день доить. К Полу приезжали друзья выразить соболезнования. Тело же Линды поместили в специальный похоронный центр, в Новой Зеландии не принято прощаться дома, никаких завешанных зеркал или признаков траура в доме. Друзья и близкие за все дни, предшествующие похоронам, навещали Линду лишь изредка. Когда приезжали в похоронный центр, служитель вел в траурный зал, включал реквием. Постояв немного, поскорбев, посетители уходили, чтобы тут же включиться в обычную повседневную жизнь.

Между тем на ферме было многолюдно, люди общались, жарили барбекю, играли в гольф, дети бегали, смеялись… Да, действительно, в чем-то мы очень похожи с новозеландцами, а в чем-то совершенно разные.

Потом вся семья собралась в присутствии нотариуса. Очевидно, решать какие-то наследственные вопросы. Я не дождался похорон Линды, улетел за день до них, срок визы истекал как раз в день похорон. А нарушение визового режима может привести к тому, что тебя больше никогда не пустят в эту страну. Пусть это будет моим слабым утешением. И все же я чувствую свою вину перед Линдой. К тому же я обещал ей приехать летом. Даже пусть это будет не лето 2013 года, а 2020-го. Но я должен вернуться, чтобы посетить ухоженный погост в Капонге, утопающий в цветах и скрытый в тропической растительности, где теперь покоится Линда – удивительная женщина, которая своим жизнелюбием победила смерть тем, что навсегда стала частью жизни каждого, кто ее знал и любил. Я приду к тебе, Линда, и принесу тебе букет белых ирисов, которые ты так любила при жизни.

© Сергей Русаков, текст, 2015

© Книжный ларёк, публикация, 2015