Всеволод Глуховцев. Всё впереди

ВСЕ ВПЕРЕДИ

 

Председатель внимательно посмотрел в окно.

Сентябрьский день царил над миром тончайшей золотистой взвесью в небесной синеве. Председатель поймал себя на том, что он, всегда умевший отключать от себя все, не относящееся к делу, теперь смотрел и видел – даже чувствовал! – здесь, за метровой толщиной старинных стен чувствовал ровное, мягкое тепло ранней осени, когда воздух как прозрачный бархат.

Он усмехнулся: стал замечать ненужное?.. Да вот и нет. Напротив: солнечная роскошь сентября вдруг оказалась самым главным, о чем никто не думал, да и не подумал бы, если бы не нашелся один… такой, увидевший в том выход. Из тупика?..

Тупик! Словечко-то экое. Председатель поморщился, встал, прошелся по кабинету. И без того властное, грубоватое лицо его затвердело так, словно нечто проступило сквозь человеческие черты – нечто большее, чем человеческое. Невысокий, мощный, массивный, прямо-таки литой, он остановился, расставив ноги на ширину плеч, глядя на косой световой раструб, падавший из оконного проема в прохладные кабинетные сумерки. Редкие пылинки, угодившие в этот живой кинескоп, казались драгоценными искорками, неожиданно вспыхивающими и вдруг исчезающими… Председатель постоял, хмыкнул – и будто расколдовался. Вернулся за стол, тронул пальцем сенсор внутренней связи.

– Да? – мелодичный женский голос.

– Крылов на месте?

– Да, Александр Владимирович, – поспешно ответила секретарь. – Он связывался со мной, я предупредила. Он ждет.

– Так, – шеф помолчал, после чего соизволил сказать: – Вы молодец, Светлана. Приглашайте.

Не в его обычае было рассыпать подчиненным похвалы, но тут не удержался. От хорошего настроения. Вернее, предчувствия, которое старался удержать в себе поглубже, боясь сглазить… и все-таки уже зная, что можно не бояться.

На пороге возник приглашенный:

– Разрешите, Александр Владимирович?..

– Здравствуй, Денис Сергеевич. Входи.

Шеф говорил подчиненному «ты» свободно, даже скуповатую улыбку себе позволил – разница в возрасте позволяла. Впрочем, в данном случае улыбка была скорее поощрительная, чем снисходительная: вошедший, несмотря на молодость, был парень серьезный, в постижении чиновничьей науки рос как на дрожжах.

И держался он подобающе рангу сотрудника внушительного ведомства: как бы окутавшись нейтрально-корректной аурой, ничего не угадать по виду… Но это ему так казалось по молодости лет, что окуклился он безупречно, и ничей глаз его не раскусит. Председатель Особой комиссии при Генеральном совете, человек в ранге министра Сообщества, тридцать лет отдавший гражданской службе, научился за эти годы видеть невидимое. И без труда разгадал радостный сумбур в душе молодого человека, совершенно совпадавший с его собственным предчувствием – и оно, тщательно скрываемое, едва не вырвалось забыто, по-мальчишески глупо и счастливо: эх! Жизнь прекрасна!..

Но внешне ничего этого не случилось. Даже улыбка осталась ровно такой, какую следует видеть подчиненному на начальственном лице.

– Что, Денис Сергеевич, вижу, с победой прибыл? Ну-ну, порадуй, чем Бог послал.

Все же не удержался, улыбнулся шире. И подчиненный точно подхватил тему, рассмеялся…

И правильно сделал. То, что сложилось в эту минуту в министерском кабинете, позволяло обоим побыть людьми, а не служебными функциями, застегнутыми в воображаемые мундиры.

– Да, Владимир Александрович! Да! Убедился. Достоверно. Хотя… – здесь он смущенно замялся, – знаете, в тот миг, когда это случилось, я увидел… ну не знаю! Боюсь, я был похож на провинциала, попавшего в Эрмитаж. Или на путешественника, идущего по неизведанной земле. Ну, конечно, так оно и есть… А все-таки до конца так и не верилось. И не то, чтобы скепсис… нет, вы же помните, мы его со всех сторон просветили: вроде бы серьезный человек, на городского сумасшедшего никак не похож…

– Помню, – спокойно сказал министр. – Кстати: первое впечатление – какое оно у тебя было? Вот самое первое.

– Первое? Вы знаете, на редкость благоприятное. Очень спокойный, сдержанный… образованный, разумеется. Все подтверждалось. Должен сказать, что в диалоге он был убедительнее, чем в письме. Поговорили. Очень предметно, внятно, ничего лишнего. Знаете, как-то даже не ожидал от философа такой краткости. Но до конца поверить так и не мог! Не мог заставить себя. И так, пока не оказался там. В той точке. И тут, знаете…

Слова «в той точке» он произнес с особой интонацией, чего не заметил. Но заметил руководитель. И безошибочно уловил другую точку: когда разговор нужно переводить в новый формат. В беседу двоих вводить третьего.

– Ясно, ясно, – шеф предупреждающе поднял руку – жест вышел мягким, даже отеческим каким-то. – Он у тебя?

– Да, как вы и распорядились. Я пока не стал…

– Правильно, что не стал. А вот теперь самое время. Лев, как бишь его, запамятовал?..

– Султанов. Лев Романович Султанов.

– Хм! Звучит. Ну, давай сюда этого Льва Романовича. Потолкуем.

Подчиненный вышел, а председатель вновь посмотрел в окно. Он запамятовал фамилию автора письма, зато ключевые строки оттуда помнил прямо фотографически. И сейчас сопоставил их с докладом Крылова и своими чувствами, действительными и самовнушенными.

– Однако, – проговорил он. – Однако… Неужто и вправду нашли?!

 

2

 

Особая комиссия при Генеральном совете СССР была создана четыре года назад, когда стало ясно, что все усилия и несомненные успехи всемирного социума не в силах решить массив глобальных проблем. Смягчают, демпфируют ситуацию, но не создают прорыва. Какого?.. Онтологического. Пространственно-временного, если сказать иначе.

При всем вынужденном умении выживать и даже эволюционировать в существующих обстоятельствах, человечество не сумело изменить этих обстоятельств. Оно лишь со скрипом научилось сдерживать животную тягу к прожорливости – в широком, разумеется, смысле. Говоря академически, научилось минимизировать затраты невозобновляемых ресурсов, не прибегая к беспредельно варварским способам, как раньше. К середине двадцать первого века варварство стало умеренным.

Здесь необходимо углубиться в не очень долгий исторический обзор.

В современной историографии прочно утвердилась оценка страшных 1914–1945 годов как «второй Тридцатилетней войны», или того хлеще: Тридцатилетней катастрофы, Безумного тридцатилетия… Да, большое видится на расстоянии, и в сознании поколений, отстоящих от той эпохи на столетие и дальше, разница между Первой и Второй мировыми войнами стала стираться. И та, и другая, и непрочная ремиссия между ними постепенно осмысливались как один чудовищный мега-кризис – и справедливо, ибо зловещее межвоенье отличилось и страшной эпидемией гриппа, и Великой депрессией, и множеством локальных конфликтов… и все это в сумме унесло не меньше жизней, чем обе войны.

Тот ужас, в какой человечество ввергло себя, все-таки послужил уроком, при расхожем мнении, что мир не учит уроков истории. Плохо учит, да, худо, бедно. На тройку с минусом. Но все-таки три с минусом это не два.

Каким бы муторным и несладким было охвостье Безумного тридцатилетия – так называемая холодная война – оно не превратилось в войну горячую. Болезненно обжегшись, сильные мира сего ударились в обратную крайность, правда, вряд ли от избытка гуманизма, скорее, из прагматических соображений. Воевать в эру ядерного оружия сделалось бессмысленно, себе дороже; лично себе, правителям даже самых великих держав: ни в какой столице не отсидеться, ни в каком бункере не укрыться. Жить надо мирно! Ну, а основа мирного жития – социальная стабильность, обеспечиваемая материальными благами, доступными широким массам. Это было известно и раньше, и даже начинало мало-помалу проникать в жизнь, но Тридцатилетняя катастрофа снесла все так, что приходилось начинать почти с нуля. Прогресс на службу человеку! Пусть наука воплощается в технике, новых лекарствах, изобилии продуктов, удобствах быта… словом, в том, что обобщенно именуется ростом материального потребления.

Как вышло, что потребление как джинн вырвалось из сосуда, из средства превратилось в цель? Да черт его знает! То есть, разобраться-то, конечно, можно, но теперь уж, по большому счету, это и не столь важно. Вышло и вышло. И стало для властей новой головной болью.

В самом деле, нажав на кнопку «пусть каждый день дает нам больше комфорта, чем вчерашний», земные владыки включили машину, которую разогнать легко, а остановить тяжко. Массы очень быстро и охотно «подсели на иглу», ибо покупать все более совершенные автомобили, телевизоры, компьютеры – занятие приятное и дьявольски увлекательное, а чего стоит нашей планете изобилие товара… о том, понятно, думать незачем. Это вон начальство – у него башка большая, зарплата еще больше, пусть оно и думает. Да обеспечивает нас всякой всячиной побольше и поразнообразнее.

То, что такой праздник жизни добром не кончится, некоторые проницательные интеллектуалы сообразили довольно быстро. И надо отдать им должное, принялись теребить власти. До тех, однако, то ли не дошло, то ли они надеялись, что само собой рассосется?.. Словом, в начале XXI столетия обстановка сделалась критической.

В общей тревожной картине выделились несколько главных пунктов.

Прежде всего, начал заметно буксовать «чистый» научно-технический прогресс, безотносительно к потреблению – прогресс, заслуживший репутацию доброго волшебника, сделавшего то, что не удавалось никакой иной магии…

В этих словах есть метафора, но нет ни малейшей иронии. Ведь о чем мечтало человечество испокон веков? О могуществе, о владычестве над миром, о подчинении себе природных сил – и не только мечтало, но пыталось сделать это, и кое-что даже получалось! Что есть «магия»? Да не что иное, как способность извлекать из мира и концентрировать рассеянную в нем энергию, после чего направлять собранный энергопоток в ту или иную точку пространства. Классическая магия предполагает, что человек может научиться прямому воздействию на мир за счет собственных психофизиологических резервов. Это исключительно трудно, это доступно избранным, единицам – и отношение к этим единицам сложилось соответствующее: страх, смешанный с почтением и отвращением.

Научно же технологический подход к проблеме всемогущества явил собою «неклассическую магию», доступную практически всем. Вместо того чтобы искать резервы в самом себе, наука взялась выявлять закономерности внешнего мира, а выявив, создавать конструкции, вбирающие и перенаправляющие энергию. Если проще, создавать технику, дополнительные приложения к человеческому телу. Что представляет собой, скажем, автомобиль, увиденный с данной точки зрения? Вот мы садимся на сиденье, захлопываем дверцу, кладем руки на руль, ставим ноги на педали… то есть, собственно, «надеваем» автомобиль на себя, как некий технокостюм, с целью быстро и комфортно перенестись из одной точки пространства в другую. А можно взглянуть и иначе: надев на себя автомобиль, мы временно превращаем себя в кентавра, увеличивая свою массу в среднем до тонны, а скорость – до 100 км/час. А что такое в этом случае боевой самолет?.. Да ясно, что – другое техно-одеяние, облекшись в которое, пилот временно превращает себя в дракона, способного снести с лица Земли целый город. Ну и чем это не магия?.. Магия самая настоящая, только не прямая, а опосредованная, которая делает жизнь сказкой, техно-карнавалом, где люди в зависимости от обстановки наряжаются в разные техно-костюмы – автомобиль, самолет, компьютер, комплекты 3D-технологий… и так далее.

 

Так вот: где-то к годам 1970–1975 этот самый техно-карнавал достиг такого уровня, что дальнейшее развитие стало приносить больше издержек, чем пользы, что особенно наглядно показали сверхзвуковая пассажирская авиация, полеты на Луну и попытки создания космопланов типа «Буран» и «Шаттл». Все это уперлось в предел человеческих возможностей: управлять столь сложными «технокостюмами» человеку едва ли под силу; а если с огромным перенапряжением и удается, то гигантский расход энергии делает данные чудеса инженерной мысли адски нерентабельными, при всех их мощи и великолепии.

Вот и вышло, что после 1975 года прогресс измельчал, пустившись в производство всяких второстепенных «гаджетов», за исключением… впрочем, о том речь впереди.

Торможение качественного роста не означало остановки количественного. Массы, привыкшие к тепличной техно-среде, требовали от производителей все более изысканного комфорта, давно переставшего быть насущным и превратившегося в избыток баловства и развлечений. И все это, понятно, требовало энергии, то есть ресурсов, ресурсов и ресурсов, чьи запасы на Земле не безграничны. Техно-цивилизация продолжала пожирать их в нарастающем темпе, и вопрос «что делать?» встал перед правительствами во всей скорбной обнаженности.

Что делать? Снижать рост потребления? Но власти ясно представляли, какая буря может подняться в этом случае. Взвоют и производители и потребители, и вообще все пойдет вразнос. Куда ни кинь, всюду клин! – было отчего «царям земным» схватиться за головы. Где-то к году 2015 кризисные фронты сошлись так тесно, что кое-кому показалось: ну все, гроб.

 

3

 

Однако обошлось. Проскочили между Сциллой и Харибдой. Чудом?.. Да вот чуда-то как раз не произошло. Просто человечеству хватило благоразумия… а возможно, это воистину и есть чудо.

Когда на горизонте замаячил признак исчерпания ресурсов, ничего удивительного, что многие, стыдясь высказать вслух, вынуждены были признать: Тридцатилетняя катастрофа, включая эпидемии и голодные годы, дала следующим поколениям задел для потребительского роста. Сотни миллионов людей погибли, еще сотням миллионов, оглушенным, опустошенным, обнищавшим, уже сам мир после войны казался за счастье, они вновь начинали жизнь с мертвой точки, им было куда двигаться. Отсюда и понятен соблазн, посетивший чьи-то властные головы: устроить для снятия цивилизационного перегрева «управляемую войну» – не катастрофическую, но способную «обнулить» ряд самых перезревших проблем. И в какой-то мере это заиграло зловещими красками совсем близко, обжигающе дыхнув в лица, ряд локальных конфликтов заполыхал одним большим пожаром… и вот тут-то мир спохватился.

Причем спохватились и власть имущие, и рядовые граждане. Первые осознали, насколько заигрались в глобальные игры, до вторых дошло, что бесконечного изобилия не бывает, и лучше свернуть капризы, нежели с ними вместе отправиться на тот свет… Словом, проскочили узкое место, пережив острый испуг и малость ободрав бока – но проскочили.

Немало помогло в этом одно обстоятельство.

Выше было сказано, что к третьей четверти ХХ века технический прогресс достиг пика, за которым дальнейшее развитие обессмысливалось ввиду чрезмерных сложности и энергопотребления конструктов. Это верно, однако, для могучих механизмов, дополняющих человека физически, умножающих его силу, скорость, резкость: электростанций, авиации, космонавтики, всего комплекса боевых машин, от стрелкового оружия до авианосцев. На фоне застоя в этих областях исключительно эффектно выглядел взлет техники, так сказать, не физической, но интеллектуальной, в сферах информационно-вычислительной и коммуникативной. Здесь машины были маленькие, слабенькие, тратили энергии в тысячи раз меньше… и тем не менее, именно они сумели сформировать целую социокультурную реальность – все больше и больше людей предпочитали проводить время в киберпространстве, что в глобальном масштабе заметно смягчало проблему расхода ресурсов. Да и в самой энергетике не быстро, шаг за шагом, но нарабатывались технологии, оптимизирующие как выработку, так и потребление энергии. Нет, кардинальных изменений не случилось, но разумное отношение создало приличный запас времени на будущее.

Образно говоря, человечество оказалось новым «Титаником», сумевшим в последний миг отвернуть от айсберга. Войны избежали, на планете установился тот самый худой мир, что лучше самой лучшей ссоры. Крупнейшие государства, группы государств и гигантские трансконтинентальные корпорации негласно поделили Землю на зоны влияния, а спорные темы решали в ООН, доказавшей свою эффективность, несмотря на горы критики.

Так называемое «постсоветское пространство» после долгих мучительных лет разброда и шатаний отструктурировалось: часть бывших союзных республик развалилась, часть притянулась к России; развалившихся цивилизационная гравитация постепенно растащила в стороны… Короче говоря, где-то к 2030 году на огромной территории определилась устойчивая геополитическая система, которой постарались дать знаковое имя: СССР – Свободное Сообщество Суверенных Республик. «Свободное» было здесь отнюдь не для красного словца, никто никого силком не тянул, напротив, принимали с разбором. Так, было вежливо отказано Курдистану, возникшему на руинах окончательно усопшего Ирака – мол, дорогие граждане курды, с вашими заботами разбирайтесь сами, а у нас своих грести – не разгрести. Вообще, из стран, не входивших в СССР-1, в конфедерацию вписались Монголия и Иран, последний на правах наблюдателя, что уставом Сообщества было предусмотрено. Верховный орган сделали коллегиальным: Генеральный совет, чьи ведомства старались равномерно распределить по странам-членам, не забывая собирать сессии Генсовета раз в полгода, тоже в разных столицах.

 

СССР-2 вполне нашел себя в сложном мире XXI века. Был со всеми корректен, дружелюбен, но прагматично. Благодаря огромной территории и заметно смягчившемуся климату сделался едва ли не монополистом на рынке энергоносителей, каковое преимущество использовал без малейших сантиментов. «Бесплатно не дружим» – такой девиз негласно царил над внешней политикой каждой из Суверенных Республик. Лидеры Сообщества безупречно реализовали милостивую улыбку судьбы, подарившую им больший, чем многим другим, запас прочности. Но с беспощадной ясностью сознавали они и то, что данный запас не бесконечен.

Между тем годы шли, приносили новые познавательно-технологические находки. При безусловных необходимости, даже оригинальности многих из них, они все же не открывали перед человечеством новых горизонтов и пространств, хотя бы таких, каким после Колумба для Европы стала Америка… Все это были полумеры, отодвигавшие новый кризис, но не устранявшие его.

Руководство и СССР и, в частности, России, остро сознавало насущность свежих, прорывных идей – «безумных» в хорошем смысле, по Нильсу Бору. И вот однажды на заседании Кабинета министров премьер выдвинул креативную мысль. Разговор шел рабочий, без церемоний, а глава правительства – мужик своеобразный, с юмором, поэтому сказал он так:

– Слушайте, бояре, а не создать ли нам отдельное ведомство по таким делам? Причем на уровне Сообщества. Думаю, все поддержат! Проведем ударную кампанию, по всем городам и весям разнесем: так и так, ждем ваших предложений. Массированный мозговой штурм, так сказать… Виталий Георгиевич! А что это у тебя лицо такое, как будто тебе командировка в Африку предстоит? – вдруг шутливо поддел он.

Африка к середине столетия сделалась, увы, синонимом пугала, какого-то глобального зазеркалья, которого чурались почти все субъекты геополитики – не возражая, впрочем, против проникновения туда иных авантюристов, на их собственный страх и риск. Случалось, таковых и финансово поддерживали. Толку, правда, из этого выходило чуть больше, чем пшик – в слишком уж дикое поле превратился Черный континент. Война всех против всех плюс гибельные хвори, от которых так и не удавалось найти надежных лекарств… Лишь неутомимые и неприхотливые китайцы упорно возились с этой отверженной землей, да и те без больших успехов.

Виталий Георгиевич зарделся, поняв, что утратил контроль над событиями. Совсем чуть-чуть – но зоркий глаз премьер-министра просек вмиг. Что теперь делать? Да ничего не сделаешь. Попал, так попал.

– Да ведь что ж… – натужно заговорил он. – Народ-то у нас, сами знаете… Через одного Ломоносовы да Кулибины. Хлебом не корми, дай мыслью растечься… Они ведь это ведомство через три дня по крышу закидают своими идеями гениальными!

– Вот и хорошо! – с подъемом воскликнул премьер. – Пусть закидывают. А наши пусть сидят и разгребают, ищут крупинки золота в г… пардон! в пустой породе, чтоб служба государева медом не казалась. Нет-нет, над этим надо подумать…

Тут первый министр распространился на предмет эвристики, системной методологии и тому подобных мудреных вещей. Он, грешным делом, любил себя послушать.

Конечно, от проблеска идеи до ее реализации – дистанция огромного размера. Штатное расписание, финансирование, согласование с другими странами Сообщества… Все это заняло больше года. Штаты утрясли, расположить решили в Москве. И вот организация, получившая название Особая комиссия при Генсовете Сообщества, начала работу.

Многоопытный Виталий Георгиевич если и промахнулся с прогнозом, то не по сути: по крышу – не по крышу, но поток идей хлынул в Комиссию, и тамошние эксперты, аналитики не раз чертыхались, а то и загибали словеса покрепче, в который раз изучая шедевр из серии «как управлять Вселенной, не привлекая внимания психиатров»… Но, безусловно, прав был и премьер: упорная, кропотливая работа приносила плоды. И отличные идеи попадались, брались на вооружение. Правда, ничего кардинального в них не заключалось, все это были достаточно успешные дополнения к текущей тактике оттягивания кризиса.

 

4

 

Ведущий аналитик Комиссии Денис Крылов, работая в ней третий год, развил способность практически безошибочно определять, является ли попавший к нему проект вздором или же содержатся в нем те самые золотые крупицы, о которых художественно говорил премьер… Последние, конечно, попадались редко, и открывая письмо некоего Льва Султанова, доцента философии из уральского города, одного из крупнейших в России, он был настроен добродушно-снисходительно. Ну, подумалось Крылову, развезет сейчас философ турусы на колесах…

И однако же, к немалому удивлению Денис поймал себя на том, что начав читать, втянулся, не оторвать. Он читал письмо как роман – ну, или рассказ – при этом ощущая под образной тканью текста явную достоверность, хотя описываемое выглядело чистейшей фантастикой. Убежденность и логика автора как-то спокойно, ненасильственно растворяли скептическую броню, в которую привычно облачалась душа эксперта Крылова при чтении трактатов, порожденных разумом самодеятельных мудрецов.

Он прочитал все. Перечитал. Задумался. А когда мысли, перебродив, устоялись, откристаллизовались, Денис сделал твердый вывод: он поверил Султанову. Почему? Да потому, что в той глубине души, куда до сих пор, наверное, и не заглядывал, он хотел верить в чудо. Не в детскую сказку, понятно, а в реальное чудо, основанное на прочной вере в себя, в то, что тебе открылось нечто, до сих пор не ведомое никому. Вот такой ясной, нерушимой уверенностью прямо-таки лучилось письмо.

Денис вскочил, пробежался по кабинету. Остановился. Хмыкнул.

– Обмануть меня нетрудно, я сам обманываться рад?.. – спросил он себя и честно себе же ответил: нет. Не в том дело. Незнакомый философ сумел убедить в своей правоте. И теперь ему самому, Денису Крылову, предстояло убедить председателя Комиссии.

Вряд ли стоит описывать таинства чиновной механики. Скажем лишь, что Денис Сергеевич с непростой задачей справился, руководство заинтересовалось. Была выписана командировка в неблизкий город. Крылов поехал. И приехал. И доложил.

Председатель умел подбирать кадры. Некомпетентных людей в Особой комиссии не было в принципе, вычисляли проходимцев или горе-умников без промаха. И что в лице Султанова найдена даже не крупица, а прямо-таки самородок, вовсе не противоречило статистике: отчего бы не найти, если ищешь долго и профессионально?.. И председательская интуиция, за годы службы отточившаяся до состояния соколиной охоты, сигналила бесшабашно и радостно – хоть в пляс пускайся! И все же…

Все же министр не позволял себе впасть в победно-фанфарное настроение. Надо было непременно увидеть и услышать этого самого Льва Романовича. Личное впечатление! Сейчас это самое главное.

Массивная дверь без стука приоткрылась:

– Разрешите, Александр Владимирович?..

– Да-да, входите.

Вслед за довольным, на секунду обернувшимся: «Идем…» – Крыловым, в кабинет вошел мужчина средних лет, среднего роста, средней внешности. Ничего примечательного, ну просто захочешь выдумать, да не сможешь. Глазу не за что зацепиться: увидишь и через пять минут едва вспомнишь и описать затруднишься.

Но председатель обладал очень цепкой зрительной памятью. А кроме того, гостя ждал как из печки пирога – раз увидев, запомнил навсегда, это точно.

– Прошу, – он встал и сделал щедрый пригласительный жест.

 

5

 

Сели за длинный стол совещаний: министр во главе, Крылов и Султанов слева и справа. Что председателю сразу же и решительно понравилось – гость чувствовал себя в высоком кабинете совершенно свободно. Разумеется, двигался, улыбался и говорил: «Здравствуйте…» он с должным почтением, но без опаски и, напротив, без неистового восторга, чего Александр Владимирович насмотрелся в жизни вдосталь.

– Рад видеть вас, Лев Романович.

– Взаимно, – вежливо откликнулся Султанов.

Крылов тоже заулыбался, закивал, радуясь, что все идет как по маслу. Улыбнулся и председатель:

– Вот, Денис Сергеевич поделился впечатлениями. Его удивить трудно, я знаю. Но в вашем случае…

– Немудрено, – спокойно молвил Султанов.

Александр Владимирович позволил себе кратко рассмеяться:

– Я тоже не прочь бы так удивиться!

– Милости просим…

– Постараюсь, но обещать не могу. Но сейчас я о другом! Я хотел бы услышать от вас то, что изложено в письме. Нет-нет, никакой прихоти…

Министру показалось, что во взгляде гостя промелькнуло недоумение, отчего он и счел должным объясниться. Письмо письмом, но живой диалог, глаза в глаза – другое дело! Его ничем не заменить. Прямой контакт, эффект взаимодействия…

Лев Султанов, конечно, это знал – лектор-профессионал, как ему не знать. То, что он изложил в письме, во многом из диалогов, бесед, семинаров и выросло. Поэтому он молча соглашался с министром, кивая и наскоро прикидывая, как построить речь. Искусство лектора для утверждения истины важно не меньше, чем талант исследователя – эту несложную истину доцент Султанов постиг не вчера. И когда председатель необязательно объяснился, план доклада у Льва Романовича был готов.

– Да, – сказал он. – Tres faciunt cоllegium, это верно. Думаю, полчаса мне хватит.

– Вот это похвально, – поощрил председатель так, что доцент тут же сбросил с выступления три-пять минут: и в двадцать пять уложусь…

– Слушаем!

 

6

 

Слово министра – как выстрел стартового пистолета. Вперед!

И Лев рванул.

– Итак, – сказал он.

Итак! С чего начать? С постановки проблемы, конечно. Вот и ставим.

Почему наш мир вот уже сколько лет тужится, буксует… ну, в тупике – не тупике, но в вязком распутье? Потому, что лишился пространства роста. Нам некуда расти – мы не видим просторов, куда могли бы выплеснуть избыток социальной динамики. Несколько столетий человечество щедро изливало себя в техносферу, во вторую реальность, надстраиваемую над природой, прямо-таки упивалось прогрессом. Нашло, наконец, магию, способную подчинить мир – странную, необычную, «магию без магии»: научное мышление, сумевшее сделать поразительно хитрый трюк. Оно вытащило из природы рассеянные в ней силы и собрало их в кулак не впрямую, а обходным путем, от чугунных пушек и паровых машин до виртуальных видений, сотканных из электромагнитных полей. Да! Так оно и было.

Предвижу вопрос: но ведь техника, всякие там водяные, ветряные мельницы, все это было и раньше?.. Да, конечно. Но это были случайные находки. Лишь системное научное познание превратило блуждания наощупь в ровную дорогу, по которой кати, как купец на ярмарку. А случилось все это примерно на протяжении двух веков, шестнадцатого и семнадцатого. Это очень важно отметить! Об этом особая речь.

Ту эпоху с чьей-то легкой руки называют научной революцией. Это и так и не так. Правильнее сказать, что случилась революция глобальная, мировоззренческая, полностью изменившая картину мира и выведшая науку на первое место в познании и подчинении природы. В сознании огромного числа людей свершился колоссальный, почти немыслимый переворот. Обосновать?.. Легко! Ну вот подумайте сами, какой невероятный душевный перелом надо пережить, чтобы из человека, убежденного, что он и Земля пребывают в центре мироздания – получился человек, знающий, что его Земля самая рядовая планета, наряду с другими кружащая вокруг Солнца?! А он сам, стало быть, никакой не «столп бытия», а мелкое бренное существо в огромной Вселенной. Представляете?.. То-то и оно.

Вот на этом надо сделать особый акцент. Место человека и Земли радикально изменилось. Ведь прежде они, Земля и человек, фактически и составляли все мироздание. Но чтобы включить в полный рост «неклассическую магию», то есть науку, пришлось лишить себя вселенского статуса. Так?.. Так! За выигрыш в одном пришлось заплатить проигрышем в другом.

Султанов посмотрел на слушателей.

– Я хочу обострить эту мысль, – веско заявил он.

Обостренная мысль такова: наука как особый вид магии оказалась возможной лишь в парадигме, понизившей человеческий статус. Парадокс? Естественно! Жизнь вся соткана из них. Чем большие силы мы подчиняли себе, тем меньше делался наш мир в космическом пространстве. Человек «донаучной» эры был центром космоса, живого, распахнутого навстречу – тридевять земель под синим небом… ну ладно, не всегда, конечно, синим, пусть он шел по этим землям под облаками, дождями и ливнями – но и это было все свое, родное. Космос равен жизни! – вот главное, что было в том мире.

 

Ну-с, а когда в общем сознании утвердилось, что Земля вовсе не Вселенная, а лишь одно из множества физических тел, странствующих в безмолвной тьме – с тех пор день за днем, год за годом человеческая ойкумена делалась все меньше и меньше, потому что мертвая чужая тьма становилась все больше и больше.

Здесь Лев Романович невольно сглотнул – пересохло в горле. Крылов вмиг подхватился, откупорил бутылку дорогущей минеральной воды «Ессентуки-20», набулькал в фужер, и Султанов, благодарно кивнув, жадно осушил сосуд. Продолжил:

– Мы и сейчас живем в той же самой парадигме, что и триста лет назад. Доживаем. Да, представления о мире стали сложнее, спорить не стану. Но принципиально-то не изменились!..

Как триста лет назад Вселенная для нас – бескрайняя безжизненная чернота, где непонятно откуда взявшись, неизвестно зачем болтается одна крохотная частичка, пылинка в масштабах этой мертвой бездны, необъяснимо непохожая на нее – планета Земля.

Философ разволновался, лицо пошло неровными розовыми пятнами:

– Вот когда это до меня дошло по-настоящему, до самого нутра, до сути! – вот тогда я обомлел. Ну может ли так быть?! Это же абсурд, нелепость! Но мы так живем.

Мы так живем. Нас учат в школе, мы привычно запоминаем школьные слова, не чувствуя их несусветной бредовости. Где логика? Почему в пугающей темной пустыне существует одна-единственная точка, не похожая на мировое пространство?.. По всем мыслимым порядкам живых планет в космосе должно быть либо множество, либо совсем не быть. Так нет же! – есть. Одна. Нелогично и необъяснимо до дикости.

Здесь Лев Романович уже свободно взял зеленую бутылку, налил полфужера. «Ессентуки-20» мягко зашипела, запузырилась, доцент залпом ахнул все, молодецки тряхнул головой – точно он гусар, а осушил бокал шампанского.

Чиновники быстро переглянулись, удержали улыбки.

– Сто лет! – провозгласил Султанов. – Сто лет, как наши корабли совершают внеземные полеты. Даже чуть больше. И что?.. Тогда, сто лет назад, казалось, вот-вот полетим в самые дальние галактики, ко всяким там Альфа Центаврам… Ага, полетели. Кое-как добрались до Луны и Марса – ничтожные расстояния по рамкам общепринятой модели. С огромными энергозатратами и финансовыми расходами… а впрочем, деньги суть разновидность энергии, вы это знаете. А в какую копеечку влетает каждый полет к Луне и тем более к Марсу, знаете еще лучше.

Он перевел дух.

– Но главное… – голос вдруг стал глуше и печальнее, – главное, что сколько мы признаем данную картину мира, мы не увидели ни одного – ни малейшего! – проблеска жизни за пределами Земли. Как это может быть?!

 

7

 

– Как может Вселенная состоять из двух неописуемо непохожих частей: мертвой бесконечности и одной живой крохи? Как?.. Да никак.

Или же надо признавать, что эта кроха – в нашем случае планета Земля – и есть настоящий центр мироздания. Так и только так.

Бог мой, как это просто и естественно!

В самом деле, ну почему Земля так резко отличается от всего прочего? Да потому, что она и есть средоточие, центр, мозг, душа Вселенной. А гигантское пространство верно служит ей, как серый волк царевне.

Внезапная пушкинская фраза вызвала сдержанный смешок председателя, а глядя на начальство, охотно разулыбался и Крылов.

– Хороший образ, – смеясь, проговорил Александр Владимирович, – стоит многих ученых описаний, это точно… Вот сейчас я проникся сутью вашей идеи! Как, бишь, вы это назвали?..

– Неогеоцентризм, – подсказал Султанов. – Да, я считаю, нынешний кризис есть итог полной отработки все еще действующей картины мира. Земля стала тесна, а мертвый космос практически неприступен. Но! – тут доцент менторски поднял палец, – меньше всего мне хочется, чтобы у вас сложилось мнение, будто я считаю пройденный путь ошибкой. Дескать, четыреста лет назад человечество поддалось соблазнам самой эффективной магии…

– То есть науки! – вырвалось у Крылова.

– Именно. Поддалось, дескать, погналось за силой, за ложным всемогуществом… Нет. Такой прогресс был именно тем, что требовалось в данных обстоятельствах. Просто он свое дело сделал. Обстоятельства изменились. Нам нужна кардинально новая картина мира. А новое…

– Это хорошо забытое старое! – дружным хором воскликнули и стар и млад.

– Совершенно так, – торжественно скрепил философ. – Отсюда вывод: нас ждет возвращение к модели «Земля – центр мироздания». Разумеется, на ином уровне мысли.

Он вновь угостил себя «Ессентуками», слегка откашлялся и сказал:

– И вот тут мы переходим к главному.

 

8

 

– По ходу темы я обратил внимание на занятное обстоятельство.

Итак, где-то с середины семнадцатого века явно определилось преимущество рационального мышления как инструмента подчинения природы. Но выросло-то оно ровно из обратного: предыдущая эпоха отметилась необычайным всплеском какого-то невменяемого мистицизма. Охота на ведьм, ужасы и костры инквизиции… И не выходит списать все это на дикость и темноту публики! До этого люди были еще суевернее, всяких леших и домовых запросто считали соседями по мирозданию – однако, такой безумной демономании, такого вдруг нашествия ведьм и колдунов не было. Значит, дело в другом. В чем?

Вот я и задумался: а нет ли тут реальной подоплеки? Не могло же такое вспыхнуть само по себе! И у сумасшествия есть причины… а если вдуматься, у него-то они особенно должны быть… Ладно! Не буду вас морочить ходами моей мысли, скажу сразу: я пришел к идее о взаимосвязи между сверхспособностями человека и изменениями климата Земли.

Александр Владимирович задумчиво кивнул. Данный постулат он как раз усвоил очень внятно: не бывает ли, что в иные эпохи людей со сверхспособностями рождается больше, а в другие – меньше? И если так, то не связано ли это с потеплением или похолоданием на планете?.. При этом автор концепции разумно оговаривался, что не считает климатические изменения причиной. Скорее, это симптом. Причины, конечно, глубже.

А задумался Александр Владимирович уже о другом. О ближайшем будущем. Не упуская ни одного слова докладчика, почти как Юлий Цезарь.

Итак, концепция Султанова: планета Земля не что иное, как естественная мега-лаборатория. Точнее, и лаборатория и исследователь в одном лице. Она формирует вектор эволюции, видимо, подходя к делу очень осмотрительно. Да ведь и то сказать – в ее распоряжении миллиарды лет… Становятся иными очертания материков и океанов, степи превращаются в леса, а леса в пустыни, огромные территории покрываются льдами, а потом эти льды веками тают… Лик Земли меняется многомерно: от очертаний континентов до мутаций в хромосомах – и вот философ Лев Султанов в рамках своей гипотезы предположил, что биосферные процессы, признаком коих является потепление, вызывают в ДНК человека неуловимые смещения, обостряющие так называемые экстрасенсорные способности… «так называемые» потому, что термин крайне неудачный, не отражающий сути, но вот прижился, все к нему привыкли, а потому менять нет смысла. Шут с ним!

 

Впав в исследовательский азарт, философ перелопатил кучу источников и выявил, что к концу пятнадцатого века после многих лет непогод, неурожаев и черт-те чего еще в Европе наступило заметное потепление – и здешнее человечество тут же откликнулось на это толпами колдунов, ведьм и ученых-магов типа Фауста и Парацельса. Спору нет: что католики, что протестанты наломали немало дров, истребив тысячи невинных людей; однако, приходится признать, что эта охота на демонов, проникших в мир людей, была дикой, грубой, но закономерной реакцией на биосферно-генетический сдвиг, о котором тогда, конечно, никто не имел ни малейшего понятия.

Султанов усмехнулся:

– Если б я был писателем… Фантастом!..

Будь он писателем-фантастом, написал бы книгу, где главный герой – разумная Земля, примерно как Солярис у Лема. Земля-исследователь, Земля-экспериментатор, Земля-воспитатель! Она аккуратно ведет проект «человечество», внося в него те или иные изменения и наблюдая за реакцией; в частности, провоцирует мутации, при которых у аномально большого числа людей проявляются экстрасенсорные… а прямо говоря, магические способности. Иными словами, этим людям легче извлекать из мира энергию и концентрировать ее напрямую, без посредников. Вот проделала Земля-Солярис такую штуку и смотрит: а что дальше?

А дальше вышло худо. Магически одаренное общество вмиг излилось страшным ядом демонов, суеверий и свирепых вакханалий, после чего огорченная обитель человечества решила: нет, все еще рановато это моим подопечным – и отключила «магические мутации» в ДНК хомо сапиенс. Каким образом?.. Правильно! – изменениями в биосфере, выразившимися в похолодании.

С начала семнадцатого века климат становится заметно суровее, а к середине столетия и вовсе наступает нечто вроде «малого оледенения». И?..

– …и человечество оказалось лишено шансов на классическую магию, – объявил Лев Романович. – Собственно, ничего другого не оставалось, как изобрести магию неклассическую. То есть, научный, а затем технологический прогресс.

Эпоха упоения прогрессом поразительно точно совпадает по времени с эпохой сильного похолодания. Но и с прогрессом доигрались до беды! – грянуло Безумное тридцатилетие, и вот тогда метеорологи стали отмечать медленное, очень медленное потепление, совсем не замечаемое в повседневной жизни.

На сей раз Земля действовала куда осторожнее. Потепление, бесспорно фиксируемое научными наблюдениями, на обывательском уровне никак не ощущалось много-много лет. Лишь в самые последние годы прошлого века многие стали с удивлением обращать внимание на то, какими невиданно теплыми стали сентябрьские дни и какими мягкими – зимы. А среди педиатров и акушеров пошли разговоры о младенцах со странно серьезными, взрослыми взглядами, чего раньше отродясь не бывало…

– Вы поняли, к чему я клоню, – сказал Лев Романович тихо. – Число магически одаренных людей вновь стало расти, как пятьсот лет назад. Но теперь ужасных побочных эффектов не было.

Почему? Султанов затруднялся точно ответить на этот вопрос, хотя гипотезами сыпал щедро. Во-первых, предполагал он, значительным бампером послужила виртуальная реальность глобальной сети: энергия многих одаренных уходила туда; ну, а во-вторых, у людей в двадцать первом веке горизонт возможностей вообще куда шире, чем в шестнадцатом. И наконец, сами изменения происходили мягче. Резкое потепление на границе веков затем притормозилось, установился стабильно-мягкий климат. Словно биосфера старалась выжать все из уходящей парадигмы… Но вот и это оказалось выжато.

Крылов откупорил новую бутылку «Ессентуков».

– Мне совсем немного осталось рассказать, – улыбнулся философ.

 

9

 

Да, вот так и сошлись главные сюжетные линии, составившие жизнь Льва Султанова. Переход к новой старой парадигме и ренессанс магии-классики. В чем пафос неогеоцентризма? Повторимся: крохотная живая Земля неправдоподобно не похожа на ледяной мрак внеземелья, и в старой модели это вправду выглядит головоломкой, зато все очень просто встает с головы на ноги, стоит нам вникнуть в то, что за расхожим слово «жизнь» кроется пространство принципиально высшего качества. Ну, пространство-времени, разумеется. И биосфера суть не что иное как небольшая видимая поверхность безграничного многомерного пространства. Той самой «темной материи», которую наука нащупала косвенно, но в принципе научными методами не обнаруживаемой, почему и остается под покровом тайны. Земля, до сих пор доступная человеческому взгляду, – всего лишь вход в резервы бытия, приоткрываемые человеку осторожно, постепенным включением тех или иных цепочек генов. Разбуженная ДНК, так можно назвать этот феномен. И не всегда, как видим, пробуждение идет на пользу, бывает, что в приоткрывшихся окнах возможностей люди находят на свои головы полчища ночных кошмаров, только и всего.

Но в двадцать первом веке это повториться не должно! – решил Лев Султанов.

Он сумел открыть и вырастить в себе необычные дарования. Ему снились дивные сны, и он научился управлять ими. Он развил способность предвидеть будущее – никаких фокусов, все по-честному, оттого и сенсаций никаких. Не стал Нострадамусом, да и стремлением таким не обладал. Зато освоил искусство избегать неприятностей, установив баланс в отношениях с судьбой. Ровно, светло и тихо текли дни Льва Султанова, словно накрытые незримым куполом, оградившим его от всяких житейских заноз и давшим возможность найти себя. Найти свой мир.

Если человечество и биосфера суть гипер-система, долгим, трудным путем идущая к единству, то нетрудно предположить, что в настоящей Земле, живой Вселенной должны быть окна контакта, доступные «разбуженным». И вот Султанов принялся искать свое окно. А лучше дверь.

Ясно, что человек и биосфера должны совпасть в некоей точке, как золотой ключик и дверь в новый мир. Ясно, что эта точка должна быть чем-то прекрасным и уютным, простым и родным, знакомым с самого дальнего детства. И взрослый ученый муж, ничего никому не говоря, в свободные часы отправлялся бродить по городу в поисках… а хотя бы в поисках своего истинного Я.

Когда он зашел в старый парк – собственно, лес, когда-то поглощенный городскими кварталами – то сразу понял: вот оно! «Горячо», как в детской игре. Только эта игра взрослая.

Внутренний компас «теплее – холоднее» вел безошибочно, уводя в глухой, без аттракционов и мощеных дорожек северо-западный угол парка. И там…

Там были заросли кустов – калины и еще чего-то, в ботанике философ не силен. Но это было и неважно. Важным было с каждым шагом нарастающее радостное чувство – и уже без всяких сомнений, с сильно бьющимся сердцем, он двинул напролом, раздвигая руками ветки…

И выйдя на поляну, замер от небывалого, какого-то отчаянного, бессмысленного счастья.

– Да, – он усмехнулся. – Именно так. Другие слова все не те. Вот, Денис подтвердит.

Крылов кивнул:

– Точно! Но только я это уже там ощутил. Когда перешагнул грань.

А Льва Романовича сумасшедшее счастье охватило еще здесь, по эту сторону, когда он увидал словно нарочно для него сошедшиеся – никаким живописцам не свести! – березы, ели и рябины, тишину позднего лета и небо над этим всем и нежнейший, полупрозрачный, белее белого облачный завиток, как завершающий росчерк творца этой такой обычной красоты.

Он постоял, помолчал и сказал:

– Все-таки красота спасет мир.

И зашагал к рябине, чьи оранжевые гроздья уже почти по-сентябрьски изогнули в сложной геометрии тонкие ветви с резными листьями.

Он шел, и мир вокруг него послушно менялся. Земля и небо раздвигались, открывая человеку бескрайние просторы, и человек знал, что может раздвигать и сдвигать их, меняя размерность пространства-времени, и что эти мгновения, эти его шаги – первые в новой эре человечества, в мире, где жизнь равна Вселенной, а Вселенная – жизни.

 

Султанов улыбнулся:

– Ну, дальнейшее… – и пожал почему-то одним правым плечом, – дальнейшее, как говорится, дело дежурное. И вот я здесь. Все!

Председатель взглянул на циферблат. Все-таки чуть больше получаса проговорили. Ну и ладно. Оно того стоило.

– Спасибо, – сказал он. – Доклад дельный, вопросов нет. На сегодня свободны! Ты, Денис Сергеевич, тоже. Побудь гидом, прогуляйтесь по столице, отдохните. Только уж очень сильно не отдыхайте, – краешком губ он дал понять, что шутит. – Ну, а завтра… завтра у нас большой день. Предстоит поход в самые высшие инстанции. Готовьтесь.

Говоря так, министр не без любопытства следил за реакцией Султанова: безвестный провинциал, тот совершал стремительный взлет в элиту и не мог не сознавать этого… Но на лице доцента выразилось лишь вежливое внимание.

– Я готов, – сказал он.

– До завтра, – председатель встал, и посетители поспешили подняться следом.

 

10

 

Оставшись один, он привычно прошелся по паркету, остановился у окна.

Сентябрь так же светло царил над миром. Земля продолжала сигналить человечеству, что готова к дружбе. Ну что ж, первый сигнал услышан!

А может, и не только он. А может, и не первый. Не один Лев Романович такой чуткий, наверняка еще где-то есть люди, уловившие в потеплевшей планете приоткрывшиеся окна… Ладно, поживем – увидим.

Опытнейший менеджер и царедворец Александр Владимирович тоже мог заглянуть в будущее, правда, совсем не так, как философ Султанов. Он еще по ходу рассказа начал думать о том, что надо будет взять у Султанова биоматериал для тщательнейшего генетического анализа. Современная генетика сумеет выявить, как выглядит «разбуженная ДНК», а затем установить подобные же структурные характеристики этой молекулы у других людей, и более того, инициировать их с тем, чтобы прежде свернутые пространственно-временные резервы сделались доступны… ну, теоретически доступны всем.

Председатель резко развернулся, сделал несколько твердых шагов. Застыл.

– Прорвались, – негромко молвил он.

Да, проект «человечество», похоже, в очередной раз подтвердил жизнеспособность. И перспективность. Прорвались через рифы! И что теперь?

А все то же. Новый мир, новые дороги, горизонты перед новыми казаками и конкистадорами, дыхание и свет невиданных земель. Другие дни и годы, и другие тяготы, усталость, перепутья, кризисы, вражда и одоление всего этого, встречи и разлуки, и ожидание новых встреч. Все впереди!

 

© Всеволод Глуховцев, текст, 2015

© Книжный ларёк, публикация, 2015