Владимир Мельник. Голубое пламя

ГОЛУБОЕ ПЛАМЯ

Первые страницы чёрного альбома исписаны мужским почерком. В нём специалисты распознали автограф Теодора Баннера, одного из самых знатных жителей нашего города. Четыре года прошло с того дня, когда он умер в своём доме от сердечного приступа, в возрасте тридцати двух лет. Из его малопонятного рассказа мы не вычеркнули ни слова.

*  *  *

Кофейная гуща на дне чашки пылала голубым пламенем, а я смотрел на него и не мог оторваться. Это пламя всегда являлось мне дурным предзнаменованием. Девять лет назад, когда кофейная гуща впервые запылала перед моими глазами, мой старший брат повесился в собственной спальне, не оставив ни малейшего намека на причины такого поступка. Восемь лет назад мой дядя бросился под поезд – и опять-таки по непонятным причинам. Три года назад мой отец вышел из дома и пропал без вести. Теперь, стало быть, дошла очередь и до меня.

Погода вполне соответствовала духу наступающей драмы: вечерний воздух отличался такой чёрною густотой, что, казалось, мог выдавить стёкла из окон и хлынуть в комнаты. Впечатление усиливалось булькающей водой, стекающей с крыш, ибо дождь шёл непрерывно. Но ничто не могло удержать меня дома. Я вышел на улицу и до полуночи бродил по холодному и промокшему городу. С каждым шагом меня всё сильнее охватывало предчувствие приближающейся смерти. Это было тем тяжелее, чем дальше я уходил в воспоминания. Вряд ли они заинтересуют вас; скажу только, что всю свою сознательную жизнь я преуспевал во всём, за что брался, и оттого привык жить красиво. Особенно хороши были мои стихи. И ещё – коль уж я заговорил о хорошем и красивом – сказочно прекрасной была моя жена. Ну вот, пожалуйста: я уже думаю о ней в прошедшем времени. Оно и понятно. Как ещё должен думать тот, кто обречён?

Мне стало жаль нашей любви. В первый год нашего супружества Каролина часто говорила о бесконечном счастье. Разговоры, впрочем, вскоре прекратились, хотя само счастье никуда не ушло. Теперь можно прямо сказать: мы упивались этим счастьем, а в чём оно заключалось – не думали. Нам хотелось жить и любить. Я говорю банальные, избитые вещи. Но нужно понимать душевное состояние того, кто уже приготовился к смерти.

И ещё мне стало жаль моих талантов и моих успехов. Я умру, и всё, чего я достигал годами, пропадёт, исчезнет, рассыплется в прах. Вот то, что в тот вечер терзало меня до боли в сердце. Ожидание смерти тяжелее самой смерти, и сегодня я почувствовал это.

Вернувшись домой телесно и душевно обессиленным, я разделся и повалился на постель. Сон почти сразу сковал меня, но всё же я успел заметить, что Каролина только притворяется спящей, а на самом деле она наблюдает за мною из-за прикрытых век. По её неровному и преувеличенно глубокому дыханию я догадался, что она встревожена. Она явно что-то заметила или почувствовала, хотя я ничего не говорил ей о моём предчувствии. О голубом пламени она тоже ничего не знала. Я никогда не заводил с нею разговоров о загадочных смертях моих родных.

*  *  *

Далее несколько страниц занимает, как мы предполагаем, продолжение событий, которые начал описывать Теодор Баннер. Нижеследующие строки принадлежат перу его жены Каролины.

*  *  *

Когда мой муж вошёл в спальню, время перевалило за полночь. В комнате было не очень темно, не все свечи догорели, и я, делая вид, что сплю, из-за полуопущенных век следила за Теодором. Честно говоря, его вид испугал меня. Никогда раньше я не видела таких дрожащих рук, такого бледного лица, такого мутного и бессмысленного взгляда. Муж казался рассеянным, ушедшим глубоко в себя; у меня даже мелькнула мысль о помешательстве. Я не знала причин этого и терялась в догадках. Однако я решила оставить Теодора в покое; я подумала, что сон успокоит его нервы. Вскоре он заснул, и в доме воцарилась полная тишина.

Утром я проснулась поздно, часы только пробили десять раз. Это меня неприятно удивило: я всегда вставала в восемь, независимо от того, в каком часу легла накануне. Теодора в спальне не оказалось. Помятый вид его постели говорил о том, что он провел беспокойную ночь. Я начала быстро одеваться, и в эту минуту услышала из нижнего этажа – из столовой, как мне показалось – необычный шум движения и чужие голоса. Наскоро причесавшись, я поспешила вниз по лестнице, а затем по коридору в сторону столовой. Тем временем все звуки смолкли. Я решила, что они мне почудились; может быть, то были уличные шумы.

Теодор сидел в столовой один. Перед ним лежал чёрный альбом и стояла пустая чашка с кофейной гущей на дне. Казалось, он что-то писал, а потом глубоко задумался, глядя на тёмный кружок гущи – если бы не широко распахнутые глаза с застывшим в них смертельным ужасом. Я испугалась и окликнула его, потом схватила за руку. Ладонь оказалась холоднее льда; она соскользнула со стола и повисла в воздухе. Я в ужасе закричала, и тут кофейная гуща вспыхнула голубым пламенем. Тело Теодора медленно сползло со стула и растянулось на полу. Мои ноги подкосились – и больше я ничего не помню. Мгновенно лишилась чувств.

*  *  *

На этом записи обрываются. Остальные страницы чёрного альбома пусты. От горожан, знакомых с Баннерами, мы узнали, что через три дня Каролина похоронила Теодора. Вместо прежней черноволосой смуглой красавицы за гробом шла дряхлая седая старуха. Спустя два дня после похорон Каролина покинула свой дом и исчезла в неизвестном направлении. Больше её никто нигде не видел. Тайна её исчезновения, как и тайна смерти Теодора, до сих пор не раскрыта.

© Владимир Мельник, текст, 2014

© Книжный ларёк, публикация, 2017