Валентина Ушакова. Брат

БРАТ

День был чудесный! Шел апрель 1938 года. До демонстрации оставалось всего несколько дней. Ярко светило солнце, легкий морозец румянил щеки. Гриша Панков, семнадцатилетний комсомолец-активист, забежал домой, чтобы сменить старую рубашку на белую, недавно сшитую матерью: одноклассница, дочь начальника местного НКВД, пригласила в кино. Конечно, Лидка – толстовата и далеко не красавица, но породниться с такой семьей хотели бы многие.

Сюда они переехали десять лет назад. Квартира у них была четырехкомнатная, «буржуйская»: большие окна, высоченные потолки украшены лепниной. Квартира досталась семье большевика вместе с мебелью, в шкафах была одежда, посуда, книги... Куда делись прежние хозяева, новых не заботило. Просто поменяли фотографию той семьи в красивой рамке на стене на свою... Здесь они все четверо: он, отец, мать и сестренка. Веселые, нарядные… Гриша вздохнул. Вскоре после новоселья отца не стало: старые раны, полученные в боях за власть Советов, дали о себе знать...

Мать, Степанида Ивановна, коммунистка, вдова большевика, член райкома, пекла пироги. Младшей сестры, пятнадцатилетней Раи дома не было, наверно, пошла к подружке Зинке. Они и соседский Мишка были неразлучной компанией с малых лет.

Рубашки в комоде не оказалось. Гриша полез в чемодан. На дне лежали какие-то бумаги, толстая аккуратная стопочка. Юноша машинально взял листок и остолбенел. На листке с помощью трафарета был нанесено воззвание: «Товарищи! В стране беда! У власти враги! Черные воронки ночами увозят граждан. Судят невинных. Завтра могут прийти за вами! Сопротивляйтесь! Комитет сторонников Ленина». Кроме самодельных листовок, там был трафарет и заготовленные бланки – аккуратно обрезанные и разлинованные простым карандашом листки.

Гриша почувствовал, как стало трудно дышать. В его семье – враг! Он взял листовки и отправился на кухню.

– Что это?

Мать обтерла руки, испачканные мукой, о фартук. Прочитала. Побелела.

– Это Райка!

Семиклассница Рая, младшая сестра Гриши, всегда отличалась любознательностью, расспрашивала мать о революции, а в последнее время интересовалась, куда пропадают соседи и родители одноклассников.

Гриша испуганно произнес:

– Сделай же что-нибудь!

Мать кивнула:

– Ее кто-то подбил. Нужно разобраться, – она завернула листовки в газету, накинула шаль и побежала в райком «посоветоваться».

Гриша зверем метался по квартире. Что придумала, тварь! Что теперь будет с их семьей? Хорошо, что он нашел эти листовки!

Вошла Рая, не по годам умная, серьезная девочка, круглая отличница, пишущая стихи. Только вот руководителя литературного кружка недавно арестовали, как и директора школы, за контрреволюционную пропаганду. Гриша схватил книгу и сделал вид, что читает. Рая вошла на кухню, увидела брошенное тесто, удивилась. Спросила брата:

– А мама где?

Гриша пожал плечами, произнес чужим, дрожащим голосом:

– Ей позвонили. Что-то срочное.

Рая не обратила внимания на волнение брата, кивнула и пошла пить чай.

Гриша поднялся. Нет, так нельзя. Нужно что-то делать! Он торопливо оделся и побежал к Лидиному отцу на работу.

Степанида вернулась домой и выглядела спокойной. Ей пообещали «разобраться и принять меры». Гриши не было. Рая делала уроки.

Вскоре в дверь позвонили. Вместе с Гришей вошли люди в форме. Одновременно начался обыск и у шестиклассницы Зины. У нее тоже были найдены листовки.

Раю обвинили в создании фашисткой молодежной организации: расклеить ночью перед Первым мая должен был соседский Мишка, пятиклассник.

Рая получила десять лет лагерей, четырнадцатилетняя Зина – семь. Тринадцатилетнему Мише повезло: он получил лишь пятилетнее поражение в правах. Попали Рая с Зиной в разные лагеря. Пытались бежать в Москву «за правдой», но были схвачены, и срок им добавили. Тогда Зина написала письмо Сталину: «А если вы знаете, что творится в стране, то вас самого надо расстрелять». За это ее приговорили к расстрелу, который позже заменили десятью годами.

…Осень 1955 года выдалась теплой. Ярко светило солнце. Вот он, родной двор. Дошла все-таки. Дети, играющие у подъезда, шарахнулись от нее. Худая, как скелет, седые волосы коротко острижены. Единственная ценность – справка об освобождении в котомке. Туберкулез подточил легкие, мучила астма, страшный ожог на левой руке скрючил пальцы. Зубы почти все выпали от цинги. На лице – черные пятна от обморожения. А ведь ей тридцать три всего! Ее реабилитировали. Жить оставалось недолго, и она знала об этом. Но в черных глазах бушевала жизнь. Там, на делянке, в пятидесятиградусный мороз, она вставала и, шатаясь, шла в барак, когда другие оставались на снегу: она должна была вернуться и посмотреть в глаза тем, кого когда-то считала родными.

Рая поднялась на третий этаж. Отдышалась под знакомой дверью. Позвонила. Открыл Гриша. Он располнел, выглядел румяным и довольным жизнью. Рая, конечно, не знала, что зять начальника НКВД всю войну просидел в райкоме, агитируя других грудью прикрыть родину. Таких, как соседский Мишка, погибший за освобождение Праги. Правда, потом и тесть оказался врагом народа, а Гриша с женой Лидой отреклись от него и дали нужные показания. Увидел сестру, застыл, побледнел. Рая улыбнулась, показав пустые десны:

– Ну, здравствуй, брат…

Легко отодвинула его плечом и вошла. Восемнадцать лет ее не было дома. Первое, что бросилось в глаза: фотография на стене в знакомой узорчатой рамке: мать, брат, толстая некрасивая женщина в кудряшках, лицо которой показалось знакомым, и двое пухлых, очень похожих на нее ребятишек. Рая глубоко вдохнула воздух родного дома. Заточка, выменянная у старой зэчки, давала чувство защищенности…

© Валентина Ушакова, текст, 2017

© Книжный ларёк, публикация, 2017