Тимур Савченко. Еду я на Родину...

Три судьбы – одна цель

 

– Дима, – представился он, садясь в машину и пожимая мне руку.

Обычный парень чуть за 20, худощавый, взгляд прямой и открытый, держится скромно, безо всякой бравады. Вот только коротко стриженые волосы уже тронуты местами сединой. Встретишься с таким на улице, никогда не подумаешь, что за спиной у него ранения, контузии, участие в наступательных и оборонительных боях на земле Луганщины. А голова Черчилля – такой позывной у ейчанина – оценивается украинскими спецслужбами в 50 тысяч гривен…

 

 

Приказ простой – никого не впускать

 

– Я поехал на Донбасс еще в июле прошлого года, – рассказывает Черчилль. – Работал здесь, в Ейске, на стройке и познакомился там с отставным офицером из Краматорска. Он собирался возвращаться к себе на родину. Поговорили, обсудили все, и договорились ехать вместе.

Интересуюсь – как отнеслись родные к его решению вступить в ополчение Новороссии.

– Мама, понятное дело, в слезы – «Никуда не пущу»! А отец и братья возражать не стали. Правда, до Краматорска мы так и не добрались. Проходили таможню в Ростовской области, когда узнали, что ополченцы оставили Краматорск. Мы поначалу растерялись – куда же теперь ехать… Но еще на границе я разговорился с тремя ребятами из Сургута. Вернее, в Сургуте они работают, а сами из Ровеньков – это в Луганской народной республике. Я и не слышал раньше о таком. Ехали домой, вступать во 2-й казачий батальон. Пригласили меня с собой – не стал отказываться. Приняли меня казаки хорошо, правда, не успел даже вещи разложить, как объявили, что на окраине города начался бой. Мы сразу туда и выехали.

– То есть, это был ваш первый бой? – спрашиваю.

– Нет, это был не бой, а так – небольшая перестрелка, – улыбается мой собеседник. – А вот через неделю довелось попасть в настоящую переделку. Наше подразделение заняло оборону в селе Александровка. Командир отобрал меня и еще девять человек и отправил на крышу здания автосервиса – оно на въезде в поселок находилось. А перед тем сказал: «Бойцы, слушай мою команду. Задание простое – никого не впускать!». Ну, залегли мы на крыше, ждем. Мне пулемет выдали, ребята с автоматами. Еще пара гранатометов была. Тут-то укропы и появились. На танках и БТР. Считать мне их некогда было, но не меньше 30–40 единиц бронетехники. Плюс пехота. Они бы нас точно в блин раскатали, но в это время наша артиллерия по ним огонь открыла. Пару танков спалило, остальные за «зеленку» отошли. А как темнеть начало, украинская пехота на нас в атаку пошла… Три раза за этот день нас атаковали, но безуспешно. После они уже в лобовую атаку не ходили, подкрасться тишком пытались. Четыре дня мы так на крыше и просидели, пока помощь не подошла. До сих пор удивляюсь, что все живы остались. Били они по нам – мама не горюй. От здания СТО живого места не осталось. Ну и мы по ним лупили дай боже. Мой бедный пулемет на третий день «пал» смертью храбрых – ствол сгорел и повис, как хобот. 6 тысяч пуль за два часа из него выпустил…

– Дим, наверное, очень страшно было под обстрелом?

– Страшно потом стало, когда все закончилось. Пока стрельба шла, как-то отключился, что ли. Зато после так накрыло, что даже чаю хлебнуть не мог – руки тряслись. Дальше проще стало. А вот плакать приходилось. Мы на машине ехали и под минометный обстрел попали возле Македоновки. Меня тогда просто контузило, а нашего водителя, Владимира Харчева, осколками убило на месте. Такой хороший мужик был! Он ко мне как к сыну относился, помогал все время. А за день до смерти, свой ППШ подарил – знаете, автомат такой с круглым магазином, как в кино про Великую Отечественную показывают. Тяжелый, неудобный, но этот ППШ меня от смерти спас: в него пуля попала, когда стрелял из него. Иначе бы она мне досталась… – боец замолкает и глубоко затягивается сигаретой.

– А где еще довелось побывать, что особенно запомнилось? – интересуюсь я, чтобы отвлечь Диму от тяжелых воспоминаний.

– Ой, много где носило, – беззаботно отвечает Черчилль. – Луганск, Металист, Счастье, Македоновка… Что особенно запомнилось, даже не скажу конкретно. Мне в разведгруппе служить пришлось, в отряде «Амур». Это типа казачьего спецназа. Псих – позывной нашего командира – на всю Новороссию знаменит. Вообще-то, он нормальный мужик, толковый, но когда бой идет – как берсерк становится. Куда он нас только не заводил. Помню, как украинского офицера на блокпосту удалось втихую захватить, а их солдаты и не заметили. Он в кусты отошел по нужде. Тут я его и сцапал. Помню, как на деревьях прятались, а под нами украинцы проходили. Один раз мы на лагерь батальона «Азов» наскочили. Но они, видно, нас заметили и храбро… удрали. Только двоих подстрелить удалось. Вошли в лагерь, глядим – на веревках трусы-стринги сушатся. Розовенькие, синенькие… Одно слово – «голубая дивизия»! Из этих батальонов, а еще из правосеков, заградотряды создают, в боях-то они не особо участвуют. Я за ними один раз в бинокль наблюдал: сидят себе на броне, водку пьют и присматривают, чтобы солдаты-срочники не отступали. Нормально отношусь к украинским военным, что с них взять – люди подневольные, но вот этих… из батальонов, ненавижу, – Черчилль морщится, как от зубной боли.

– Дима, скажите, сейчас-то домой совсем вернулись? – спрашиваю я.

– Какой там совсем! – мой вопрос явно удивляет собеседника. – Передохну недельку-другую и обратно в ЛНР. Я там крестился, там ребята ждут. А кроме того… – он делает небольшую паузу – девушка там моя живет. В Ровеньках. Во время войны и познакомились. Когда все закончится, поженимся. Мы это с ней уже решили. Там, в Ровеньках, храм есть красивый – в нем и обвенчаемся…

– Вы верующий?

– До войны, честно говоря, не особо верил. Так, по праздникам заходил в церковь иногда. А сейчас по-другому стал к вере относиться. По настоящему, не для галочки. Столько раз меня Бог от смерти спасал…

Прощаясь с Димой, спросил, не будет он возражать против фото.

– Не буду, – улыбается доброволец. – Мне бояться или стыдится нечего: мирных жителей не убивал, пленных не расстреливал, а фашистов – бил и бить буду.

 

Из огня да в полымя

 

Станислав. Позывной Добрыня. Да, недаром этот атлет получил такой «псевдоним»! Хотя фигура уже слегка оплыла жирком, под просторной домашней толстовкой перекатываются могучие мышцы, в пронзительных голубых глазах читается спокойствие и рассудительность. Одень его в шлем и кольчугу – получится настоящий русский витязь. Судьба этого человека полна драматизма, а сам он разделяет ее на «до» и «после» войны. «До» – были успешное окончание юридического факультета Харьковского университета, служба в милиции в Донецке; сначала в уголовном розыске, затем в спецподразделении «Беркут», майорские звезды на погонах, счастливая семья, выезды на пикники по выходным… Затем случился майдан.

 

– Честно говоря, когда нам сообщили, что наш сводный отряд отправляют в Киев в связи со студенческими волнениями, никто из нас не придал тогда этому особого значения, – говорит Добрыня, разливая по чашкам крепкий ароматный чай. – Ну, подумаешь, вышли студенты с плакатами и транспарантами на площадь. Кровь молодая, горячая – сам студентом был! Думали, покричат немного и разойдутся. Поэтому, экипировка у нас была соответствующая: легкие бронежилеты, щиты, шлемы. Из вооружения – резиновые дубинки, газовые и свето-шумовые гранаты, да помповые ружья из расчета одно ружье на 40 человек.

– Ну, хоть ружья были, – слегка успокаиваюсь я.

– Да, только пули к ним были резиновые, – уточняет Станислав. – Поначалу, все было более-менее спокойно, но день за днем демонстранты становились все агрессивнее, – продолжает Добрыня. – В ход против нас пошли цепи, молотки, бензопилы, которые разрезали алюминиевые щиты, как бумагу, бутылки с коктейлем «Молотова». Мне тогда дважды довелось гореть – плечо и ногу пожгло. Мы стояли возле стадиона «черепахой» – еще римский строй, когда щитами закрываешься спереди и сверху, а они нас забрасывали камнями и бутылками с зажигательной смесью. Мне тогда еще повезло – легко отделался, а сослуживцы Николай и Саша очень сильные ожоги получили… Когда затишье случилось, их в больницу под охраной отправили. Тогда к нам еще старенький священник подошел: молится, а у самого слезы текут. Все повторял: «Что творят, что творят…»

– Станислав, а вы понимали тогда, что все гораздо серьезнее, чем казалось, что за майданом стоят большие люди из-за рубежа?

– Я не политик, а простой офицер. Врать не стану, о руке Вашингтона и т. д, конечно не думал. Видел только, что толпу кто-то накручивает и организует. А еще, все мы возмущались, что нам не дают применить спецсредства – мы бы разогнали весь этот майдан за пару часов, если бы нам руки развязали! – лицо офицера мрачнеет. – Даже водометы запретили использовать…

– Почему? – искренне возмущаюсь я.

– А холодно было. Не демократично поливать народные массы на морозе водой. Вдруг, кто-нибудь простудится. Иной раз у наших ребят нервы, конечно, сдавали – били майдановцев палками, резиновыми пулями стреляли, но в целом приказ о том, чтобы не причинять людям вреда, мы исполняли. Ну, а потом, все знают, чем дело кончилось. Янукович бежал из страны. Наш же командир скомандовал: «Ребята, защищать больше некого, все быстренько по домам!». Переоделись мы в гражданку и отправились в Донецк, что называется, огородами. Через Лубны, Полтаву. Семь дней добирались. Дома нас, поначалу, как героев встретили, а потом пошли аресты. Тут-то я и вступил в объединение «Правопорядок» – это антимайдановская организация, в которой состояли бывшие афганцы, военнослужащие, просто патриоты. А когда мы услышали о Стрелкове, об обороне Славянска, поехали к нему на помощь. Так я и стал ополченцем, – невесело улыбается Добрыня.

– А вы знакомы со Стрелковым лично? Кого из знаменитых командиров еще доводилось встречать, что помните об обороне Славянска, – засыпаю вопросами моего собеседника.

– Немного знаком с Игорем Ивановичем Стрелковым – незаурядный человек! Благодаря ему Славянск и Краматорск сопротивлялись так долго. Близко знал Ромашку – он уже погиб, в Славянске познакомился и с Моторолой. Правда, тогда это был еще никому не известный офицер, – перечисляет Владислав. – Что до обороны Славянска, то даже не знаю, что конкретно рассказать. Столько всего было, что «все смешалось в доме Облонских», в смысле в голове, – смеется офицер. – Хотя нет, вот, ношу всегда при себе живое напоминание, – Добрыня закатывает рукав толстовки, демонстрирую длинный шрам на руке. – Кость перебита, – объясняет он, – теперь у меня в руке стальной штырь. Врачи, сначала вообще сомневались, что рука будет действовать. Это случилось летом в пригороде Славянска, возле Семеновки. Наша группа из бывших участников «Правопорядка», которая теперь стала «Салангом» (это придумал Душман, наш командир, офицер-афганец), и еще несколько бойцов из других отрядов – всего человек 50 – попали в окружение. Причем, атаковали нас не обычные солдаты, а украинский спецназ «Альфа». Пара сотен бойцов при десяти БТР. Несколько наших погибло сразу же, сгорела и наша «бронетехника» – микроавтобус «Соболь». Мы же заняли круговую оборону у сгоревшей АЗС. Часа два шел бой. Душмана в голову ранило и выбило глаз – я принял командование «Салангом», хотя и сам еле держался от потери крови. Трое наших в том бою погибло, еще восьмерых ранило, но спецназ мы сильнее потрепали – они отступили. Видимо, не восприняли нас всерьез сначала, думали – перещелкаем этих колхозников, как в тире на раз-два. Не вышло…

– А сколько у вас всего ранений?

Этот вопрос на некоторое время ставит моего собеседника в затруднение. Раз, два… четыре…, – считает Станислав. – Шесть, считая легкие.

– И вы с ними продолжали сражаться?!..

– Ну да, – спокойно отвечает атлет. – Правда, уже в Донецке, когда Славянск был оставлен, почувствовал себя совсем скверно. Так я и оказался в Ейске. Сюда мою семью эвакуировали. Зимой и я к ним на побывку приехал. Никогда раньше у вас не бывал. Хороший город и люди хорошие. Встречаются и жлобы, конечно, но где их нет. Хорошо бы, после войны сюда летом приехать, в Азовском море искупаться, порыбачить, – грустно улыбается Станислав. – Но, чувствую, это еще не скоро будет. А сейчас, немного подлечусь и обратно в Новороссию.

– Хорошо хоть семью удалось вывезти, – пытаюсь как-то подбодрить ополченца.

– Не всю. Мать с отцом в… впрочем, не буду называть город – он на оккупированной территории находится. Не хочу проблем для своих стариков. Отец и так уже имел неосторожность поспорить о чем-то с нацгвардейцами – две недели после этого пластом пролежал… Так что, моя война еще не закончена.

На прощание обменялись рукопожатием. Тяжела рука у Добрыни! Не хотелось бы попасть под такую… И, конечно, пожелал офицеру удачи, чтобы обязательно приезжал летом с семьей в Ейск. Когда закончится война.

 

Дунай я покинул, пошел воевать…

 

Мирко Вуйкович. Музыкант. Это профессия, а не позывной. Признаюсь, ни встретиться, ни пообщаться вживую, с этим добровольцем из далекого Белграда мне не довелось. Вообще, узнал о нем случайно. Переписываясь со своей старинной знакомой из Братиславы (Словакия), рассказал ей о своей недавней поездке на Донбасс в качестве военкора и о том, что готовлю сейчас материал о добровольцах и ополченцах Новороссии. В ответ она сказала, что родной брат ее подруги из Сербии участвовал в боях на территории ДНР и ЛНР в составе славянского батальона имени Йована Шевича под командованием Братислава Живковича. Батальон этот объединяет добровольцев из Сербии, а также других славянских стран. Забыв старые обиды, вступают в него и хорваты. Есть среди бойцов македонцы, черногорцы, болгары. Вообще, на стороне Новороссии сражается немало иностранцев. Французы, немцы, поляки…

 

Но самые многочисленные, и, так сказать, родные – именно сербы. Сложно найти среди европейских народов более близкий нам по духу и по культуре народ, чем сербы. И история этой страны очень во многом напоминает нашу. Кстати, очень любопытен тот факт, что еще при императрице Елизавете в 1753 году на территории нынешнего Донбасса для защиты России от турок и крымских татар была образована область сербских военных поселенцев – Славяносербия!

Мирко вступил в батальон не сразу. Сначала он участвовал в мирных акциях протеста против поднимающего голову на Украине фашизма, которые прокатились по всей Сербии. Поняв бессмысленность мирного протеста, он решил взять в руки автомат. Сестра рассказала, что никого из родных о своей предстоящей поездке в Новороссию он не предупредил. Кроме прадеда Милоша, который участвовал еще в освобождении Югославии. Это стало их общей тайной. Мирко собирался в дорогу (он объявил, что едет в отпуск в Австрию), распевая в полный голос по-русски: «Эх, Родина! Еду я на Родину…». Вернулся домой он через месяц. Бледный, с сотрясением мозга, но с каким-то странным блеском в глазах. Отцу с матерью сказал, что упал, катаясь в Альпах на горных лыжах. Сестре же признался, что в голову ему угодил осколок.

Слава Богу, спасла металлическая каска, а то не увидел бы больше музыкант Мирко ни голубого Дуная, ни созревающих виноградных лоз родной Сербии. Еще сестра с горечью заметила, что он часто стал использовать непонятное словосочетание «…мать» – набрался «хороших» манер от Донских казаков! Но не это самое страшное – Мирко собирается снова поехать в Новороссию…

 

Эпилог

 

Эти люди никогда не встречались. Они даже не догадываются о существовании друг друга. Но, тем не менее, и доброволец ейчанин, и бывший офицер «Беркута», и музыкант из Белграда делают одно дело. И цель у них одна – защита тех ценностей и идеалов, за которые умирали наши предки.

 

Спустя неделю после нашей встречи, Дима выехал в Новороссию к своим сослуживцам, к своей невесте. Его повез крестный отец, а я увязался проводить бойца до Ростова. Признаться, было немного завидно. Самому тоже хотелось снова попасть в суровый край терриконов и отважных, несгибаемых людей. Возле Кущевской, на обочине мы заприметили парня в казачьей форме, который стоял с поднятой рукой. Притормозили.

– Вы до Ростова не подкинете? – улыбаясь, спросил он. – А если можно, то и еще дальше.

Взяли казака с собой. Не сразу понял, чем он отличается от наших. Затем сообразил – верх «кубанки» был у него не красный, а желтый.

– Астраханец? – спрашиваю, припомнив знаки различия разных казачьих войск.

– Точно, кивает головой парень. – С Волги.

– А тебе вообще куда надо-то?

– На Донбасс… – чуть помолчав, ответил попутчик.

Стоит ли говорить, что уже через пять минут Дима сагитировал Игоря – так звали астраханского казака – вступить в их батальон. Что сейчас с этими ребятами, я не знаю. Но как только получу от них весточку – сразу же расскажу!

 

© Тимур Савченко, текст, 2015

© Книжный ларёк, публикация, 2015