Светлана Смирнова. И показал мне чистую реку воды жизни...

И ПОКАЗАЛ МНЕ ЧИСТУЮ РЕКУ ВОДЫ ЖИЗНИ...

 

Вечерело. Заходящее солнце освещало небо последними слабыми лучами.

Был конец августа, конец лета. Уже желтели листья, а в садах цвели тяжёлые яркие георгины. Двое шли молча, поёживаясь от вечерней предосенней прохлады. Прошли мимо мостика, свернули направо и очутились на старой, не тронутой временем улочке с деревянными домами. Здесь был особый уют и тишина, которой так не хватало в их разросшемся индустриальном городе.

Фёдор легонько толкнул деревянную калитку, Зоя прошла следом. Давно уже ей не приходилось испытывать ни к кому такой безоглядной, молчаливой доверчивости, как к этому высокому плечистому человеку. Такую доверчивость испытывают лишь в детстве, и она чувствовала себя рядом с ним маленькой беззащитной девочкой.

Они поднялись по скрипучим деревянным ступеням, прошли через веранду. В комнате было чисто и уютно. Но чувствовалось, что уют этот холостяцкий. На столике у окна в большом стеклянном кувшине пестрели недавно срезанные флоксы. Она поняла – эти цветы для неё.

Фёдор, всегда такой уверенный в себе, был слегка смущён:

– Проходите, садитесь. Сейчас я заварю чай, – сказал он, исчезая в дверях, ведущих, вероятно, на кухню.

В комнате было прохладно. В приоткрытую форточку задувал ветер. Он шевелил белые занавески и растекался по комнате. И когда Фёдор, наконец, принёс чай, Зоя долго грела руки о горячие бока чашки и в смущении молчала. Она никак не думала, что сегодня окажется у него в гостях. Получилось всё случайно. Реальность воспринималась как счастливый сон, который длился, всё не кончаясь.

Они знали друг друга года три, но лишь на расстоянии. Встречаясь где-нибудь на улице или в узких коридорах библиотеки, часто проходили мимо, даже не взглянув друг на друга, но каждый из них ощущал в это мгновение радостный толчок в сердце. Они словно были связаны одной верёвочкой и знали, что никуда не денутся друг от друга. Возможно, они были теми самыми библейскими половинками, которые растеряны по всему свету, и чувствовали свою общность, своё родство. Но беда была в том, что нашли они друг друга слишком поздно.

– Я давно хотел поговорить с вами, – наконец, произнёс он, – Но всё не решался, робел как шестнадцатилетний юноша. В общем, скажу коротко, в двух словах. – Фёдор набрал в свои лёгкие воздух и решительно выдохнул: – Будьте моей женой!..

– Но… ведь вы меня совсем не знаете, – изумилась Зоя.

– Ошибаетесь, я знаю вас достаточно.

– Но, ведь... – растерянно пробормотала Зоя, – вы меня пригласили посмотреть... раритетное издание «Евангелия».

– Да, я вам покажу его, но позже. А сейчас, пейте свой чай, а то он совсем остынет.

И он уткнулся в свою чашку. Зое стало неловко, и всё очарование неожиданной встречи пропало.

На стене мирно тикали старые ходики, смеркалось. Чай был выпит.

Фёдор щёлкнул выключателем, и комната озарилась мягким оранжевым светом и от этого стала ещё уютнее.

Фёдор посмотрел ей прямо в глаза: «Сейчас я вам принесу книги. Там не только “Евангелие”». И торопливо вышел из комнаты.

Вернулся он с целой кипой старых рассыпающихся книг. «Вот, смотрите», – сказал он, собираясь их бросить на стол. Но Зоя замахала на него руками и стала торопливо собирать со стола чашки. Фёдор растерянно посмотрел на неё. «Куда их можно отнести?» – спросила Зоя. «Вон, там кухня», – кивнул он в сторону двери.

На маленькой кухне было чисто и уютно. Вся мебель была сделана своими руками и выкрашена светлой масляной краской: и стол, и навесные полки, и шкафчики. На подоконнике цвела белая герань. Зоя сразу же увидела, что её давно не поливали, и набрала в чашку воды. Почувствовав чьё-то присутствие, обернулась: в дверях стоял Фёдор и пристально смотрел на неё. Молча сделал несколько неуверенных шагов навстречу и вдруг обнял её за плечи. Ей показалось, что она попала в лапы к большому неуклюжему медведю. Она уткнулась ему в грудь, боясь пошевелиться. Настолько хорошо было рядом с ним. Вся скапливаемая и сдерживаемая годами нежность была готова прорваться наружу, как прорывается вода, сокрушая возведённую человеком плотину. Она чувствовала, что тает в его руках как маленькая хрупкая льдинка, исчезая с поверхности земли, растворяясь в её трещинах и порах. Она больше не существовала. Были только его руки, горячие порывистые, безудержно нежные...

Она открыла глаза, в комнату пробивался медленно разгорающийся день. Дурманил опьяняющий аромат пёстрых осенних флоксов. Зоя долго смотрела на чистую полоску неба, которая проглядывала сквозь шторы, и ей было нестерпимо стыдно за всё происшедшее, но в то же время её душа легонько, как новогодняя игрушка, звенела от счастья, и с этим она ничего не могла поделать. И она решила хоть раз в жизни безвольно подчиниться течению событий.

В дверях кухни показался Фёдор. Он был немного смущён, но глаза лучились тихим потаённым светом. «Уже семь часов, чайник я вскипятил. Ведь вы... ты, – смущаясь, поправился он, – наверное, опаздываешь на работу.

– У меня сегодня отгул, – тихо сказала Зоя.

– Вот и прекрасно, – оживился он, – тогда после завтрака займёмся книгами.

Когда она вошла на кухню, в чашках уютно дымился ароматный чай, на тарелочке желтели тонкие просвечивающие ломтики сыра, в вазе из толстого зелёного стекла лежали крупные яблоки. «Боже, такого счастья на земле не бывает!» – подумала она.

Они сели за стол, и Фёдор накрыл своей крупной сильной ладонью её худенькую ладошку: «Зоя, я давно люблю тебя, будь моей женой», – снова сказал он. И она не смогла ему отказать.

Ей казалось, что время остановилось. В голове был какой-то странный туман. Обычно молчаливый, Фёдор не умолкал ни на минуту. Она слушала его голос как музыку. Этот голос убаюкивал. И эти постоянные, нечаянные его прикосновения... Они палили каким-то нестерпимо сладким огнём, как в уже забытой юности. Часы на стене показывали двенадцать, а к книгам, ради которых она сюда пришла, они ещё не прикасались. Наконец, в её сознание пробился его вопрос: «У тебя паспорт с собой?»

– Паспорт? Какой паспорт, зачем нужен паспорт? – не поняла она.

– Мы с тобой пойдём сейчас в загс подавать заявление, – ответил он.

«Мы оба сошли с ума», – подумала она.

Они долго стояли в очереди в загс вместе с надменными чинными юнцами. Строгая женщина в очках долго и пристально их изучала как нашкодивших школьников, потом велела заполнить какие-то бумаги. Когда они вышли из этой духоты на свежий воздух, то вздохнули с облегчением. «Ну, и бюрократия», – пробормотал сердито Фёдор. Регистрацию брака им назначили только через два месяца, в конце октября. Фёдор шумно спорил с чиновницей, доказывая, что они не дети, а взрослые самостоятельные люди, что испытательный срок им ни к чему. Но чиновница была неумолима: «У нас такой порядок, – сказала она, – вы не одни, у нас очередь. И я считаю, что вам неплохо немного остыть, подумать. Что за спешка?»

– А теперь, – радостно взглянув на Зою, сказал Фёдор, – пойдём невесте покупать цветы.

Цветы! Да ей сто лет никто не покупал цветов.

 

*  *  *

 

– Слушай, – шептал Фёдор, – когда я в первый раз пришёл в библиотеку, то сразу же увидел тебя, мы столкнулись в коридоре. Ты помнишь?

– Помню, – улыбнулась Зоя. – Я тогда выходила из читального зала со стопкой журналов. Когда ты налетел на меня, они рассыпались и упали на пол. Мы кинулись их поднимать и стукнулись лбами. Было очень смешно.

– Что же ты тогда так рассердилась?

– А было очень больно. У меня синяк на лбу неделю не проходил.

– Вот, видишь, это был знак свыше, – прошептал Фёдор.

– Да ну тебя, не выдумывай, – засмеялась Зоя.

Они лежали на диване и смотрели в потолок, вспоминая все свои нечаянные встречи.

– А ведь я о тебе ничего не знаю, – немного подумав, сказала Зоя. – Ты был когда-нибудь женат?

– Да, – нахмурившись, ответил Фёдор.

– Если тебе неприятно, можешь не рассказывать, – уловив в его голосе горькие нотки, сказала Зоя.

– Нет, почему же, я должен тебе это рассказать. Это было давно. Лена ушла к капитану корабля, на котором я служил штурманом, и осталась жить в том приморском городе, а я подал в отставку и приехал сюда. Так, получилось, что в это самое время умерла моя бабушка и оставила этот дом мне в наследство.

– А дети у тебя есть?

– Дочь Наташа. Она совсем взрослая.

Воцарилось молчание. Было слышно, как на окне жужжит сонная осенняя муха.

– А у тебя... был муж? – напряжённо спросил Фёдор после неловкой паузы. – Извини, что я об этом спрашиваю, но я полагаю, что мы должны всё знать друг о друге, хотя, для меня это и неважно.

– Я вышла замуж совсем девчонкой, – сказала Зоя, – сразу же после школы, но вскоре поняла, что не люблю его, что это ошибка, и мы развелись.

– Ну ладно, хватит ворошить прошлое, – подытожил Фёдор. – Если б ты знала, сколько лет я думал о тебе. Но боялся снова связывать свою судьбу с женщиной. Мне нужно было время, чтобы прийти в себя. Я никому не верил.

 

*  *  *

 

Зоя занималась старинными рукописями в областной библиотеке, а Фёдор был их постоянным читателем, да и жили они неподалёку друг от друга. Только Зоя жила в серой панельной девятиэтажке на одном из новых городских бульваров, который не оправдывал своего названия, так как на их бульваре совсем не было деревьев, кроме единственной рябины, которая выжила как раз под окнами её квартиры. Все остальные саженцы погибли.

Зоя любила эту рябину и часто смотрела на неё в окно. Она очень чутко относилась к цветам и деревьям, ведь растения – их соседи по планете, и она чувствовала с ними неразрывную связь.

Она любила запущенные сады, в них проявлялось гордое своеволье природы. И оно было великолепно. И когда Фёдор показывал свой ухоженный сад, ей стало скучно смотреть на геометрически правильные прямоугольники грядок с плотной зелёной капустой, на ровные ряды яблонь, высаженных словно по линеечке. Хороши были только беспорядочно разросшиеся облака пёстрых душистых флоксов.

До мозга костей горожанка, она всегда воспринимала сад отвлечённо, как стихию, не исходя из его практической пользы. У Фёдора же, выросшего в деревне, было совсем другое отношение к нему.

Да, Зоя была мечтательница и белоручка. Она выросла с книжкой у окна. Она только сейчас поняла это. А ведь Фёдору, наверное, нужна хорошая хозяйка. Сможет ли она стать ею? Она вдруг подумала, какие они с ним всё же разные, и что ей придётся многое преодолеть в себе. Фёдор же был счастлив и не замечал этого нового настроения в её душе.

Чем ближе становился день свадьбы, тем грустнее становилась сама Зоя.

Фёдор не хотел переезжать в её благоустроенную квартиру, расставаться с домом и садом. Возможно, он был прав. Дом был хорош: старинный просторный, с верандой и мансардой, окружённый старыми серебристыми тополями, большим плодоносным садом. Но Зоя с детства привыкла к удобствам городской квартиры. Работать в саду она не умела и не хотела. Она привыкла покупать всё на рынке. А в свободное время предпочитала что-нибудь почитать, сходить на новую выставку в городскую картинную галерею или в театр.

Переехать жить в его дом означало перемену всего её жизненного уклада, изменение всех её привычек. Она не знала, что привычки имеют такую большую власть над человеком, и была в полной растерянности.

А тут ещё подруга, Анастасия, подливала масла в огонь: «Да ты с ума сошла, в огородные работницы собралась. Да по тебе давно художник Вяткин сохнет». Неопрятного Вяткина она терпеть не могла. А без Фёдора свою жизнь не мыслила.

 

*  *  *

 

Разбудил Зою надрывный звонок будильника, а ей снился один из тех счастливых снов, которые, несмотря на своё простое, вроде бы будничное содержание, наполнены непонятным светом счастья, ощущением полноты бытия. Такие сны дают заряд энергии на весь день, если только кто-то своим неосторожным словом или поступком не нарушит хрупкую ткань настроения.

Сегодня же таким событием, нарушившим утренний настрой её души, был телефонный звонок. Звонила директор библиотеки Маргарита Павловна: «Зоя Олеговна, вы ознакомились с раритетными изданиями, которые предложил нашей библиотеке Фёдор Степанович Толубеев?».

– Ещё нет, – ответила Зоя, – у нас с ним договорённость на сегодняшний вечер.

– Что-то вы долго тянете с этим делом, поторопитесь, – недовольно сказала директриса и положила трубку.

Зоя почувствовала укол совести, ведь она совсем забыла о книгах, хотя сама горела желанием поскорее ознакомиться с ними. Набрала номер Фёдора, долго, с замиранием сердца, слушала длинные протяжные гудки: никто не отвечал. Странно, подумала она, где он может быть в такое раннее время?

После обеда Фёдор позвонил ей сам. «Ты где был утром? – спросила Зоя. – Я не могла до тебя дозвониться».

– Понимаешь, ко мне неожиданно приехала дочь. Она позвонила с вокзала, и я поехал её встречать, ведь она совсем не знает город. Давать телеграмму ей запретила мать, она хотела, чтобы в её приезде был элемент неожиданности. Знаешь, чтобы как снег на голову. В этом вся Лена. Приходи вечером, познакомлю тебя с дочкой.

В сердце Зои поползло нехорошее предчувствие. Зачем его дочь приехала накануне их свадьбы?

Вечером она пошла к Фёдору. Тот был чем-то сильно встревожен, хотя и не подавал вида.

– Ну, знакомьтесь, – сказал он, подводя к Зое рослую светловолосую девушку, чем-то неуловимо похожую на него.

– Здравствуйте, – приветливо улыбнулась Наташа. – Папа мне о вас много рассказывал.

– Когда же он успел? – удивилась Зоя. Ей было досадно, что нарушено их счастливое с Фёдором уединение. И теперь какое-то время, а может быть всегда, дочь будет присутствовать рядом с ними.

– Мне нужно посмотреть те старые книги, – сказала Зоя Фёдору, и они поднялись в мансарду. Из мансарды весь сад был виден как на ладони.

С яблонь облетали и кружились по воздуху последние листья. К окнам прильнула насторожённая осенняя тишина. Только голая чёрная ветка, похожая на скрюченные старушечьи пальцы, мерно качалась и постукивала в окно. Фёдор достал из старого облупленного шкафа книги и разложил их на столе. Все книги были церковные.

– Откуда они у тебя? – спросила Зоя.

– Я их нашёл на чердаке в старом сундуке, который принадлежал моей бабушке. Она не была особенно религиозным человеком, но в конце 60-х годов, когда похоронила дедушку, часто ходила в церковь. Там она познакомилась с одной женщиной, которую все звали Валя-ангелочек и считали почти святой. Мне приходилось её как-то раза два видеть. Это была худенькая, очень молчаливая женщина со странно просветлённым лицом. Казалось, говорили только её глаза. Придёт, постоит, потупясь, у порога несколько минут и бесшумно исчезнет, словно её и не было. Но какая-то светлая тишина исходила от неё. Бабушка рассказывала, что жила Валя в маленьком разрушающемся домишке с земляным полом, напротив церкви, и даже в сильную стужу не мёрзла. Работала она на железной дороге сцепщицей вагонов, а потом вышла на пенсию. Всю свою пенсию раздавала нуждающимся и нищим, но как говорила бабушка, Господь никогда не оставлял её. Сколько ни раздаст, всё к ней возвращалось, да ещё и в удвоенном размере.

Вот эти книги подарила бабушке Валя. Она нашла их в своём домишке, спрятанными под крышей. Когда-то этот домик принадлежал церкви и в нём жила монахиня. Она их, вероятно, и спрятала во времена гонения на церковь. А какова судьба той монахини, никто не знает.

Зоя придвинула к себе поближе книги, их было четыре штуки. Все были изданы в XIX веке. Самая старая, изданная в 1822 году, имела непривычно длинное название «Беседы в разных местах и в разные времена говорённые членом Святейшего Синода и Комиссии Духовных училищ, покойным Михаилом, Митрополитом Новгородским, Санкт-Петербургским, Эстландским и Финляндским, и Свято-Троицкие Александро-Невские Лавры Архимандритом и Кавалером». Зоя перевернула книгу. На наружной стороне второй обложки синими чернилами было мелко написано: «бога нет». А затем, теми же самыми чернилами, зачёркнуто. Книга была издана на плотной шершавой бумаге, не потерявшей своей белизны за прошедшие два века, и содержала проповеди к церковным праздникам. Вероятно, она хранилась в какой-нибудь библиотеке, в чистом сухом месте.

Остальные три книги пострадали от влаги и от времени. Они-то, вероятно, и были спрятаны под крышей дома. На страницах во многих местах были видны подтёки от высохшей воды.

«Месяцеслов» был издан в 1897 году. Под заголовком мелкой старославянской вязью было напечатано: «Сто осьмое тиснение». «Неужели эта книга имела столько переизданий?» – удивилась Зоя. Переплёт был бережно обклеен чёрным полинявшим сатином, а плотная картонная обложка грубой обёрточной бумагой коричневого цвета, какой пользовались в послевоенные годы. Было видно, что эта книга много раз переплеталась в самое разное время и самыми разными людьми. Некоторые страницы были склеены тетрадными полосками студенческого конспекта по диалектическому материализму. Уголки страниц были замусолены до черноты. Видно, этим «Месяцесловом», содержащим утреннее и вечернее молитвенное правило, ежедневно пользовалось не одно поколение. Между страницами была заложена этикетка, относящаяся уже к 70-м годам нашего времени. На ней значилось: палантин, ч/ш. Размер 44 на 186, сорт 1. Цена 20 руб. Московское производственное шерстяное одеяльно-платочное объединение.

Зоя вздохнула, взяла в руки следующую книгу и прочитала вслух:

«Невидимая брань»

блаженной памяти старца Никодима Святогорца.

Перевод с греческого Епископа Феофана, затворника Вышинского.

В 2-х частях. Издание 3-е Афонского Русского Пантелеимонова монастыря.

Москва, типо-литография И. Ефимова,

Большая Якиманка, собственный дом.

1889 год.

На обратной стороне титульного листа значилось: от Московского Духовно-цензурного комитета печатать разрешается.

Москва, января 25-го дня, 1899 год.

Цензор Священник Александр Гиляревский.

На титульном листе, в самом низу, острым узким почерком было выведено с ятями: «монахине Лидые».

Эту книгу тщательно изучали. Она пестрела многочисленными карандашными пометками.

И, наконец, последняя, самая ветхая книга, без начала, с обгоревшими по краям листами, словно её пытались сжечь, но кто-то вовремя выхватил её из пламени. В этой книге содержалось «Евангелие» и «Деяния апостолов с апокалипсисом». Издание 1-е. 1862 год.

Зоя раскрыла её наугад и прочитала:

«И показал мне чистую

реку воды жизни, светлую,

как кристалл, исходящую

от престола Бога и Агнца.

2. Среди улицы его и по

ту и по другую сторону реки

древо жизни, двенадцать раз

приносящее плоды, дающее

на каждый месяц плод свой:

и листья дерева для исцеления народов.

. . . . . . . . . . .

5. И ночи не будет там,

и не будут иметь нужды

ни в светильнике, ни в свете

солнечном; ибо Господь Бог

освещает их; и будут

царствовать во веки веков».

 

Зоя пробежала глазами по содержанию: это были строчки из «Откровения Иоанна», глава 22-я.

Зоя любила старину. Старина казалась ей ниточкой из прошлого, которая связывает времена. Каждая из этих книг пережила не одного хозяина.

И сколько меток времени на каждой из них!

Фёдор всё это время сидел с безучастным видом и смотрел в окно. Когда Зоя оторвалась от книг, он достал из кармана письмо: «Вот, почитай».

Зоя расправила смятый листок бумаги и стала читать:

«Здравствуй, Федя!

Посылаю к тебе Наташу. Увидишь, какой взрослой и красивой стала твоя дочь. Мне хочется её отвлечь от романа с нежелательным для нас человеком. Пусть немного погостит у тебя. Я знаю, что скоро твоя свадьба, но, уверена, что она не помещает вашему счастью. Кстати, поздравляю!

Елена».

– Ну, что ж, девочка славная. И она так похожа на тебя! Я тоже думаю, что она нам не помешает, – сказала Зоя.

Фёдор с благодарностью посмотрел на неё и, обняв за плечи, прижался к её щеке своей небритой щекой.

– Слушай, ты совсем не знаешь Лену. Она наверняка имела виды на этот дом и испугалась, когда узнала о моей женитьбе, – тихо сказал Фёдор. – Вот увидишь, скоро явится и Наташин жених.

И он оказался прав. Как-то вечером, когда они все втроём сидели на кухне и пили чай, в дверь громко и уверенно позвонили. «Кто бы это мог быть», – удивилась Зоя. Когда Фёдор открыл дверь, на пороге стоял высокий темноволосый молодой человек. «Мне бы Наташу», – сказал он.

Это был Владимир. А вскоре явилась и сама Лена. Это была яркая шумная женщина. Она очень возмущалась. Она громко кричала, что не потерпит брака своей дочери с этим нахалом и проходимцем. Но Наташа тихо сказала, что она любит его и ещё, что она на третьем месяце беременности.

Тут разыгрался такой бурный семейный скандал, что Зоя, почувствовав себя лишней, выскользнула за дверь. Её ухода в суматохе никто не заметил.

Она шла по дождливым улицам, смотрела на чистый свет вечерних огней, и ей было до слёз обидно. В голове вертелась одна навязчивая мысль: «Неужели я навсегда потеряла Фёдора?»

Она открыла дверь своей однокомнатной квартиры, сняла пальто и долго смотрела в залитое дождём окно.

Ветер гнал по асфальту мокрые грязные листья. Лица прохожих в полумраке зонтов казались бледными и сосредоточенными. Зоя с ознобом в сердце подумала о предстоящей зиме. Но ведь зима – это и радостное обновленье, первая строчка новой жизни.

Она поставила на газовую плиту чайник, достала из шкафа свою любимую чашку, давнишний подарок матери. И в этот момент раздался резкий звонок. «Кто это?» – подумала Зоя. Так звонить мог только один Фёдор.

28.08. – 24.10.2001 г.

 

© Светлана Смирнова, текст, 2001

© Книжный ларёк, публикация, 2017